К читателю

Предлагаемая монография продиктована неудовлетворенностью автора имеющимися научными теориями, связанными с действительным пониманием феномена человека, ввиду отсутствия в них системного подхода, охватывающего все качественные векторы, составляющие данный феномен. По сути дела, данная монография является неким продолжением первого научного труда автора, называвшегося «Правильно ли мы понимаем сущность человека?» и носящего скорее тезисный, нежели системный, характер.

Что же касается представляемой монографии, на сей раз нашей главной задачей выступает изложение сущности процесса социализации. Научное исследование мы начинаем с «человека» абстрактного и заканчиваем человеком конкретным, то есть стремимся показать становление социальной сущности (окультуривание человекоподобного существа) в процессе естественного самоотрицания непосредственной биологической сущности гоминида — становление человека.

То обстоятельство, что этот научный труд рассчитан на широкий круг читателей, требует от автора подробного изложения каждого явления, которое имеет как непосредственное, так и опосредствованное отношение к социальности, процессу социализации, то есть становлению такого особенного качества (синтеза всех систем социальных качеств), как человек. Однако, к сожалению, упрощенное изложение научного текста не всегда удается, причиной чему являются следующие обстоятельства: во-первых, объем исследуемого материала столь велик, что стремление исчерпывающе раскрыть все детали данной проблемы может увести далеко от поставленной цели, поэтому остается надеяться только на проявление определенного терпения со стороны читателя, за которое автор заранее благодарен; во-вторых, мы постоянно сталкиваемся с дефицитом научных терминов, понятий, категорий, и такого рода дефицит порой усложняет понимание научного текста. По этому поводу вспоминается следующее высказывание Дж. Беркли: «…большая часть знаний так удивительно запутана и затемнена злоупотреблением слов и общепринятых оборотов языка, которые от них проистекают, что может даже возникнуть вопрос: не служил ли язык более препятствием, чем помощью успехам наук?». К сожалению, в этом отношении наша монография не является исключением. В ней наличествуют трудные для понимания параграфы (особенно параграф «Абстрактный “человек”»). Более того, сложность для понимания продиктована еще и тем, что, как говорил К. Маркс, «развитое тело легче изучать, чем клеточку тела. К тому же при анализе экономических форм (в выявлении социальной сущности вообще. — В.П.) нельзя пользоваться ни микроскопом, ни химическими реактивами. То и другое должна заменить сила абстракции».

Предметом нашего исследования выступает процесс социализации (становление и самоутверждение человека), выявление социальных противоречий, описание их самовозрастающего самоснятия и возврат к самим себе в новом качестве, то есть выявление всех тех философско-политэкономических закономерностей, которые способствуют становлению конкретного человека как результата опосредствования абстрактного «человека». Что же касается опосредствующейся сущности абстрактного «человека», то она демонстрирует нам свое проявление посредством перерожденных, отчужденных и разотчужденных социальных отношений. Вышесказанное означает, что для понимания рассматриваемых нами проблем необходим особенный уровень абстракции.

Отметим также то обстоятельство, что предлагаемая вниманию читателя монография отличается от других посвященных данной теме научных трудов. Суть отличия состоит в том, что автором предпринимается попытка исследования процесса социализации, в философско-политэкономическом аспекте посредством диалектической логики.

Автор заранее благодарит за действительные научные замечания и конструктивную критику.

---

Автор выражает признательность Любови Александровне Золотовой за помощь в подготовке монографии, Джемалу Серапионовичу Пачкория и Борису Васильевичу Маркову — за ценные научные советы и критические замечания, а также Радмиле Важаевне Парцвания — за финансовую и моральную поддержку в осуществлении данного издания.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

Предисловие

1

Как известно, человек — этот «уникум» природы — в силу своей дуалистической, био-социальной сущности является противоречивым существом. Правда, по мнению некоторых ученых, конкретный человек является био-социально-культурным (трихотомным) существом. Ошибочность такого суждения очевидна, так как феномен культуры является следствием социальной сути человека, то есть социальность, в качественном плане, включает в себя все особые сегменты человечности и соответственно все культурные матрицы. Сущность противоречия конкретного человека как такового (диалектическая сущность феномена человека) заключается в единстве биологической и социальной сути, причем для высокоинтеллектуального существа обе стороны этого единства являются мучительными: биологическая сторона воспринимается им как «оскорбление», а социальная сторона — как «проклятие». Биологическая, фундаментальная естественность человека всегда будет выступать как ограничивающий фактор человеческой свободы. Ведь свобода как таковая мыслима только в социальном ракурсе, основанном на биологической сути, а биологическая суть, как природное рабство, является как раз «природой человека вообще», хотя последнему также свойственно принимать социальный облик до определенной критической точки.

Человек как дихотомное явление вечно провоцируется своей двойственной «природой» быть неудовлетворенным существом. Степень неудовлетворенности в каждой исторической эпохе различна. Она проявляется по-разному: бунт человека против условий своего существования, кризис мышления; социальные революции, критика технического прогресса; переоценка общечеловеческих ценностей и др. По мере интенсивного роста социальной индустрии (особенно во второй половине ХХ века) с ее положительными и отрицательными тенденциями человека все больше охватывает чувство неуверенности в себе. Происходит потеря ценностных ориентиров, возникают ложные привязанности к иллюзорным идолам. Человеческая природа и характер пока (до полного самоотрицания отчужденных социальных отношений) определяются мировым рынком и способом производства, где решающую роль играет отрицательный субъективный фактор (представители «большого бизнеса», финансовые монополии, ведущие страны участвующие в переделе мира), что, в свою очередь, является объективностью, присущей естественной сути человеческого феномена, диалектическому этапу опосредствования (процессу социализации).

На сегодняшний день природа человека более чем когда-либо обременена иррациональностью. Отчужденность от человеческого достигла своего апогея. Она еще не в силах снять самое себя, уничтожить объективные причины путем опосредствования, сделать новый качественный скачок в сторону действительности, не только провозгласить, но и реализовать главную ценность — человека и представить его целью совокупных общественных отношений.

Парадоксально, но факт, что все более нарастающий прогресс, увеличение производства материальных благ и всеобщая «цивилизация» весьма отрицательно сказываются на всеобщем положении человека. Человек теряет точку опоры. Конкретное «Я» приобретает тенденцию к абстрактности и растворенности во всеобщем «Я». Возрастает беспомощность и обостряется бессмысленность существования индивида. Совокупные общественные отношения не порождают главную ценность — человека и не ставят его главной целью. Напротив, их целью становится «пожирание» отдельных индивидов для своего абстрактного существования. Они стали похожи на большую реку, которая поглощает сотни маленьких ручейков для собственного бессмысленного «блага», для того, чтобы самой раствориться «бесцельно» в мировом водовороте.

Трезво оценив это обстоятельство, Э. Фромм справедливо отмечает, что «хотя производство и комфорт увеличиваются, у человека все больше притупляется ощущение собственного “Я”, он чувствует, что жизнь его бессмысленна, часто не осознавая этого». Если в ХIХ веке проблемой было «Бог умер», то в ХХ веке — «умер человек». Самосознание, разум и воображение разрушили «гармонию» в человеке, и он стал «аномалией». Собственное существование стало для человека проблемой, он перестал быть рациональным и независимым существом и все более становится рабом социальных отношений; религия стала для него «пустой раковиной». Человек техногенной эры начинает болеть «хронической шизофренией».

Отчужденная сущность социальных отношений достигла такой кульминации своего развития (и это объективно, хотя и «несправедливо»), что на сегодняшний день в сознании людей (за исключением отдельных индивидов) царит абсолютный хаос по отношению к главной «ценности» общественной жизни — человеку. Самоцель каждого индивида, выраженная в вульгарной индивидуализации, — вот определяющая доминанта в жизни человеческих индивидов. Получается, что все мы в самом прямом смысле пользуемся друг другом. Сегодня царит равнодушное отношение индивида (за исключением некоторого меньшинства) к окружающему его миру людей, что особенно ощущается в мегаполисах.

2

Человек третьего тысячелетия — как отвечает он на вызов современности? Какова степень его социальной зрелости? Соответствует ли он историческим возможностям сложившихся социальных и экономических отношений? К сожалению, приходится констатировать, что во «всеобщем сознании» человечества пока еще не произошло существенной переоценки главных ценностей, необходимой для решения глобальных проблем (войны и мира, межнациональных разногласий, процессов формирования национальных государств, экологических проблем, безработицы и др.). В таких условиях (таких социальных отношениях) человек не является целью и не выступает особой ценностью современной социальной политики.

Что же мешает человеческому обществу понять, что главной, конечной целью и главной ценностью является человек? Возможно то, что оно (в силу своей ограниченности) пока не может представить своего существования вне товарно-денежных и денежно-товарных отношений, вне частной собственности, религиозности, национального государства, территориальных границ и национальной армии с оружием массового уничтожения? Современное человеческое общество не только не предпринимает никаких решений для очеловечивания и осмысления отчужденной человеческой жизни, но и делает все, чтобы в действительности ежедневно приумножать свое убожество.

В конце ХХ века в результате произошедших в СССР перемен (чему способствовало усиление иррациональной субъективной роли Запада, в частности США, целью которых выступает новый передел мира) практически исчезла идеологическая стена, разделявшая человеческий мир на два противоположных «лагеря». Но поскольку в истории чаще всего случается то, чего якобы никто не хотел, то сегодня как поборники, так и противники «перестройки» с ужасом взирают на последствия своих действий. «Осиротевшее» (оставшееся без идеологии) общество бывших социалистических государств (в основном это его «трудовая» часть) также пребывает в растерянности. Естественно, что в такой ситуации вновь возникают вечные вопросы «кто виноват?» и «что делать?». Одни считают, что совершено (в первую очередь по вине квазиполитиков, правящих в последние годы) чудовищное преступление против человечности. Другие видят в этом неосторожную игру с законами истории.

На самом деле, виной всему случившемуся послужили как безусловные (объективные), так и условные (субъективные) факторы. Как мы уже отмечали, человеческий мир был разделен диаметрально противоположными по направлению ценностными векторами, но по сути дела эти векторы выступали (и выступают) противоположностями одного целого — процесса социализации феномена человека. Случилось то, что доминантность животного начала в человеке, с присущей ему на данное время степенью социализации, выраженной в частнособственнических отношениях и частнособственнических устремлениях, где конечной целью выступает не человек, а материальная выгода, взяла верх над рациональными социалистическими социальными отношениями. Иными словами, зло, выраженное максимальной коммерциализацией общественных институтов и повлекшее за собой подавление свободного развития личности и действительное становление человека, победило добро, проявлявшееся, в некотором роде, в гуманных социалистических социальных отношениях, имевших место на сравнительно маленьком отрезке времени в истории интенсивного становления человека как социального (культурного) качества.

Сущность социалистических отношений из-за увеличения социальных противоречий, вызванных усилением роли товарно-денежных отношений, стала перерождаться (начало этого процесса можно отнести к 50-м годам ХХ века с усилением в 70-е годы). В результате гуманные ценностные ориентиры стали постепенно трансформироваться в частнособственнические устремления. К концу ХХ века стали появляться (по объективным и субъективным причинам) лжетеоретические учения якобы демократического ведения социальных отношений, которые и послужили причиной окончательного разрушения социалистической системы. Именно из-за отсутствия действительных научных теорий в плане развития социалистического учения отсутствовала и действительная политика совершенствования социальных отношений. Соответственно на первое место стали выступать «мелкие личности», и не только на всем постсоветском пространстве, но и во всем мире, как правило, стали руководить (осуществлять политику) «мелкие побуждения». Современные гуманитарии утратили чувство ответственности, свойственное великим ученым прошлого, и погрязли во внутренних распрях. Необходимо возродить целостное видение мира и объединиться вокруг ценностей гуманизма.

Исторический процесс становления человека продолжает проявлять свою отрицательную сущность, выражающуюся в негуманных социальных отношениях. При этом страдает большинство народонаселения планеты, а имущее меньшинство по сей день всячески способствует этому процессу — процессу разлада, отчуждения общественных отношений. Однако таковая «историческая миссия» этого меньшинства продиктована закономерностью частнособственнических социальных отношений (самой частной собственностью), время самоотрицания которых отсчитывает свои последние исторические часы. При этом создалась парадоксальная ситуация — те ученые-гуманитарии (большинство из них), которые были взращены на гуманизме социалистических отношений и стали считаться «цивилизованным меньшинством», сегодня рассматривают и оценивают социалистические общественные отношения как черную полосу в человеческой истории. Эти ученые, стали характеризовать сущность социализма «квазисоциалистической рефеодализацией», которая будто бы массово подавляла «личностное самосознание». Если следовать их логике, то получится, что вся человеческая история, начиная с эпохи рабовладельческого строя по сегодняшний день, — за исключением того исторического отрезка, который именуется «квазисоциалистической рефеодализаией», — выступает историей утверждения «личностного самосознания». На самом деле такое утверждение лишено логического обоснования. Ведь вся история человеческого общества, как мы уже не раз подчеркивали, есть история насилия, а не утверждения «личностного самосознания». Но, по большому счету, сущность насилия в конечной фазе социализации человекоподобного существа приобретает противоположную сущность. Разве что в этом отношении можно было бы согласиться с названными учеными. Хотя, увы, таковых объяснений у этих ученых не прослеживается. В таком случае, не лучше ли было бы утверждать и разрабатывать такие теоретические учения, которые вскрыли бы закономерности частнособственнических социальных отношений и вместе с тем обнажили бы всю «грязную» и насильственную суть товарно-денежного общества? Не лучше ли посредством утверждения гуманных общественных отношений ускорить «личностное самосознание»?

