Ж.-Ф. Лиотар в своем исследовании «Состояние постмодерна» констатировал изменившееся состояние современного научного знания, в обществе, называемом постсовременным или информационным. Социальное, лишившееся онтологических характеристик метарассказа, трансформировало и привычную атрибутику наличных средств. Это повлияло и на дисциплинарные пространства внутри социума, и на образование как одну из важнейших составляющих человеческого существования. Нарративная функция потеряла своих героев: масштабную цель, великую идею. Насилие, как сквозная тема человеческой истории и идеологии власти, имело многочисленные лики и маски, часто действовало прямолинейно и грубо. Образование — наиболее уязвимая сторона межличностной коммуникации внутри социума, хотя и существуют практики радикального отторжения освященной традиции преподавания и дидактики.
Тем не менее образование как элемент в социальной структуре видоизменилось с утратой целостности и кризисом идентичности. Уже не знание как абсолютная и всеобщая истина, а рост продуктивности в частных научных образовательных дисциплинах, оптимизация рабочих характеристик системы являются критерием правильности поступательного движения, инвестиции знания подобны денежным вливаниям — всегда адресны и инструментальны. Неизменным осталось насилие как форма принуждения, которое, правда, стало более изощренным и опосредованным. Фактор наличия компетентности и легитимности при движении по социальной лестнице занял лидирующие позиции.
Знание или образовательный уровень стал подобен «языковой игре» — важно употребление, определенный контекстуальный горизонт, [182] эффективность и истинность определяются прагматикой использования. Не случайна матрица сознания в протестантской этике — мало быть умным, следует применить свои способности и доказать менее интеллектуальным соседям единицу своего таланта, обычно в виде материального благополучия. Такое репрессивное требование, разумеется, не имеет ничего общего с вековыми традициями «корпуса знаний» и подготовки, вернее, освящения (посредством религиозного обучения) аскетического прихожанина Церкви в Средневековье или всесторонне развитой, гармоничной личности в эпоху Просвещения. Универсум знаний распался, но насилие неизменно. Причем это насилие лишено позитивной потенциальности, оно не разомкнуто, а находится в статичных условиях связи Учитель/Ученик.
В связи с этим практики коммуникации, комбинаторика языкового значения призваны обозначить линии ускользания, преодоления или хотя бы смягчения тотальности насилия. Социальная связь — связь языковая, в этой ткани пересекаются не одна, а по меньшей мере несколько языковых игр, общее же их количество не поддается исчислению. Старое знание, старые языки обрастают новыми, возникают машинные языки, языки теории игр. Коммуникация формулирует новые правила и ненавязчиво требует их выполнения, способствует непрерывности и множественности учебных практик. Непрерывность образования, основанная на все более меняющихся языках взаимодействия человека с обществом, является сдерживающим фактором по отношению к насилию, обучаемыми становятся люди различных возрастов, а не только дети или подростки, самим общественным мнением подготовленные безропотно сносить репрессии мира взрослых.
Прагматика научного исследования, сталкивающаяся с кризисом поиска новой аргументации, неизбежно приводит к изобретению новых приемов, новых правил коммуникации. Социальная прагматика образована на пересечении различных коммуникативных практик (в простейшем случае — высказываний): перформативных, оценочных, технических. Запас языка, как поля возможных комбинаций противодействия насилию, огромен и неисчерпаем. Образование, как часть научного знания, — это дискурс. Все технические составляющие образовательного процесса озвучиваются и обретают легитимность благодаря звучанию и лингвистическому оформлению.
Лингвистика в современном образовании — подвижная и динамичная основа существования. Создание новых наук и направлений мысли неотделимо от оформления их соответствующими языковыми практиками, автономными и «номадическими». Их потенциал, как и потенциал современного образования — в движении, в меняющихся условиях, в преодолении своей имманентности. Насилие, пусть и в обновленном, [183] более цивилизованном виде, тем не менее остается статичным и авторитарным, в противовес террору, который всегда ищет новизны и разомкнут в бесконечное дионисийское начало, близкое к искусству. Монотонность и повторяемость всегда выступали модусами дидактики и вели к послушанию, послушание же было тождественно обучению. Некоторые формы насильственного обращения в лоно знания носили даже не просто статичный, но вневременный характер (молчание в буддийских монастырях, часто годами). Коммуникация носила сакральный характер, не локализуемый в прагматической социальности. Тирания общего сменилась локальными репрессиями повседневности, и в этом многообразии скрыты возможности найти точку бифуркации, с тем, чтобы превратить процесс образования в подобие Интертекста, балансирующего на грани поверхности и глубины.
Добавить комментарий