Быть ученым-гуманитарием (или претендовать на это звание) означает брать на себя огромную ответственность перед человечеством, ибо следствием недооценки, неадекватного понимания объективной сущности социальных явлений, неграмотного вмешательства в процессы социализации могут стать голод, холод и смерть миллионов и сотен миллионов людей (примеров на сей счет более чем достаточно), так как влияние науки (особенно сегодня) за сравнительно короткое время достигает всеобщих масштабов. Поэтому только подлинный диалектик (посредством диалектической логики) может сказать весомое слово о происходящем и ожидаемом процессе становления «человека».

Несмотря на то, что человечество за все время своей социализации (очеловечивания) достигло немалого прогресса — как в плане качественных изменений (степень социализации), так и в количественных приобретениях (техники и технологии в виде материальных и духовных ценностей), — современная теория и практика ведения политики социальных отношений с точки зрения научности и действительности лишена человеческой сущности и гуманности. Проводимая политика существенным образом далека от того возможного при естественном процессе становления человека (социализации его сущности), сравнительно идеального миропорядка, который отсутствует из-за неграмотного вмешательства субъективного фактора, «ослепленного» объективным (впрочем, как и субъективным) процессом капитализации социальных отношений. Более того, как мы уже отмечали, односторонний прогресс — как результат развития естественных наук и, соответственно, техники и технологии — все в большей мере усиливает не утверждение социальных отношений и гуманного человека, а превращение человека (большинства для меньшинства) в абсолютное средство для извлечения непосредственной материальной выгоды для имущего (привилегированного) слоя общества (это одна сторона медали). При этом человек в таких общественных отношениях рассматривается как второстепенная, или же опосредствованная, ценность (это другая сторона медали), выступающая в плане социальности как единство противоречивых сторон.

На сегодняшний день вина ведущих руководителей « сверхдержав «, проводящих политику, направленную на усиление институтов государства и тем самым провоцирующих межгосударственные, межнациональные столкновения и локальные войны, и ученых - гуманитариев, пассивно взирающих на происходящее, очевидна и, более того, с точки зрения « действительного разума « преступна. Между тем, хотелось бы напомнить им следующие слова великого русского мыслителя П.Л. Лаврова: «Каждое поколение ответственно перед потомством за то лишь, что оно могло сделать и чего не сделало. Поэтому и нам, ввиду суда потомства, предстоит решить вопросы: какая доля неизбежного, естественного зла лежит в том процессе, который мы называем громким именем исторического прогресса? Насколько наши предки, доставившие нам, цивилизованному меньшинству, возможность воспользоваться выгодами этого прогресса, без нужды увеличивали и продолжали страдания и труды большинства, выгодами прогресса никогда не пользовавшегося? В каком случае ответственность за это зло может пасть и на нас в глазах будущих поколений?» 1

В наше время финансово-монополистический капитализм не только «владеет» материальными и духовными ценностями, но и старается прибрать к рукам все самые последние научные достижения, дабы извлечь максимальную пользу для приумножения собственной мощи. Он всячески старается задавить, заглушить рациональное зерно истины, которое обнаруживают отдельные личности, откровенно и смело несущие вперед «знамя научной критики» и обнажающие его закономерности, «грязную» сущность и историческую преходящесть.

Тем не менее, именно сегодня настал тот исторический момент, когда естественный процесс социализации «человека», опосредствованный отрицательными (иррациональными) социальными отношениями, достиг своей критической точки — объективного самоотрицания. Однако ученые-адепты плюралистической системы власти и оппоненты естественного отмирания частнособственнических социальных отношений все более апеллируют к демократизации общественных отношений, оставаясь при этом вне действительного понимания сущности демократии как таковой или же искусственно вуалируя это понимание.

На самом деле для подавленного большинства (хотя оно само, в силу некоторой своей отсталости, продиктованной как объективными, так и субъективными причинами «разрешает» меньшинству подавлять себя) является абсолютным оскорблением навязывание ложного демократического ведения социальных отношений. Демократия, в буквальном смысле — «народовластие», может осуществиться только в сугубо гуманном человеческом обществе, вне капиталистического способа производства и соответственно товарно-денежных отношений, что, вероятно, станет возможными в завершающей фазе разотчужденных социальных отношений. Следовательно, под демократией надо понимать не «плюралистическую систему власти», как это хотел бы навязать нам самоуверенный американский ученый-гуманитарий Джон Кин, а действительное народовластие. Отсюда напрашивается вопрос: возможно ли действительное народовластие на современном этапе развития человеческого общества? Ответ однозначный — нет, ибо в настоящее время мы являемся свидетелями антигуманных общественных отношений.

3

Между тем, ХХ век был таким периодом, когда субъективный фактор мог сыграть важную роль в оздоровлении политической жизни общества. Однако ни доблестный рабочий класс, ни политические лидеры не нашли в себе ни сил, ни знаний для сохранения накопленного ранее наследства и эффективного способа его приумножения. Во многом это было вызвано тем, что не уделялось должного внимания последним достижениям гуманитарной науки. Восторжествовала примитивная рыночная экономика и вульгарная политика тех, кто снова монополизировал право принимать решения, касающиеся выбора направления развития общества. Используемые реформаторами концепции сами оказались настолько идеологизированными, что помешали увидеть в социализме попытку реализации социального государства. Реформаторы не просто подвергли критике прежние экономические теории, они вынуждены были ломать сложившиеся формы жизни, и это не только не позволило единственно правильной — социалистической общественной формации перейти на качественно новый уровень, но и способствовало деградации и последующему разрушению всей системы, что сказалось прежде всего на уровне жизни большинства людей.

Сегодня все постсоветское общество в плане социального развития оказалось на задворках истории, в хвосте современности. Его развитие, качественное становление остановилось. Более того, продолжается социальный спад, о чем свидетельствуют локальные войны, безработица, низкий прожиточный минимум большей части населения и нищета, ежегодный рост смертности, уменьшение рождаемости и сокращение средней продолжительности жизни, а также сокращение национального валового продукта и увеличение импорта, ежегодный рост цен на товары, инфляция и т. п.

Общество, уставшее от опеки авторитетных организаций, соблазнилось мифом «свободного рынка» и стало повторять давно пройденный развитыми капиталистическими странами путь, когда процветал ростовщический и торгашеский капитал, порабощение человеком человека и отчужденные социальные отношения. Некоторые из наших отчужденных сограждан действительно стали автономными индивидами, которые с раннего утра до позднего вечера занимаются выгодными сделками для приумножения своей отчужденной сущности. Однако при этом большая часть населения превратилась в нищих и голодных бедняков, мерзнущих в своих квартирах и страшащихся малейшего повышения цен. Наше общество из некогда могущественного государства, сила которого состояла прежде всего в нравственной солидарности людей, превратилось в ленивый и пассивный организм, зараженный микробами болезни и вырождения, то есть в социальном плане оно заболело — приобрело отчужденную сущность.

Участие в современных социальных преобразованиях, проводимых реформаторами, любой порядочный человек воспринимает теперь как оскорбление. Для честных людей жизнь в обществе, где главной целью выступают деньги, где честь обменивается на бесчестие и правда на ложь, а люди становятся средством для достижения политического капитала и экономического благополучия небольшой части этого общества, становится нестерпимой. Между тем, власть имущие сегодня, как и прежде, готовы удерживать эту власть любой ценой, зачастую доходя до прямого насилия и не брезгуя при этом ни чем: ни разжиганием национальной розни, ни продажей военной техники, ни убийствами; прибегая при необходимости к услугам политических «шоумэнов», которые используют все возможности современных технологий для выполнения политического заказа.

Современный человек, воспитанный как представитель общего социального организма, оказался в растерянности: втянутый в водоворот повседневных забот и нужд, он уже не рассуждает, как раньше, о большой политике. Жизнь не дает ему возможности остановиться, чтобы проанализировать историю его предшественников, сопоставить ее с сегодняшними социальными ценностями и совершить, наконец, рациональный ход в свое будущее, чтобы не оставаться и далее лишь пассивным участником позорной истории человечества, ибо вся эта история с момента зарождения рабовладельческих отношений и по настоящее время является, с одной стороны, историей насилия, убийства, войн, голода, эксплуатации и ограничения естественной свободы воли, а с другой стороны, историей становления человека (то есть историей очеловечивания, окультуривания, очеловечивающегося человекоподобного существа). Сущность такого рода социальной противоречивости в процессе очеловечивания человекоподобных существ проявляется по-разному. На данный момент она заключается в том, что современное иррациональное человеческое общество (особенно постсоветское) претерпевает кризис ценностных ориентиров. Оно заболело, и самими яркими симптомами этой болезни являются пассивность и зависимость, все более усиливающиеся из-за доминирующей ныне экономической политики. Однако такого рода симптомы — явления сами по себе объективные и свойственные для крайне отчужденного общества. Возникает закономерный вопрос: какие же политические шаги предпринимаются (имеется в виду — субъективным фактором) для ускорения завершения процесса очеловечивания? Ответ однозначен — никакие. Более того, «ведущие» политики мира «топчутся» на месте, а в результате их несостоятельности под угрозой оказывается сама человеческая жизнь на нашей планете. В обществе все более усиливается страх личной незащищенности и всеобщей безысходности.

Сегодня все чаще «рекламируется» мнение о том, что будто бы социализм, в сущности, похоронил себя, а будущее принадлежит капитализму. На самом деле будущее не может принадлежать обществу, в котором вся экономическая политика направлена сугубо на извлечение максимальной прибыли, а человеческий фактор отодвигается едва ли не на последнее место. Необходимо отметить то обстоятельство, что в подлинно демократическом и соответственно гуманном обществе не может быть и речи о «прибыли», так как второстепенная экономическая категория «прибыль» является достоянием сугубо отчужденного человеческого общества. Прибыль в обязательном порядке влечет за собой убыток (при частнособственнической политике особенно). Их соотношения практически равны, разница состоит лишь в одном — убыль со всеми вытекающими последствиями становится достоянием большинства человеческого общества. Следовательно, экономическая политика, провозглашающая и защищающая производство и производственные отношения, целью которых является извлечение выгод материального характера, с точки зрения действительности антигуманна, насильственна и чужда человеку. Этому свидетельствует то обстоятельство, что в развитых странах постоянно наращиваются темпы производства, но при этом производится все больше не нужных, хотя весьма прибыльных для производителей товаров и с целью увеличения количества их потребителей усиливается рекламное зомбирование населения. На это уходят миллиарды долларов, а вся социальная сфера особенной части мирового сообщества в это время брошена на произвол судьбы. Миллионы людей по-прежнему голодают и недоедают; эксплуатируется «труд» женщин и несовершеннолетних детей; с одной стороны, увеличивается количество безработных, а с другой (за исключением ряда европейских стран) — увеличивается рабочее время занятых в производстве или в сфере обслуживания тружеников. Этому способствует то обстоятельство, что развитыми капиталистическими странами ведется политика инвестирования и развертывания производства именно в развивающихся странах и на постсоветском пространстве — для извлечения сверхприбыли, получающейся за счет использования максимально дешевой рабочей силы (на сегодняшний день дешевая рабочая сила не является основным экономическим условием для извлечения из производственного процесса максимальной прибыли — она являлась таковой во времена восходящего капитализма, — тем не менее и сегодня любой дополнительный фактор для здорового функционирования капиталистического способа производства немаловажен), при этом без работы остаются многие и многие «дорогие» рабочие собственных стран.

Такая экономическая политика рождает и поддерживает больное общество, так как она исповедует принцип «максимального потребления», принцип слепого подчинения, принцип увеличения производства ради денег. В таком обществе отсутствует место для действительных человеческих ценностей. Несмотря на провозглашение демократических принципов человек по-прежнему остается добычей власти, которая управляет им уже не только кнутом, но и пряником. На самом деле деньги не только освобождают, но и парадоксальным образом закабаляют человека, и об этом не следует забывать. Они лишают человека свободы и, следовательно, самой возможности стать Человеком. Он вынужден измерять деньгами все социальные ценности, вынужден «превращаться в волка», чтобы стать сильнее и хитрее другого, так как все эти качества необходимы для выживания в сегодняшнем обществе. Таким образом, «homo additus naturae» в процессе объективного становления создал свой отчужденный образ и тем самим превратился в «homo homini lupus est».

Иррациональность современных социальных отношений достигла своего апогея, и создается впечатление, будто остановился прогресс. Об этой иррациональности свидетельствует хотя бы то обстоятельство, что наличие оружия в человеческом мировом сообществе — начиная от оружия массового уничтожения до стрелкового — лишает нас возможности мирного сосуществования, что в свою очередь указывает на варварскую сущность современного общества. Более того, необходимо отметить, что в сегодняшнем «демократическом» обществе наметились опасные тенденции, как-то: спекуляция самими демократическими основами. Цена последствий такого рода спекуляций велика. Так, современный «демократический» способ ведения мировой политики породил качественно новую глобальную проблему — новую форму ведения войны — проблему терроризма.

К сожалению, сегодняшняя политика ведущих мировых держав (в частности, США) на ближайшее будущее выглядит далеко не обнадеживающей. Великие оппоненты диктатуры и блюстители демократии превратились в агрессоров. США, самым прямым образом, претендуют на американизацию всего человечества, не считаясь при этом с судьбами отдельных народов (в том числе и своих) или государств. Этому свидетельствуют события в Югославии, Ираке, Афганистане, на постсоветском пространстве и т. д.

Немаловажно знать: на чем основывается экономическая и политическая мощь развитых (в экономическом плане) капиталистических стран и США в частности? Для того чтобы ответить на этот вопрос, необходимо попытаться объективно оценить саму историю капиталистического способа производства. Ни одно государство само по себе, посредством своих экономических рычагов управления и наличия частнособственнических социальных отношений (последний фактор играет решающую роль) не может развить свою экономическую мощь (это сугубо объективная предпосылка) без насилия и грабежа других государств (сам по себе феномен государства предусматривает акт насилия, наличие врага, наличие средств собственной защиты и ведения войны и т.д. и т.п.) и без эксплуатации собственного народа (его большей части). Дело в том, что, во-первых, все развитые капиталистические государства без какого-либо разумного ограничения «высасывали» из колониальных стран всевозможные природные и человеческие ресурсы; во-вторых, они стали усиленно развивать внешнюю торговлю, так как расширение ее границ приводит к увеличению роста собственных производственных мощностей (читателю немаловажно понимать сущность такой экономической политики), которые стимулируют (из-за наличия конкуренции) развитие естественной науки. Последняя, в свою очередь, способствует совершенствованию техники (механизация и автоматизация производственных процессов), что приводит к увеличению производительности «труда» (если быть более точным, то приводит к усилению эксплуатации «труда» рабочего и в дальнейшем к высвобождению его рабочего места, то есть к безработице). Иными словами, такая политика приводит к постоянно расширяющемуся воспроизводству, приносящему новые средства (прибыль) для начала нового круговорота капитала. Соответственно, такая экономическая политика приводит к постепенному замораживанию производства и производственных отношений, к опустошению экономики развивающихся и ориентированных на гуманные социальные отношения государств.

Уже во второй половине ХХ века верхушка пирамиды мировой капиталистической экономики стала пребывать в некотором дискомфорте, причиной которого явилась утрата традиционных сфер влияния (произошедшая в результате антиколонизационных процессов, а также в связи с ужесточением экономической закономерности капиталистического способа производства), необходимых для дальнейшего, расширенного ведения процесса капитализации. Ведь известно, что экономическая закономерность капитала беспощадна даже к тем самым «счастливчикам», которые являются хозяевами этого капитала и случайными участниками объективного процесса капитализации, так как сущность этой закономерности заключается в том, что деньги постоянно, не « считаясь « ни с кем и ни с чем, должны приумножать свою первоначальную, в плане количества, сущность новым количеством, « уничтожая « при этом качественную сущность своего прародителя – человека, и так до тех пор, пока не возникнет субъективный фактор как объективный критический момент процесса социализации, который приведет к изменению отрицательной сущности (ускоренному самоотрицанию) совокупных социальных отношений, то есть к действительному разуму.

Как мы обнаруживаем, пока этот фактор действительного разума отсутствует, а капиталистический мир всеми средствами старается поддержать и улучшить процесс капитализации. Наращивая свою мощь, он тем самым ускоренными темпами готовится к взлету в бездну, в никуда, поскольку будущего у него просто нет. Еще не настало время до этого «желанного» взлета, поэтому все еще продолжается безжалостное опустошение других государств мира. Отсюда можно сделать следующий вывод: именно европейские развитые капиталистические страны и США являются непосредственными виновниками в обнищании, как в материальном, так и духовном, десятков государств; в затормаживании в этих государствах процесса цивилизации и в том, что своим достатком они лишили элементарных условий жизни и естественной радости сотни миллионов людей на земном шаре, ибо, как утверждал известный советский ученый Б.Ф. Поршнев, «отставание некоторых народов есть прямая функция выдвижения вперед некоторых других. Так вопрос стоит на протяжении истории всех трех классово антагонистических формаций» 2.

Отчасти осознавая последствия проводимой антигуманной, но жизненно важной для них политики, эти страны постоянно разыгрывают разные политические сценарии для прикрытия своей вины. Они хорошо научились прикрываться демократическими знаменами, продолжая при этом наращивать свою экономическую мощь и расширять сферы влияния («грязный» экономический передел мира) ведением локальных войн и окончательным развалом экономики постсоциалистических и социалистически ориентированных государств, посредством внедрения в них и развития самой антигуманной — рыночной экономики, а, следовательно, и ссудного, торгашеского и производственного капитала, то есть навязыванием частнособственнических общественных отношений. Следовательно, внедрением таких социальных отношений полностью опустошается дотоле сохранявшаяся в этих странах человеческая (гуманная) сущность.

США грубейшим образом демонстрируют всему миру свою силу — силу агрессивного, непобедимого монстра, проводя при этом антигуманную, античеловечную политику. Парадоксально, что политические руководители практически всех стран, входящих в НАТО, разделяют такую политику США. И даже Россия, которая сегодня, как никогда, имеет возможность внести существенную коррективу в проводимую политику «сверхдержав» и повлечь за собой всю мировую политику, заняла недостойную уважения позицию соглашательства. Тем не менее, именно Россия в историческом и логическом плане имеет моральное право претендовать на начало проведения абсолютно новой фазы развития социальных отношений, так как она выступает опосредствующим звеном (своеобразным, особенным мостом) между Востоком и Западом. Сегодня в России уже наличествуют все объективные предпосылки для естественного начала действительного возрождения (ренессанса) общечеловеческих ценностей.

Как мы уже отметили, политика, проводимая мировыми «сверхдержавами», все более разрушает надежду человека на обретение закономерной свободы личности, которую никто не имеет право ни ущемлять, ни отнимать. Все больше возрастает чувство безысходности, незащищенности, одиночества. Человек, как человек, отторгнут иррациональным индустриальным обществом.

4

Сегодня честная мыслящая интеллигенция стоит перед сложной дилеммой: с одной стороны, демократия обещает экономическую и политическую свободу, с другой стороны, реальным результатом демократических преобразований стало разрушение ранее жизнеспособного общества. В состоянии ли она направить научные достижения на благо человечества? Весьма странно, что при такой ситуации безмолвствуют ученые-гуманитарии. Причины этого могут быть разными — страх, цензура или банальный «обмен» чести ученого на деньги и славу и превращение в новомодных «ученых», которые, вместо того чтобы заниматься действительной наукой, ведут проповеди о процветании бизнеса и рыночных отношений. Интеллигенция должна выйти из состояния оцепенения. Прежде всего, те, кто чувствуют вину за участие в «демократических» преобразованиях последнего десятилетия, должны найти в себе мужество для отстаивания истины. Несмотря на мрачные воспоминания и стыд от той эйфории, которая сопутствовала разрушению устоявшихся социальных ценностей, именно сегодня настало время нового политического мышления, качественно нового мировосприятия и мировоззрения; время смены бытующих общественных ценностей новыми — разотчужденными общественными ценностями, время борьбы за качественно новое общество.

Поэтому целью данной монографии выступает обнажение всех безусловных и условных причинно-следственных связей, сопутствующих объективному процессу социализации, очеловечивания (окультуривания) гоминида, предчеловека, если угодно, человекоподобного, природно-«действительного» и непосредственного (в социальном плане) биологически высокоразвитого (во всеобщем понимании) существа. Хотя, на сегодняшний день отдельные ученые-гуманитарии выступают категорически против философской ревизии исторического процесса становления социальности и социальных отношений, считая ее ненужной и даже вредной. Необходимость антропологического осмысления абстрактного человека или же процесса оконкречивания абстрактного человека очевидна.

В настоящее время более важным и не терпящим отлагательств «делом» философии выступает необходимость вскрытия объективной природы настоящей, формирующейся в данное время исторической реальности, осмысление утверждения общечеловеческих ценностей в историко-логическом разрезе, то есть нашей эпохальной ступени «очеловечивания». Необходимо создать твердую научную основу для дальнейшего прогнозирования процесса социализации, суть которой должна заключаться в максимально гармоничном сочетании природы и искусственной среды обитания, то есть биосферы и «человека». Такое научное прогнозирование должно явиться противовесом существующим сегодня иллюзорным воззрениям отдельных ученых, которые считают, что человечество в процессе своей «цивилизации» уничтожает природу (биосферу), что этот процесс носит необратимый характер, и, следовательно, ни о каких гармоничных взаимоотношениях с природой и гуманном обществе не может быть и речи. Вместе с тем названные ученые считают, что в этом нет ничего сверхтревожного, так как на сегодняшний день имеются все технические и технологические возможности для «искусственного» продолжения жизни на земле. Такого рода «научные» утверждения лишены всякой логики, всякого здравого смысла — без «здоровой природы», без биосферы феномен человека лишается своей основополагающей сущности, поскольку сам человек есть синтез природного и социального. Поэтому необходимо как можно быстрее остановить разрушительные процессы, пока в самой природе еще остались резервы для продолжения естественного образа жизни.

В сугубо отчужденном человеческом обществе отчужденные социальные отношения должны достигнуть своей кульминации, своего пика в пирамиде отрицательных социальных ценностей, чтобы подготовить почву для собственного самоотрицания. На современном историческом этапе социализации возникла необходимость субъективного вмешательства для определения дальнейшей «судьбы» человечества, так как совершенствование науки, техники и технологических процессов стало приобретать отрицательный характер в плане их применения для действительной цели — действительного очеловечивания человеческих существ, то есть для утверждения разотчужденных и в дальнейшем действительных социальных отношений.

С созданием рациональной экономической политики (в историко-логическом плане для этого уже имеются все предпосылки), а впоследствии — мегаэкономики, мировое сообщество может вступить в качественно новую ступень развития — фазу разотчуждения. Но этого не произойдет автоматически без участия людей. Создание новой экономической политики означает рациональное перераспределение достижений науки и техники, новых технологий производства по всему миру, то есть очеловечивание проводимой политики, достижений науки и техники, а также снятие ранее скрытого социального противоречия — поляризации социальных отношений (общечеловеческих ценностей), то есть проблемы «Запад — Восток», «Запад — Восток — Юг» (христианский и мусульманский миры). Только в таком случае существующие общественные институты приобретут рациональный и действительный облик.

У человечества нет иного пути для развития: либо начало действительного прогресса (нового ренессанса) во имя человека, где главной и единственной целью совокупных общественных отношений будет выступать Человек, либо объективная всеобщая катастрофа, в которой не будет ни победителей, ни побежденных.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

Введение. Метод исследования в человековедении

Одной из главных проблем социально-философской антропологии и философии вообще на протяжении веков остается проблема человека. В настоящий момент актуальность этой проблемы все более возрастает, на сей счет абсолютно справедливо замечание М. Хайдеггера о том, что сегодня мы знаем о человеке во много раз больше, чем знали в XIX веке, но единственное, чего мы не знаем — это что такое человек? Наш технотронный век, век интернета все более сужает пространство во времени, сближает народы всего мира, но вместе с тем сущность самого человека все более отчуждается, так как он существенным образом стал отдаляться от своей природной сути, от своего естественного существования.

На первый взгляд, ситуация парадоксальна, противоречива, но она, тем не менее, объективна. Причина и сущность сложившегося естественного (исторического) противоречия заключается в вечном опосредствовании (развитии, становлении) сущности феномена человека. В начале XXI века развитие мирового человеческого сообщества совершается с бешеной скоростью, соответственно происходят постоянные переоценки социальных ценностей то в положительную, то в отрицательную сторону 3, возникают новые эпохальные противоречия. Сущность этих противоречий в настоящее время проявляется в глобальных масштабах.

В гуманитарной науке настал критический момент, начало преодоления которого может быть положено логическим обоснованием происходящих исторических событий. Процесс этот должен быть постоянным и равномерным.

Исторические события, связанные с процессом социализации, как правило, опережают логические обоснования, однако именно сегодня настало время, когда логические обоснования должны выявить историческую суть в плане социальности и социальных отношений. На современном же этапе отсутствует не только логическое прогнозирование, но и анализ тех исторических событий, которые происходили вчера и происходят сегодня. В современной гуманитарной науке не осталось логического мышления, оно умерло, и сама история исполняет реквием по его кончине.

Отсутствие логических обоснований исторических событий в плане социальности — это следствие отсутствия истинно научного метода исследования проблемы человека. Примером может послужить жизнь каждого из нас со дня нашего рождения до смерти. Этот отрезок времени в пространстве наглядно демонстрирует как постороннему наблюдателю, так и нам самим постоянное изменение биосоциальной сути человека, как по форме, так и по содержанию. В социальном плане рост младенца — это постоянное умственное развитие, расширение мировосприятия, миросозерцания и соответственно постоянная переоценка ценностей. Представим же такой момент, когда биологическая сторона опережает по развитию нашу социальную суть, то есть тот случай, когда в биологическом отношении индивид уже стал действительным (готов воспроизвести себе подобных), а в социальном отношении по каким-то причинам (примитивная среда обитания и др.) отстал по развитию. В этом случае перед нами предстанет непригодное для современных социальных отношений существо в облике человека.

Аналогичную картину мы наблюдаем в современной гуманитарной науке и не только на постсоветском пространстве, но и в мировом масштабе в целом. Не секрет, что техническая «цивилизация» (техноэра) в большей степени уродует, нежели совершенствует как отдельного человека, так и общество в целом, так как она не приобрела человеческого лица, то есть не произошло ее очеловечивания. Политические институты стали существовать сами по себе и для самих себя, вне тесной связи с обществом, а ведущие участники этих институтов стали практически отдельной «нацией». Ученые-гуманитарии, которые должны были бы выявить те или иные причины, порождающие такого рода явления, и научно обосновать сущность этих явлений, будто бы спят глубоким сном. Создается впечатление, что они не в состоянии научно оценить происходящие в мировой отчужденной «цивилизации» глобальные, порой совершенно объективные, перемены 4. Результаты этого могут быть весьма плачевными, в лучшем случае — трудно поправимыми.

Не будет преувеличением сказать, что из-за отсутствия целенаправленной гуманистической политики в мировом масштабе все человечество теряет время, которое могло бы быть потрачено на осуществление прорыва к обретению своего действительного образа.

Возвращаясь к проблеме феномена человека, необходимо отметить, что до сих пор не существует единой научной дисциплины, которая занималась бы комплексным изучением феномена человека во всех его понятийных аспектах. Однако на эту роль претендуют отдельно взятые научные направления, такие как социальная философия, философская антропология, политическая экономия 5, социология, каждое их которых по отдельности, с действительной научной точки зрения полноценно не исследуют да и не могут исследовать проблему человека. Так, социология как действительная наука 6 не может существовать отдельно (самостоятельно) от социально-философской антропологии, а все вместе взятые вышеперечисленные научные направления не могут сказать чего-либо существенного о феномене человека без учения политической экономии. По сути дела, у всех этих научных направлений один и тот же предмет исследования — социальные отношения и сам человек во всех его понятийных аспектах. По отдельности они не в силах воссоздать целостную картину и сформировать целостное учение о феномене человека, так как не охватывают весь спектр социальных отношений. Это возможно только тогда, когда они связаны и дополняют друг друга.

Поэтому, следуя объективным требованиям сегодняшнего дня, целесообразно было бы объединить социальную философию, философскую антропологию, политическую экономию, политологию и социологию под эгидой действительно научного направления — человековедения 7. Что же касается метода научного исследования человековедения, то им должен стать диалектический метод, как единственно научный. Существует еще одна немаловажная проблема любого научного исследования, связанная с феноменом понимания. «Основной трудностью при анализе понимания как осмысления является преодоление, с одной стороны, психологизма, сводящего понимание к феноменам индивидуального сознания, с другой — трансцендентализма, представляющего смысл в качестве некой самодовлеющей сущности. Основой решения данной проблемы является теория познания диалектического материализма, рассматривающая деятельность сознания в контексте общественно-исторической практики, преобразующей действительность» 8.

Основной научный вопрос человековедения: с чего следует начинать научное исследование феномена человека, по сегодняшний день остается научно не определенным и, соответственно открытым. Научные споры по этому поводу не утихают до сих пор. Чтобы понять феномен человека, многие считают необходимым исследовать общество, считая при этом, что началом исследования должен послужить человек. Например, В.Я. Ельмеев мотивирует такой научный подход тем, что, «будучи элементарной составляющей общества, человек одновременно является и всеобщей абстрактной формой бытия общества» 9, или же «признание человека отправным пунктом не отрицает, а предполагает признание субстанциональности общественного целого… Когда человек ставится в положение “начала” исследования общества, он должен трактоваться только как представитель намеченного бытия, его предпосылка. В нем должно содержаться и указание как на результат исследования, который достигается через познание социальной сущности человека. Отсюда необходимость углубления познания человека, перехода к анализу его сущности как совокупности общественных отношений» 10.

На наш взгляд, совершенно оправданно мнение о том, что исследование любой научной проблемы всегда следует начинать с развитого конкретного целого. Впервые проводимое исследование всегда является представляемым, созерцательным и познаваемым на поверхности тех явлений, в которых развитое конкретное целое является виртуальным или же познаваемым. Исторически и логически исследование всегда опережает способ изложения, так как исследуется уже достигнутое, то, что мы имеем, то есть развитое явление. Исследуемое же развитое конкретное целое отличается от уже исследованного тем, что последнее (исторически и логически) является утвержденным (исследованным) конкретным целым, то есть с точки зрения науки оно является понятийным или же категориальным определением. Например, нас интересует проблема феномена человека. Соответственно, чтобы разобраться в этом феномене, необходимо начать исследование с того развитого конкретного целого, которым являются имеющиеся отчужденные совокупные социальные отношения людей. Мы должны изучить эти отношения с точки зрения действительной логики, то есть определить степень человечности этих отношений.

Известно, что целью любых социальных отношений должен выступать человек в качественном отношении, то есть эти отношения должны постоянно порождать обновленные, гармоничные качества в виде нового человека. Но если целью социальных отношений выступает не человек, а выгодные для каких-либо меньшинств сообщества условия, тогда «рождается» отчужденный человек, и мы имеем отчужденные от действительно человеческой сути социальные отношения.

Изучение феномена человека — задача не из легких, поскольку сам человек как биосоциальное существо представляет собой противоречивое единство (диалектический феномен). Диалектичность человеческого существа заключается в его биосоциальной сущности, которая из-за собственной недействительности (в историко-логическом плане) пребывает в постоянном опосредствовании (становлении). Иными словами, человек, как любое другое явление, никогда не может стать действительным ни в историческом, ни в логическом плане, так как сущность феномена закономерности развития вообще не может быть когда-либо сформирована окончательно, а может лишь совершенствоваться до критической «точки» действительности, после чего неминуем «взрыв» нового этапа становления (как новой непосредственности» в виде нового качества).

Необходимо подчеркнуть, что определенную сложность для исследования представляет сама категория «человек» в ее понятийном смысле. Под данной категорией следует понимать, главным образом, сгусток социальных качеств как следствие всеобщего целого и, наоборот, качественную культурную наличность. Дело в том, что категория «человек» сама по себе является абстракцией. Вся человеческая история демонстрирует нам скудные исследования, связанные с феноменом человека, и исследуется он во всех его социальных аспектах недостаточно. В нашем случае рассматривается не конкретный человек, а человеческий образ, человек как явление, как феномен вообще. В гуманитарных науках отсутствуют термины, размежевывающие человека-явление и человека конкретного (то есть человека как единичного социального объекта).

Предмет наших исследований — сумма качеств в виде человека как всеобщего, как следствия социальных отношений (и обратное), то есть абстрактный человек.

Конкретный человек создает конкретные социальные ценности, то есть формоопределенность конкретного человека создает качественную сторону социальных ценностей. В этом случае количество является подчиненным, а качество доминантным. Это означает, что конкретного человека для создания конкретной социальной ценности, за исключением отдельных моментов (глобальные проблемы и др.), побуждают конкретные причины. Конкретные причины бывают двоякого рода: принужденные и добровольные. Первые — в сфере производства материальных благ, которые в свою очередь делятся на объективные и субъективные причины (последние особенно характерны для денежного общества); вторые — в сфере «производства» духовных благ. Необходимо отметить, что условия принужденных причин в разные эпохи развития являются разными. Например, для первобытного человека причиной поступка являлась сама объективность — борьба за выживание. Для человека же рабовладельческой, феодальной, капиталистической и современной эпох причинами поступка являются как объективные, так и субъективные факторы. Если первобытный человек являлся примитивной целью для общины (и наоборот), то на других этапах развития человеческого общества человек стал абсолютным средством для общественных отношений. Что же касается нового, разотчужденного времени, то на данном историческом этапе человек — средство уступит место человеку — цели.

Возвращаясь к вопросу о сущности абстрактного человека, заметим, что он (человек) создает общественную (всеобщую) «формоопределенность» социальных ценностей, то есть количественную сторону, соответственно качественная сторона социальных ценностей будет подчиненной, а количество социальных ценностей выступит доминантой. Рассмотрим конкретный пример: в 1895 году А.С. Попов продемонстрировал изобретенный им, первый в мире, радиоприемник. «Формоопределенность» конкретного русского физика и электротехника создала конкретную качественную сторону, как социальную ценность, в виде радиоприемника, но как ученый, он создал общественную «формоопределенность» конкретной социальной ценности — средства связи.

Человек как результат природных, самих по себе имеющихся закономерностей является незавершенной вершиной, то есть вечно опосредствующимся (развивающимся) в пространстве и во времени биосоциальным существом 11. Его феномен, как любое явление природы, является противоречивым, и именно объективная суть этой противоречивости является импульсом для вечного развития и становления феномена человека. Необходимо отметить, что любое опосредствование (развитие) на определенном историческом этапе является отрицательным. Для человеческого общества этим историческим этапом является тот отрезок времени, который исчисляется от момента начала рабовладельческого строя по сегодняшний день. В этот отрезок времени человек квалифицируется как перерожденно-отчужденный. Это время насилия, жестокости, войн и истреблений, подавление человека человеком, диктат меньшинства большинству. Это самая позорная история для человеческого общества в целом. Но эта объективность человеческого общества в целом на сегодняшний день достигла того критического момента опосредствования, когда происходит переход в новые качественные противоречия. Таким образом, отчужденные социальные отношения находятся в ожидании перехода в разотчужденные социальные отношения. Любое отрицательное явление порождает свою противоположность — таковы закономерности природы.

Прежде чем приступить к изложению сути диалектического метода исследования феномена человека, мы должны уделить внимание диалектике единичного, особенного и всеобщего. Она заключается в том, что единичное, особенное и всеобщее находятся в вечном опосредствовании. Их опосредствование может приблизиться к сути своей действительности, но отождествиться с ней оно не может, так как, во-первых, каждая действительность (в виде явлений) является не фиксируемой опосредующейся непосредственностью, и наоборот; во-вторых, сущностью непосредственности и действительности единичного, особенного и всеобщего является опосредствование. Только такого рода «самостоятельность» (из ряда вон выходящая тотальность) является движущимся импульсом материального бытия вообще.

Единичное в обязательном порядке является потенциальным всеобщим, и наоборот. Переход от единичного к всеобщему происходит путем опосредствования от непосредственного наличного бытия к действительному и наоборот. Необходимо отметить то обстоятельство, что каждому переходу сопутствует качественно новое становление, то есть любое наличное бытие в качестве непосредственного состояния в потенции содержит в себе развитое конкретное целое. Например, ребенок — биологически зрелый индивид, личность.

Что касается действительности, то она как уже завершенная качественная наличность в виде всеобщего одновременно является и непосредственной наличностью в новом качестве — это и есть объективная сущность развития вообще, а в частности — сущность развития человека как всеобщего по восходящей линии.

Развитие вообще является триединым явлением, а сущностью его является сама по себе имеющаяся закономерность в виде противоречий, то есть во взаимопроникновении и единстве противоположностей, а сами явления рассматриваются и анализируются парными категориями.

Единичное (конкретный человек как «расчлененное целое») как мыслящая действительность фиксирует свою единичность абстрактно, и такого рода факт — явление временное, хотя достаточное, чтобы мыслить логически и объективно осознать, что суть и причина этой единичности в качественном порядке есть всеобщее (общество в целом), опосредствующееся присущими ему общественными отношениями. С точки зрения диалектической логики единичное (в нашем случае конкретный человек как человек, то есть как социальный феномен) как таковое может существовать в сознании человека отвлеченно, отдельно (только абстрактно), так как в социальной действительности (и не только) единичное всегда является всеобщим, опосредованным и одновременно непрерывно опосредствующимся особенным моментом, особенным состоянием, особенным следствием совокупных социальных отношений. Кажущаяся простой на первый взгляд, на самом деле «единичное» — весьма сложная философская категория. Само по себе единичное реально существовать не может и потому все утверждения о том, что оно мыслимо отвлеченно и фиксируемо эмпирично как факт и как реальность отдельно взятые, являются ложными, — это результат формальной логики. Единичное всегда, в любой момент предстает перед нами как нереализованное или находящееся в стадии реализации всеобщее. Сказанное не означает, что единичное (конкретный человек) как мыслящая действительность не фиксируема. Нет. Человек наделен способностью мыслить, познавать и осознавать (эти факты — следствие социальных отношений). Конкретный человек как мыслящее единичное способен фиксировать суть и самого себя, и своего окружения как следствия всеобщего. Именно с помощью мышления человек (качественно) как временно (абстрактно) взятое единичное («расчлененное целое») фиксирует в своем сознании суть своего пребывания, свое место и свою роль в своем окружении — сообществе.

Вернемся теперь к непосредственному изложению сути метода человековедения. Сущность феномена человека невозможно исследовать без изучения того развитого конкретного целого, которым являются совокупные социальные (общественные) отношения. В свою очередь эти отношения следует изучать в историко-логическом разрезе 12. В настоящее время наше общество пребывает в апогее отчуждения. Это означает, что исторически наступил критический момент нового переходного периода, наступление качественно нового противоречия — разотчуждения совокупных социальных отношений. Соответственно нашей задачей является научное исследование имеющихся социальных отношений как развитого конкретного целого в сторону абстрактного. Начать изложение следует от абстрактного в сторону развитого конкретного целого.

Именно такой подход к проблеме может служить отправной точкой изучения феномена человека (в качественном соотношении) в первоначальной форме его существования, в процессе становления, и научно прогнозировать ход его дальнейшего историко-логического развития. Однако без применения научного подхода к изучению данной проблемы неминуемо блуждание в лабиринтах мысли.

Прежде всего следует уяснить тот факт, что категории «человек» и «общество» сами по себе — абстракции. Но эти абстракции не являются чистыми, ничем не обоснованными абстракциями, напротив, они представлены (и в состоянии фиксировать свою конкретную наличность) в чем-то конкретном, имеющем реальное существование. Отчасти путаница в процессе исследования феномена человека заключается именно в этом.

Категория «человек» как таковая абстрактна, но в то же время в момент поступка конкретного человеческого индивида (конкретного человека, конкретного субъекта, конкретного временно расчлененного целого и т.д.) она конкретна. А действия, в свою очередь, как следствия отражают и определяют качественную сторону конкретного человека, то есть сущность человека, тем самым абстрактный человек приобретает облик конкретного человека в качественной плоскости.

Та объективность, которая присуща всеобщности (форме), в частности обществу в виде социальных отношений (как содержание), оживляет и придает сущность обществу (как явлению). Необходимо указать на объективность того, что наличность человека определяет наличность общества, и наоборот, а определяющим фактором выступают социальные отношения. Последние же являются действительной сущностью применительно к имеющейся реальности как человека, так и общества в целом.

Таким образом, опираясь на действительную суть дела, мы делаем вывод о том, что человек и общество имеют двойственный характер: абстрактный человек и конкретный человек, абстрактное общество и конкретное общество.

Нас интересует как качественная наличность непосредственного абстрактного человека, так и сущность опосредствования этой абстрактной непосредственности, то есть процесс социализации человекоподобного существа, его превращение в конкретного человека. Особенностью предлагаемого метода исследования выступает некоторое дополнение имеющихся методов исследования процесса социализации, которые применяли в социально-философских учениях Л. Фейербах, И. Фихте, Г. Гегель, Н. Чернышевский, П. Сорокин, С. Франк, А. Шюц, Г. Гарфинкель, К. Поппер, Э. Дюркгейм, П. Монсон, Т. Парсонс, Ж. Сартр, Д. Лукач, И. Смирнов, Н. Стефанов, В. Барулин, Э. Ильенков, В. Ельмеев, Р. Косолапов, С. Церетели и др.

Суть этого дополнения сводится к тому, что мы исследуем не просто конкретного человека как человека, а объективный процесс превращения абстрактного человека в свою противоположность в качественном плане — конкретного человека (как совокупность социальных качеств) в плоскости имеющихся социальных отношений.

Конкретный человек (как биосоциальное единичное существо) опосредствует свою социальную суть в процессе объективного отношения к себе подобным, тем самым проявляя свои качества как человек. За счет такого опосредствования качеств, конкретный человек отрицает (объективная закономерность: отрицание отрицания) уже имеющиеся в нем социальные качества и утверждает себя в новом качестве (положительном или отрицательном).

Прежде чем продолжить освещение темы, представляется уместным обсудить сущность феномена общества, которое вносит путаницу в научное исследование сущности феномена человека как всеобщей категории.

Невозможно исследовать общество как таковое, аналогично тому, как невозможно исследовать пространство или время и т.п. Мы можем исследовать только совокупные или особенные социальные (общественные) отношения. Соответственно мы не в праве даже задаваться вопросом о начале исследования системы «общество — человек» или «человек — общество». Общество мыслимо только абстрактно и может быть фиксировано только в момент сообщения людей в процессе материального или духовного производства. Однако такого рода заявление ни в коей мере не означает того, что мы должны отказаться от понятия «общество».

Таким образом, сущность метода человековедения заключается в исследовании совокупных социальных отношений. Действительное научное исследование всегда начинается с развитого конкретного целого в сторону абстрактного: абстрактным является феномен человека как качественной социальной наличности в своей потенциальной действительности. Что касается развитого конкретного целого — это совокупные социальные отношения и соответственно конкретный человек.

Логическая обоснованность любого метода исследования должна заключаться в том, что соотношение исторического и логического должно быть реальным и действительным.

После завершения исследования развитого конкретного целого (совокупных социальных отношений) необходимо начать изложение сути дела от абстрактного человека к конкретному человеку, указывая тем самым на диалектическую суть переходов одного качества в другое, от одной формы к другой; смену одних социальных ценностей другими. После синтеза всего вышеперечисленного перед нами предстанет историко-логическая картина генеалогии абстрактного человека, то есть процесс «оконкречивания» абстрактного человека, — конкретный человек. Только применением вышеизложенного научного метода возможно рациональное прогнозирование будущего человечества, его действительное самоутверждение и, как отмечает Р.И. Косолапов, «для выполнения подобной задачи требуется не созерцательная, а активная методология, схватывающая в триединстве прошлое, настоящее и будущее рассматриваемого предмета как взаимопревращающиеся моменты его самодвижения. И такая методология существует. Она называется материалистической диалектикой, которая придает науке, ее применяющей, драгоценное свойство опережающего отражения» 13.

Нас интересует природно-непосредственно-«действительная» сущность 14 феномена человека (в своей начальной форме бытия) в качественной плоскости и ее явление в виде социальности со всеми наличествующими и сопутствующими в потенции объективными противоречиями, то есть процесс «оконкречивания» (превращение абстрактного человека в свое другое) человека. После этого необходимо научно обосновать снятие (отрицание отрицания) и новый качественный результат каждого (уже утвердившегося) социального противоречия как исторической реальности и переход в новую качественную социальную реальность с новыми противоречиями. Соответственно возникает научная необходимость рассмотрения и выявления сущности утвердившихся социальных отношений (в историко-логическом разрезе для каждой эпохи становления феномена человека) в виде социальных ценностей.

При этом следует отметить, что в действительном научном исследовании в области человековедения сущность феномена человека как всеобщего и совокупные социальные отношения должны рассматриваться как причина/следствие (следствие как причина и причина как следствие), то есть причина — феномен человека, следствие — социальные отношения. При этом отметим, что в этой причинно-следственной (каузальной) связи доминантой выступает сама сущность «оконкречивающегося» абстрактного человека как в своей природно-непосредственной, так и в опосредствующейся действительности, стремящегося к своей всеобщей историко-логической действительности.

Подводя итоги, связанные с методом человековедения, необходимо отметить: чтобы понять сущность отчужденного, разотчужденного и действительного (будущего) человека (во всеобщем понимании) в качественном отношении и конкретного человека, а также сопутствующих социальных отношений, необходимо начинать изложение научной сущности и двигаться вперед от природно-непосредственно-«действительного» абстрактного человека к перерожденному, отчужденному, разотчужденному и далее к действительному, то есть конкретному, человеку посредством совокупных социальных отношений. Такого рода историко-логическую формоопределенность можно выразить формальной формулой:

где Ч_п.-н.-д. — «человек» природно-непосредственно-«действительный» (абстрактный человек), Ч_пер. — перерожденный «человек», Ч_отч. — «человек» отчужденный, Ч_раз. — «человек» разотчужденный, Ч_{действ.} — человек действительный (то есть конкретный человек).

Все вышесказанное мы попытались представить схематически (схема 1). Руководящим мотивом при этом выступило то обстоятельство, что существуют определенные сложности, связанные с абстрактными представлениями о становлении «человека». Однако объективный процесс социализации, очеловечивания человекоподобного существа столь сложен, что его схематическое изображение практически невозможно. Мы можем лишь попытаться приблизиться к этой действительности. Тем не менее, эта схема дает нам возможность проследить имевшие место в прошлом, имеющиеся в данное время и ожидаемые в перспективе социальные преобразования — в плане становления человека — как сверхсложные, социальные явления, только абстрактно представляемые, абстрактно анализируемые и временно эмпирически фиксируемые качества, как результат в плане совокупных отношений и соотношений человеческих индивидов (опредмечивание и распредмечивание этих отношений).

Таким образом, только изучив всю генеалогию феномена человека, мы можем более обстоятельно (в философско-политэкономическом аспекте) ответить на вопросы: что такое человек? Кто есть человек?

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

1.1. Проблемы, связанные с понятиями «человек», «социальность», «культура» и «общество»

1

Человек. Тысячелетний опыт размышлений, связанных с этим феноменом, накоплен «интеллектуальной историей», сотни и сотни томов посвящены ему, и тем не менее понимание как самого понятия «человек», так и человеческой сущности все еще являет собой одну из самых загадочных проблем для ученого мира.

Нашей целью является проведение своего рода ревизии (пересмотра) имеющихся по данному вопросу научных суждений и попытка некоего синтеза гуманитарных направлений, занимающихся непосредственным изучением феномена человека, в частности философии и политической экономии. Поэтому прежде всего нам следует выяснить действительную суть самого понятия (философско-экономической категории) «человек» и указать на то значение, которое вкладывается в него современной гуманитарной наукой и подразумевается в обыденной жизни.

Дело в том, что в гуманитарной науке имеет место путаница логического и методологического характера, из-за чего зачастую происходит отождествление сущности «человека» с существом по имени «Человек». Это неверно по сути, ибо сущность человека указывает на его качественную, то есть социальную, сторону, а существо — на особенность существа, на то, что это живой, особенный биологический вид. Кроме того, существуют крайние трактовки, абсолютизирующие отдельные детерминанты человека (биологическую и социальную), что лишает нас полноценного представления о нем.

Необходимо отметить, что в социальных отношениях мы (человеческие индивиды) оперируем символами и знаками, ибо без них социальные отношения исключены, и наоборот, символы и знаки не существуют вне социальных отношений, хотя доминантой здесь выступает феномен социальности. В этом смысле не являются исключением и понятие, и слово «человек». Известно, что знаки, входящие в состав языков как средств коммуникации называются знаками общения. В таком понимании слово «человек» является и знаком и символом, то есть знак и символ совпадают в том значении, которое подразумевается сегодня под словом «человек», так как это слово (произносимое) часто применяется по отношению к конкретному индивиду (существу) как опознавательный знак того, что он является именно человеком, а не другим живым существом, то есть постоянно происходит отождествление частного и общего значений понятия «человек». Более того, понятие «человек» обозначает высокоразвитое социальное существо, особенный феномен, совокупность социальных качеств и т. д. Для ясности добавим, что, скорее всего, изначально человеком был назван — причем, представителем этого же вида — особенный биологический вид, и это понятие вмещает в себя (носит) всеобщую нагрузку. Например, понятие «волк» обозначает как общее, биологический подвид — представителя семейства псовых, так и частное — конкретный живой объект. Конкретизация становится более очевидной, если объект носит определенное имя — скажем, волк по кличке «Белый Клык». Именно так обстоит дело с употребляемым нами понятием «человек».

Рассмотрим высказывания другого рода, в которых слово «человек» выступает в роли качественной характеристики: «он — хороший человек», или «он — настоящий человек». В этом случае (в таких словосочетаниях) слово «человек» как знак отличается от символа «человек», так как, во-первых, «знаки — еще не символы, ведь они могут быть и чисто опосредствованными (косвенными) приметами, которые сами по себе ничего не значат и только присовокуплением приводят к созерцаниям, а через созерцания — к понятиям; поэтому символическое познание следует противопоставлять не интуитивному, а дискурсивному познанию (интеллектуальному. — В.П.), в котором знак (character) сопровождает понятие только как страж (custos), чтобы при случае воспроизводить его» 15, или же: «есть много слов, относящихся не к вещам, а к состояниям и действиям» 16, то есть к некоторому качественному пребыванию социума, а сами по себе качественные состояния являются абстракциями; во-вторых, сама смысловая структура символа многослойна, многозначна (особенно в случаях сложных абстракций, их анализа и синтеза), соответственно могут возникать сложности при толковании тех или иных символов.

Иными словами, как в гуманитарной науке в целом, так и в обыденной жизни социума, понятие «человек» трактуется по-разному. 1. Человек понимается как абстракция, как некое потенциальное, опосредствующееся в ценностном плане качество, то есть как некая культурная наличность, присутствующая в конкретном индивиде («человеке») и выявляющаяся или не выявляющаяся в момент взаимоотношений (поступков, суждений и т.п.) с ему подобными. Тут необходимо оговориться об одной важной детали: само слово «человек» (от лат. Homo) подразумевает в себе конкретизацию, то есть указывает на конкретного субъекта, индивида или индивидов, но тем не менее сотни лет подряд вслед за Платоном ставится вопрос: что такое Человек? На самом деле, под этим понятием следует подразумевать некую абстракцию — ценностный ориентир как для отдельного члена социума, так и для социума в целом. Однако, при этом другой античный философ — Аристотель называл «человека», этого animal rationale (разумного животного), «политическим животным». Такое определение «человека» подразумевает, второе, более сложное смысловое значение этого понятия. 2. «Человек» понимается не только как абстракция, и не только как конкретный индивид, а как конкретное качественное всеобщее, качественно двухмерное всеобщее, то есть все конкретные члены социума есть нечто единое, целостное. Альтернативных вариантов для понимания данного и ему подобных суждений просто не может быть. При этом «конкретного индивида», скорее всего, следует рассматривать как временно разделенное (временно оторванное от целого, «расчлененное») целое. Таким образом, в аристотелевском определении человека понятие «политическое» означает наличие в этих индивидах некоторой части (составляющей) социального качества, и в плане определения «человека» оно воспринимается как вечно готовое к оконкречиванию качество, как поступок и в то же время как абстракция.

2

Еще в древней китайской, индийской, греческой философии проделывалась попытка всеобъемлющего осмысления социальной сущности человека: человек как часть космоса, как «малый мир» и как микрокосм — отображение микрокосма. В христианстве «человек» рассматривается как «образ и подобие Бога», то есть, опять же существует указание на особенное единичное и особенное всеобщее — «человека».

Вышеизложенные представления, умозаключения, наряду с якобы обобщенным пониманием, склонны сводить «сущность» человека к конкретному индивиду. При этом ускользает целостность понимания «человека», так как нигде не рассматриваются объемные качественные составляющие сущности социальности. Сущность социальности (сущность человека) как синтез формо-содержательной связи (единство формы и содержания своей собственной данности как явления), выступающей в качестве причины, превращающей абстрактного «человека» в свою противоположность — конкретного человека, предстает перед нами как объективно наличествующая данность сама по себе и для самой себя; она становится необходимым условием для утверждения своей объективной непосредственности в плане постоянного снятия в себе самой здесь данности (то есть примитивной непосредственности); тем самым она постоянно приумножает самое себя на базе необходимой оставшейся положительности в виде своей самовозрастающей непосредственности (формо-содержательной связи) и является в ином, большем по объему, чем предыдущее, качестве для приближения и полного своего превращения в критическую точку, далее именуемую как качественно новая непосредственность — начало нового начала, — не прекращающийся (вечно опосредствующийся) процесс социализации.

Несмотря на то, что на протяжении всей истории становления социальной сути (социализации, процесса очеловечивания) гениальные умы человечества вплотную занимались и занимаются (в науке, искусстве и литературе) проблемой «человека», они до сих пор не сумели дать исчерпывающего научного толкования основных качественных составляющих векторов сущности социальности, причинно-следственного взаимоперехода и взаимоутверждения (сущности человека). Соответственно отсутствовало и действительное осмысление понятия «человек», хотя все необходимые теоретические предпосылки для этого имелись. Примером тому служат научные попытки всецело охватить феномен человека, как-то: известное изречение французского философа и математика Рене Декарта “Cogito, ergo sum” («Я мыслю, следовательно, я существую»), практически схожее с высказыванием Цицерона “Vivere est cogitare” («Жить значит мыслить») из «Тускуланских бесед»; или сравнение человека с машиной представителя эпохи Возрождения — Ламетри; или определение человека как «животного, производящего орудия», данное Франклином. А что касается мысли нидерландского философа Бенедикта (Барух) Спинозы, то в центре его концепции светской морали выступает понятие “Homo liber” («свободный человек»). Правда, Спиноза нигде не упомянул, может ли человек как социальное существо со своим животным началом быть свободным. Однако категорию «свободы» он воспринимал (созерцал) посредством объективной категории «необходимости», как должное, естественное, изначально заложенное в социальной сущности человека. По сути, это однобокое, неполноценное суждение. Казалось бы, эти мыслители близки к пониманию сущности «человека», поэтому стараются кратко изложить ее суть, на самом же деле, чтобы действительно понять феномен «человека», имеющихся представлений им недостаточно.

Весьма интересным оказывается дальнейший анализ истории развития человеческой мысли, касающейся данного вопроса. Один из крупнейших представителей немецкой классической философии — И. Кант, пересматривая платоновский вопрос «что такое человек?», формирует его как основной вопрос философии. Он пишет: «Все успехи в культуре, которые служат школой для человека, имеют своей целью применять к жизни приобретенные знания и навыки. Но самый главный предмет в мире, к которому эти познания могут быть применены, — это человек, ибо он для себя своя последняя цель» 17. Учение же, «касающееся знания человека», то есть антропологию, Кант разграничивает на «физиологическую» и «прагматическую». «Физиологическое человековедение имеет в виду исследование того, что делает из человека природа (здесь Кант рассматривает «человека» как животное и как всеобщее. — В.П.), а прагматическое — исследование того, что он, как свободно действующее существо, делает или может и должен делать из себя сам» 18. В последнем случае понятие «человек» нужно понимать как следствие формо-содержательного единства его социальной сущности, а именно: как временно разделенную (временно фиксируемую, «расчлененную») конкретную единичную личность. Но это не означает, что Кант в своих научных исследованиях, в частности в разделе «Антропология…», раскрыл все качественные сегменты сущности социальности в очеловечивающемся биологическом существе 19.

Огромную лепту в попытку раскрытия человеческой сущности внесла немецкая классическая философия. Ее характерной чертой стало возрождение диалектических традиций. Г. Гегель сформировал целостную систему логических категорий и раскрыл сущность диалектической закономерности взаимопереходов этих категорий, тем самым блестяще продемонстрировав неоценимую значимость как самой сущности диалектики, так и применения диалектического метода к исследованию истории. Тем не менее, феномену человека Гегель отводил «второстепенную» роль, практически игнорировал его историчность, рассматривал как абсолютное средство, как обязательный атрибут для опосредствования непосредственной сущности «Абсолютного разума».

Позже немецкая философия стала рассматривать человека как некую живую целостную систему. Так, философ-просветитель И. Гердер воспринимал человека «первым вольноотпущенником природы». Другие представители немецкой классической философии трактовали его как субъект духовной деятельности (гегелевский объективный идеализм). Идеальное же начало человеческой сущности критически оценивается Фейербахом. Человек воспринимается им как чувственно-телесное существо, как некий результат соотношений «Я» и «Ты» (то есть другое «Я»), как некоторое следствие встречи конкретных «Я» и «Ты». Фейербах стал одним из тех, кто смог приблизиться к раскрытию сущности человеческого феномена. Но попытка создания всеобъемлющего учения о человеке впервые была предпринята К. Марксом. Хотя наше видение и понимание человека как феномена и его сущности в некоторых аспектах не совпадают с Марксовыми суждениями и нас не вполне удовлетворяет его определение сущности человека (этот вопрос мы рассмотрим ниже), тем не менее мы считаем, что Маркс ближе всех подошел к объяснению природного и социального начала в человеке посредством диалектико-материалистического видения бытия. Следует отметить то обстоятельство, что именно его целостное видение человека является наиболее точным из всех имеющихся научных представлений, и оно дает нам возможность заново проанализировать проблему человека и попытаться раскрыть ее с учетом имеющихся и ожидающихся социальных противоречий — объективно самовозрастающего в качественном плане уровня социализации человеческих индивидов, то есть, рассмотреть современную эпохальную «ступень» развития социальных отношений человеческих индивидов и тем самым показать степень человечности (степень «оконкречивания» абстрактного человека) в очеловечивающихся человеческих индивидах во всеобщем масштабе.

Продолжая наш краткий исторический экскурс, связанный с пониманием феномена «человека» мыслителями разных эпох, отметим, что Ф. Ницше, проигнорировал Марксово понимание (учение) человека и не разобрался в подлинной сути этого явления. В учении же самого Ницше очевидна теоретическая непоследовательность в выявлении естественной сущности становления человека и понимании ее. Оставаясь в некотором роде под влиянием А. Шопенгауэра, считавшего человека рабом воли, Ницше, которого перестал устраивать образ современных ему «человеков», попытался создать образ «сверхчеловеков», движущую силу бытия коих он видел в «воле к власти». Но ницшеанский «сверхчеловек» не дает нам возможности узреть что-либо принципиально новое в понимании человеческой сущности. Констатируя обесценивание общечеловеческих ценностей в качестве своего однозначного, научно необоснованного протеста (хотя для действительного протеста имелись все исторические и логические основания), Ницше провозглашает тезис о смерти Бога, так как считает, что христианская мораль не возвышает, а унижает человека. Тем не менее, он не обосновывает причинно-следственную зависимость всех тех объективных социальных факторов, которые послужили основой отчуждения сущности очеловечивающегося «человека».

Интересными выглядят теоретические предпосылки известного немецкого ученого Э. Кассирера, который замечает: «Вместо того чтобы определять человека как animal rationale (разумное животное. — В.П.), мы должны… определить его как animal symbolicum (символическое животное. — В.П.). Именно так мы сможем обозначить его специфическое отличие, а тем самым и понять новый путь, открытый человеку, — путь цивилизации» 20.

М. Шелер считает человека экстатическим существом, а М. Хайдегеру и Э. Фромму принадлежит экзистенциальное определение человека, через «способ существования». При этом следует отметить, что Фромм стал первым, кто после Маркса попытался всеобъемлюще исследовать проблему человека. В своих философских трудах он попробовал соединить психоанализ З. Фрейда с гуманизмом Маркса, и можно констатировать, что подобный синтез, в плане создания целостной системы по изучению проблемы человека, ему осуществить удалось. Однако, анализируя научные исследования Фромма, неизбежно сталкиваешься с некоторыми вопросами. Во-первых, насколько научно изучение проблемы человека через его «способ существования» и, во-вторых, можно ли рассматривать проблему человека через его «человеческую природу вообще»?

Итог романтической стадии философской антропологии подвел М. Фуко, который считал, что, если в ХIХ веке «Бог умер», то в ХХ веке «умер человек». Если верить Фуко, то процесс социализации «разумного животного» остановился. Между тем, временное отсутствие социальных ценностей не означает смерти «человека». Оно одновременно является как следствием снятия старых социальных противоречий, так и причиной появления новых. Весь процесс социализации (процесс очеловечивания человекоподобного существа), именуемый опосредствованием, часто демонстрирует нам «смерть человека» (в плане социальных ценностей), но она ни в коем случае не означает остановки объективного, самого по себе имеющегося процесса становления «человека».

Проблема человека всегда занимала центральное место и в русской науке и литературе. Это характерно и для культуры Древней Руси, и для культуры «Серебряного века», однако глубиной научной мысли особо отличаются мыслители конца ХIХ и начала ХХ века.

Так, в суждениях русского религиозного философа, представителя персонализма, Николая Александровича Бердяева (в начале своего становления находившегося под влиянием идей марксизма и неокантинианства) на рубеже ХIХ–ХХ веков прослеживаются диалектические подходы к проблеме человека (хотя сам он никогда в этом не признавался), свидетельством чего могут служить следующие его слова: «Человек есть существо, недовольное самим собою и способное себя перерастать… Как существо, принадлежащее к двум мирам и способное преодолевать себя, человек есть существо противоречивое и парадоксальное, совмещающее в себе полярные противоположности… Человек есть принципиальная новизна в природе» 21. Вместе с тем, Бердяев противоречит самому себе, допуская взаимоисключающие друг друга суждения. Он пишет, например: «Проблема человека совершенно неразрешима, если его рассматривать из природы и лишь в соотношении с природой. Понять человека можно лишь в его отношении к Богу» 22. Парадоксально! Но его не удовлетворяло представление о человеке как о результате процесса социализации (восхождение от простого к сложному, от низшего к высшему). Он считал, что понять человека «можно лишь из того, что выше его» 23. Рассуждая подобным образом, Бердяев (как и другие религиозные философы) не оставляет места действительной науке, ибо «Бог» и наука несовместимы. С точки зрения действительного разума бытие природы не может быть «сотворено» кем бы то ни было, так как оно является результатом вечного изменения, развития, то есть становления. Поэтому именно наука в состоянии изучать и вскрывать сущности имеющихся закономерностей, способствующих этому становлению. Вопреки этому, Бердяев считает, что на самом деле естественнонаучной антропологии не существует, так как «тип естественнонаучного антропологического учения, которое видит в человеке продукт эволюции животного мира, — самый несостоятельный» 24. Несмотря на присущую ему раздвоенность, Бердяев делает некоторый прорыв в понимании феномена «человека». Он чувствует некую тотальную сущность социальности у человекоподобного существа. Согласно Бердяеву, «человек есть не только существо греховное и искупающее свой грех, не только существо разумное, не только существо эволюционирующее, не только существо социальное, не только существо больное от конфликта сознания с бессознательным, но человек есть прежде всего существо творческое» 25. Более того, Бердяев прекрасно демонстрирует сущностную разницу между понятиями «личность» и «индивидуум», «личность» и «общество». Проблема состоит лишь в том, что, по его мнению, личность, как совокупность качеств отдельно взятого индивидуума, выступает религиозно-духовной категорией. Тем не менее, Бердяев прав, когда заявляет о том, что «учение о человеке есть прежде всего учение о личности» 26.

Легко обнаружить, что насколько Бердяев приближает к раскрытию сущности социальности человеческого феномена, настолько же и отдаляет от нее в своем христианском персонализме. При этом в его научных изысканиях постоянно чувствуется огромное напряжение — результат вечных поисков и состояния неудовлетворенности.

Весьма существенным в плане раскрытия проблемы человека, представляется нам советский период — в это время ученые внесли значимый научный вклад в действительное понимание проблемы человека. Весомое научное наследие оставил, например, известный советский философ И.Т. Фролов. Несмотря на то, что по многим вопросам наши научные воззрения отличаются, мы не можем не признать его понимание феномена человека, демонстрацией которого может служить следующее высказывание: «Человек — субъект общественно-исторического процесса, развития материальной и духовной культуры на Земле, биосоциальное существо, генетически связанное с другими формами жизни, но выделившееся из них благодаря способности производить орудия труда, обладающее членораздельной речью и сознанием, нравственными качествами» 27. Значительными исследованиями отечественной философии по проблеме человека являются также научные труды Б.Г. Ананьева, Н.Д. Абсава, Т. Буачидзе, Г.С. Батищева, А.Т. Бочоришвили, А.А. Брегадзе, В.Я. Ельмеева, Э.В. Ильенкова, С.Н. Иконниковой, М.С. Кагана, И.Д. Каландия, В. Кошелава, Б.В. Маркова, М.К. Мамардашвили, Т.А. Мшвидобадзе, В.Т. Пуляева, В.В. Прозерского, Д.С. Пачкория, К.А. Сергеева, Н.З. Чавчавадзе, В.В. Шаронова и др. Однако нас не вполне удовлетворяют достижения этих ученых, поэтому мы считаем необходимым внести некоторые дополнения и уточнения в научное понимание социальной сущности человека и в объективное видение процесса социализации вообще.

Но прежде чем приступить к собственным исследованям, хотелось бы проанализировать ряд суждений известного современного культуролога М.С. Кагана, который предпринимает попытку всецело охватить проблему человека, в частности обращает внимание на закономерность процесса становления «человека» (процесс окультуривания), на новое определение «человека» и т.д.

3

Утверждение М.С. Кагана о том, что «все социальные объекты качественно двухмерны — они общественны по своему содержанию и культурны по их форме» 28, на первый взгляд впечатляет по своему содержанию. Однако мы не можем полностью согласиться с этим мнением, так как социальный объект, то есть человек как человек, всегда выступает как всеобщее, а конкретный человек — как временно фиксируемое, единичное биосоциальное существо. Человека как человека можно представит только в качественном плане (так как нас интересует только его социальная сущность) как некое целое в виде синтеза частного и общего, как их постоянный взаимообусловливающий взаимопереход. В противном случае мы лишимся целостности в представлении о феномене человека и соответственно возможности системного научного анализа данного вопроса.

По отношению к любому явлению, в том числе к человеку, необходимо учитывать то обстоятельство, что частное всегда содержит в себе общее, и наоборот — общее всегда подразумевает в себе частное. Иначе общее как общее и частное как частное потеряло бы всякий логический смысл; они всегда вместе, во взаимном переходе. Частное всегда мыслимо как временно фиксируемое общее и т. д. Поэтому форма и содержание социального объекта находятся в другой зависимости между собой, нежели предлагаемое М.С. Каганом представление. На самом деле, сама сущность социальности является синтезом формы и содержания и в дальнейшем выступит причиной для «оконкречивания» человекоподобного очеловечивающегося животного, то есть с самого начала процесса социализации очеловечивающееся человекоподобное животное начинает опосредствовать свою суть в качественном плане. Это качество означает целую систему, совокупность систем качеств, которые постоянно, сами по себе пребывают в объективном самовозрастающем причинно-следственном круговращении. Изначально их можно представить лишь абстрактно, формо-содержательную связь (социальную сущность как таковую) как причину, а «оконкречивающийся» социальный объект как следствие. На самом же деле, сущностное единство причинно-следственной связи социального объекта является целостным явлением, расчленять его возможно только мысленно, и в этом плане сущность социального феномена (этого сверхсложного явления) не должна вызывать путаницы в наших мыслях, так как содержание и форма самой сущности социальности вместе взятые выступают как причина, следствием которой является формирование социального объекта, и наоборот: в случае расширенного воспроизводства социальной сущности «человека» само следствие выступает как причина, расчленяющая социальную сущность на форму и содержание для нового следствия — нового конкретного (обогащенного по объему) качества. Более подробно и детально мы расскажем об этом чуть ниже.

Таким образом, научного представления о социальном объекте, о его качественной двухмерности недостаточно для действительного понимания (целостного, системного охвата) сущности феномена человека. Суть дела состоит в том, что имеющие место качественные социальные векторы, упомянутые М.С. Каганом только вместе, как некая совокупность социальных качеств, представляют из себя причину для получения особого синтеза частного и общего (как следствие) — конкретного, единичного социального объекта. Что же касается самой сущности закономерности вышеупомянутой причинно-следственной связи, то необходимо отметить, что для утверждения определенного качественного синтеза причина полностью реализует себя в следствии в виде обратной качественной связи, чтобы постоянно продолжать самовозрастающее качественное самоснятие (превращаться в свое другое) для достижения своей действительности — некоего завершения качественного становления социального объекта. Только такого рода объективный взаимопереход причины и следствия в социальном объекте может способствовать процессу социализации, становления человека как человека, то есть «оконкречиванию» абстрактного «человека».

М.С. Каган считает, что «сущность человека определяется его местом в системе бытия» 29, которая образуется исторически и состоит из двух основ — «природной» и «сверхприродной». Природную основу он считает первой формой бытия, а «сверхприродную» (человеческое общество) разделяет на последующие формы бытия: искусственную — предметную — среду, «вторую природу» и культуру. Но больше всего наше внимание привлекло следующее «неординарное» заключение Кагана: «…если культура является третьей формой бытия, отличной от природной и от общественной его форм, то бытие человека отличается от всех трех тем, что оно их синтезирует, делая человека био-социо-культурным существом» 30. Во-первых: как можно отдельно от человека вести речь о тех формах бытия, которые только в совокупности, как синтез, могут иметь место в виде человека, ибо они являются сугубо социальными феноменами (за исключением природной формы бытия вообще); во-вторых: «человек» как совокупность систем качеств в социальном плане выступает следствием формо-содержательной связи социальной сущности; в-третьих: составной частью феномена социальности как всеобъемлющей категории является культура (как совокупность качеств). Соответственно человек является не «био-социо-культурным» а биосоциальным существом. В-четвертых, что самое главное: именно биосоциальная сущность «человека» как единство двух противоположностей выступает основополагающей сущностью его дальнейшего развития. Именно такого рода противоречивое единство само по себе, для самого себя стремится к постоянному развитию, то есть опосредствованию, постоянному самоснятию посредством самоотрицания. Поэтому человек, как любое (даже самое простое) явление, по содержанию не может являть собой единство трех противоположностей — это противоречило бы диалектической закономерности. Что же касается процесса развития, то оно в обязательном порядке проходит три стадии: непосредственность, опосредствование и действительность. Именно поэтому определение человека как био- социо-культурного существа содержит в себе сугубо методологическую ошибку.

Для сравнения с вышеизложенными определениями человека приведем два определения из различных философских словарей: 1) «человек — высшая ступень живых организмов на Земле, субъект общественно-исторической деятельности и культуры…» 31; 2) «человек — фундаментальная категория философии… Сложность философского определения человека состоит в невозможности однозначного подведения его под какое-либо более широкое родовое понятие (например, природа, Бог или общество), поскольку человек — это всегда одновременно микрокосм, микротеос и микросоциум…» 32 Приходится признать, что приведенные определения не выдерживают никакой критики.

Завершая рассмотрение различных суждений, связанных с пониманием феномена «человека», предлагаем вниманию читателей свое первоначальное понимание этого феномена, изложенное в 1996 году в монографии «Правильно ли мы понимаем сущность человека?»: «…общественное человекоподобное существо (по форме «человек») — непосредственный представитель животного мира, наделенный природными силами, жизненными силами, являющийся действительным природным существом, в котором эти силы существуют в виде задатков и способностей, в виде влечений и по присущей ему естественной (объективной) и необходимой «природе» существовать и вступать в отношения с подобными ему существами, — есть единство биологического и социального, последнее — вечно опосредствующееся качество в виде «человечности», которая является следствием объективных общественных отношений, порождающих материальные и духовные богатства» 33.

Необходимо сразу отметить то обстоятельство, что мы не являемся сторонниками тех исследователей-гуманитариев, которые пытаются дать однозначное, исчерпывающее определение феномену «человека», так как это просто невозможно в силу его диалектичной сущности. С увеличением уровня социализации все более усложняется системный охват сущности «человека», так как все более увеличивается объем социальной сущности и соответственно усложняется сущность главного противоречия — противоречия между социальностью и биологичностью человека. Тем не менее, именно это особенное противоречие вершит «чудеса». Именно оно заставляет «человека» подвергаться процессу становления, двигаться в сторону действительности и тем самым подготавливает основу для своего другого, то есть выступает в качестве основополагающей сущности для начала качественно новой непосредственности, качественно другого инобытия — стремится к концу одного и началу другого превращения (но не абсолютно нового, то есть не тотально нового, а как надстройка, некий синтез с предшествующим положительным вектором качества), становления.

Поэтому феномен «человека» всегда следует рассматривать в качестве вечно пребывающего непостоянства (как непостоянную непосредственность). Именно это обстоятельство усложняет участь ученого-гуманитария (особенно в настоящее время, когда совершенствование науки, техники и технологии как односторонний, иррациональный прогресс все более ускоряет смену социальных ценностных ориентиров), который старается преуспеть и внести свою лепту в процесс становления «человека», дойти до глубинных сущностей этого непостоянства, достичь или хотя бы приблизиться к сущности закономерности становления вообще и тем самым способствовать ускорению «очеловечивания» иррационально происходящего процесса становления «человека».

Главное (особенное) противоречие, имеющееся в человеке как биосоциальном существе (то есть его единство, состоящее из двух взаимоисключающих и в то же время взаимоутверждающих — в плане особенного синтеза — сторон), порождает новые социальные противоречия. Сама социальность как явление выступает новым источником, новой причиной, новой сущностью для опосредствования собственной непосредственности, ибо она как противоречивое явление не может «мириться» со своей непостоянной, изменчивой непосредственностью. Соответственно начинается постоянное самоотрицание ради собственного «удовлетворения» и нового «недовольства». А это означает, что в момент возникновения явления социальности дает себя знать закономерность, необходимая для непрерывного процесса самоснятия (самоотрицания) и самостановления (то есть самовозрастание собственной сущности, расширенное самовоспроизводство) социальной сущности. Именно эта закономерность, сама по себе и для себя, выступает процессом движения, процессом становления, процессом развития, то есть процессом социализации «человека». Иными словами, она является причиной становления и саморасширения сущности «человека».

Проделанный нами научный анализ, связанный с адекватным пониманием понятия «человек» и феномена человека вообще (с выяснением его сущности, как в качественном, так и в количественном плане), позволяет заключить, что все приведенные для обсуждения определения и представления верны лишь отчасти, так как они (каждое из них в отдельности) охватывают лишь определенную часть всей совокупности качеств и характеристик, которая определяет сущность социальности очеловечивающегося существа (существ).

Таким образом, «человека» вообще — как сверхсложную философско- экономическую категорию, как особенный синтез двух (биологического и социального) явлений — следует понимать, как следствие формо-содержательной связи (причины) социальной сущности на его биологической основе. Иными словами, суть его социальной сущности заключается в единстве формы (совокупность систем качеств) и содержания (всеобщность совокупных отношений очеловечивающихся человекоподобных существ). Но для того чтобы предложить полное логическое описание формо-содержательной связи социальной сущности очеловечивающегося существа, прежде всего следует разобраться в самой сущности феномена «социальности». «Человек» мыслим только как социальное существо, ибо по большому счету сущностью «человека» как явления, выступает его социальность, а последняя означает начало разума человекоподобного существа, начало мышления, самопознания и самосознания — следовательно, посредством объективных отношений с себе подобными, развиваться, видоизменять природу и самого себя как «продукт» природы и как «продукт» своей социальности в процессе развития. Однако следует указать на особенность, имеющую место в данном случае. Суть ее заключается в том, что «человек» как явление не может явиться без его сущности — социальности, и наоборот: социальность мыслима как качество, и в этом отношении смысловые нагрузки понятий «социальность» и «человек» совпадают. Таким образом, социальность как качество мыслима только в сочетании с человекоподобным биологическим индивидом и выступает одновременно и как сущность, и как явление. Поэтому «человек» как явление одновременно подразумевает в себе феномен «социальности». Поскольку мы исследуем «человека» как социальное существо, то есть его качественную сторону, то социальность выступает доминантой по отношению к биологической сути. При всем этом невольно возникает вопрос: как могут в одном объекте одновременно явиться две абсолютно противоречивые сущности? Дело в том, что «человек» есть некий особенный синтез двух явлений (биологического и социального), и этот синтез невольно становится «рабом» своего вечного опосредствования.

4

Социальность сама по себе является абстракцией, но она «нашла» для себя пристанище, «саркофаг» в виде биологического существа в целом и создала из ряда вон выходящее по своей сущности противоречие, которое послужит «вечному» становлению «человека», чтобы приблизить его примитивную, непосредственную, изначально не поддающуюся совершенствованию сущность к действительному образу. Иными словами, уже само наличие непосредственного социального биологического существа означает качественное становление, качественное инобытие как необратимый процесс.

Теперь мы приблизились к черте, граничащей с возможностью определения сущности «социальности». Следовательно, мы можем констатировать следующее: сущностью самой социальности (как явления) выступает непрерывно, само по себе и для самого себя преумножающееся качество (как система или совокупность качеств), которое способно реализовывать себя в человекоподобном существе; мыслимое абстрактно и фиксируемое реально (в сочетании с вышеуказанным существом) как поступок, как опредмеченное явление или воспринимаемое ощущение (в плане создания материального или духовного богатства), оно является результатом объективного общения человекоподобных существ или же результатом объективного поведения конкретного индивида. В свою очередь, поступок как форму проявления социальности разумного существа можно обозначить как «культуру». Здесь же напомним о существующем спорном моменте, связанном с понятиями «социальность» и «культура» и их сущностном соотношении.

Прежде всего укажем на то обстоятельство, что оба понятия как совокупность свойственных только особенному биологическому существу качеств, ведущая к количественному изменению, в сущностном плане, в «человеке», по большому счету равны, тождественны, так как культура (от лат. cultura) означает возделывание, воспитание, образование, то есть качественное становление социальной сущности человека. Но в плане смысловой нагрузки между этими понятиями есть различие, и заключается оно в доминантности понятия «социальность», поскольку «социальность» означает не только общественное (всеобщая сущность), а нечто большее. В нашем понимании социализация человекоподобного существа от своего непосредственного биологически действительного состояния в некотором роде отождествляется с процессом окультуривания. Однако если провести более кропотливый научный анализ, то можно обнаружить, что культура — как искусственное культурное состояние (у древних римлян) или культурное пребывание, как признак личного и соответственно всеобщего совершенства (в средние века), как соответствие гуманистическому идеалу человека (главной конечной цели в эпоху Возрождения), как некоторое отождествление с формами духовного и политического саморазвития человека и соответственно общества (в домарксистской буржуазной философии), как моральная категория (у Канта), как эстетическое (у Гегеля), как область духовной свободы «человека», прогрессивное раскрытие способностей человека (у Гердера), как средство подавления и порабощения «природной антикультурности человека» (у Руссо), как способ передачи социального наследия от поколения к поколению, как специфическая характеристика, определяемая отношением человека к природе и к обществу (в марксистско-ленинской теории культуры) 34, как «системная, историческая образовавшаяся, исторически изменяющаяся многосторонняя целостность специфически человеческих способов деятельности и ее опредмеченных плодов (материальных, духовных и духовно-материальных, художественных)» 35, — существенно разнится с понятием «социальность», так как «культура» в качественном плане выступает менее емким (по понятийному объему) понятием, вернее, категорией, являясь лишь частью сущности социальности «человека». Как можно заметить, в таком определении есть много спорных моментов, но в данном случае мы ограничимся лишь сравнительным обзором разных определений и представлений понятия или, если угодно, феномена «культуры». Культура как совокупность социальных качеств является формой проявления социальной сущности очеловечивающегося животного и именно в этом заключается суть как разницы, так и сущностной тождественности понятий «социальности» и «культура». Именно для упрощения понимания сложного феномена человека и из-за отсутствия принципиальной сущностной разницы между этими понятиями, мы отождествляем их смысловые значения и выносим на всеобщий суд наше понимание понятия «культура». Одновременно нам представляется немаловажным осветить эту проблему более подробно. Снова обратимся к научным заключениям М.С. Кагана, просуммировавшего мысли практически всех выдающихся философов, занимающихся этим вопросом. Ссылаясь на Марксово определение понятия «общества» — «это не совокупность индивидов, а система отношений между ними» 36, М.С. Каган, соглашается с ним. Но, несмотря на понимание смысловой нагрузки понятия «общества», он отличает его от понятий «культура» и «человек». Когда мы рассматриваем присущие только человекоподобному существу качества — обозначаемые самим человеческим индивидом (в ходе своего развития) для самого себя, — такие как «человек», «социальность», «культура» и «общество» или «человеческое общество», то видим, что по сути дела все они обозначают совокупность качеств, проявляющихся (как мы уже не раз отмечали) в виде поступка в плане системы отношений между конкретными человеческими индивидами и соответственно указывают на степень «человечности» (сегодня принято говорить об уровне культуры) в единичном человеке. В ходе своих исследований мы будем именовать это обстоятельство как «оконкречивание» (в обыденном смысле — очеловечивание) абстрактного «человека».

Из вышеприведенных суждений следует смысловая тождественность, или, если угодно, сущностная тождественность этих понятий, ибо и социальность, и культурность, и общественность указывают на человекоподобное животное, на то, что он «претендует» на такое особенное звание, как «Человек».

Для убедительности считаем необходимым произвести дополнительное сравнение на примере определений сущности понятий «культура» 37, «социальность» и «человек». Каган пишет: «…культура есть целостно-всесторонний способ «очеловечивания человека» — и человеческого рода, и каждого его представителя — в процессе обретения им таких качеств, которые природе не известны и порождаются преобразованием биологической формы бытия в социокультурную» 38. Приведем наше определение (понимание) понятия «социальность». Социальность человекоподобного животного означает самовозрастающую совокупность качеств, которая постепенно «превращает» человекоподобное животное в «человека» посредством общения между собой этих существ, при этом являясь как следствием, так и причиной этих отношений. Несмотря на невозможность однозначного определения феномена человека, его сущности, гениальные умы человечества (как мы уже не раз убеждались) все же пытаются проникнуть в сущность этого феномена и дать ему определение. Например: «Сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений» 39. Это на первый взгляд кажущееся точным и законченным определение абсолютизирует сущность человека, а ее необходимо квалифицировать как объективный процесс социализации, сам по себе имеющий место и проявляющий себя как непрерывное опосредствование социальности, то есть превращение «предчеловека» (гоминида, animal rationale 40) в социальность (очеловечивание, или окультуривание) посредством ему же присущей «коллективности» (стадности) как способа выживания вообще и объективного способа для дальнейшего утверждения конкретного человеческого индивида (то есть единичных конкретных индивидов), так и всеобщего качества — «совокупного субъекта» (совокупность систем отношений для дальнейшего расширенного «производства» и «воспроизводства» новых качеств (духовная сторона) и новых количеств (материальная сторона), то есть опредмечивание новых совокупных отношений). Можно предложить и более упрощенный, но дополненный вариант определения Маркса, согласно которому сущность человека как биосоциального существа не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей непосредственной действительности она есть непрерывно опосредствующийся (очеловечивающийся) объективный процесс в виде совокупности всех индивидуальных «человеческих» отношений (как следствие и, наоборот, как причина «провоцирующая» эти отношения). Или, скажем, следующее определение: «человек есть животное, творящее культуру и творимое культурой, живущее в обществе и по законам общества» 41.

Нетрудно заметить, что все вышеприведенные дефиниции — суть одной и той же объективной закономерности, которая состоит в превращении «разумного животного» в качество «человек» 42.

М.С. Каган особо подчеркивает сущностные различия понятий «культура» и «социальность» (абсолютно неоправданно стремясь к их строгому разграничению) и тем самым, на наш взгляд, усложняет действительное понимание проблемы. Он пишет: «Важность различения культурной и социальной составляющих гетерогенной структуры сущности человека определяется тем, что они играют в ней принципиально различные роли: если функция последней состоит именно в социализации индивида, то есть в возможно более органичном включении каждого вступающего в мир человека в существующую систему общественных отношений, и формирует его сознание и поведение на имперсональном, надындивидуальном, внеличностном уровне… то функция культурного проникновения в сущностные глубины бытия индивида состоит, напротив, в его индивидуализации, поскольку, с одной стороны, его культурные качества должны быть так или иначе «прилажены» к его биологическим — анатомическим, физиологическим и психологическим — особенностям, а с другой, чем богаче запас накопленных культурных ценностей, тем своеобразнее выбор из этого множества тех, которые могут быть освоены каждым индивидом… одно из важнейших отличий социализации от культурации индивида — первый процесс является включением человека в существующую систему общественных отношений, тогда как второй не делает принципиального различия между современным и прошлым, приобщая индивида к культурному наследию в такой же мере — а иногда в еще большей! — как к культуре современной … Наконец, последнее различие освоения индивидом культурной и социальной информации состоит в том, что первый процесс начинается с момента рождения ребенка… социализация же индивида — то есть его включение в существующую систему общественных отношений и тем самым включение этих отношений в сущностный слой его бытия — начинается гораздо позже, когда культура подготовила для этого необходимые условия, и в полной мере может реализоваться после наступления половой зрелости юного существа…» 43. Как мы убедились, суждения М.С. Кагана диаметрально противоположны нашим. Мы в корне не согласны с такими суждениями, так как считаем, что они искусственно ограничивают смысловую нагрузку, смысловую емкость сущности социальности. На самом деле, процесс социализации (процесс окультуривания, «культурация») начинается с момента рождения ребенка. Социализация человекоподобного животного означает приобретение им такой совокупности особенных качеств, благодаря которым он, как человек, будет отличаться от непосредственного животного.

В связи с этим, мы считаем уместным привести научные суждения известного немецкого социолога Н. Элиаса о понятиях «цивилизация» и «культура» и об их смысловых значениях в разных европейских государствах, в частности во Франции, Англии и Германии. Элиас считает, что понятие «цивилизация» выражает «самосознание Запада» или же «национальное сознание». Кроме того, он убежден (и абсолютно справедливо), что понятия «культура» и «цивилизация» близки по смыслу (в названных странах). Элиас подчеркивает также то обстоятельство, что, по сути дела, адекватный смысловой перевод слова (его сущности) kulturell невозможен ни на французский, ни на английский язык. В немецком языке «культура» означает не бытие или ценность человека, но «ценность и характер определенных продуктов человеческой деятельности» 44. Элиас указывает на сущностную разницу этих понятий и отмечает ограничивающую сущность понятия «культура» в немецком понимании, которое подчеркивает самосознание нации и т.д. Он отмечает, что понятие «“цивилизация” обозначает процесс или, по крайней мере, результат процесса. Оно относится к чему-то, находящемуся в постоянном движении, все время идущему “вперед”. Немецкое понятие “культура” в его современном употреблении имеет иную направленность: оно указывает на продукты человеческой деятельности… на произведения искусства, книги, религиозные или философские системы, в которых проявляется самобытность создавшего их народа. Понятие “культура” ограничивает. Понятие “цивилизация” в известной степени снимает национальные различия, оно подчеркивает общее для всех людей, либо то, что должно стать таковым по мнению употребляющего это понятие» 45.

Рассматривая социогенез противопоставления понятий «культура» и «цивилизация» на примере Германии, Элиас показал и доказал сущностную разницу между ними (подчеркнем, что в нашем понимании они идентичны). Между тем, понятие «культура» на сегодняшний день практически преодолело (или же находится на этой стадии) все национальные барьеры — оно как качественная составляющая сущности человека не может иметь каких-либо границ, так как объективный процесс социализации «человека» в конечном итоге стирает все социальные грани (в качественном плане). Что же касается имеющих ныне место научных, а чаще политических спекуляций по отношению к национальным различиям, начиная от языка, традиций, религий и других, именуемых культурными различий, то это указывает лишь на объективную ограниченность этих научных суждений и проводимой мировой политики.

Однако для нашего дальнейшего исследования критика тех или иных авторов не является принципиально важной. Гораздо существеннее то, что была предпринята попытка разобраться в смысловом, сущностном единстве и различии рассмотренных нами понятий как явлений. Ведь суть вопроса заключается в том, что необходимо иметь четкое представление об этих понятиях, и в том, что в научных суждениях (если они действительно научны) те или иные понятия не должны смешиваться с понятиями «человек», «общество», «социальность», «культура» и «социализация».

В дальнейших наших исследованиях понятия «социальность», «культура» и «социализация», или «окультурирование», мы будем использовать как синонимы.

Произведя анализ таких понятий, как «человек», «культура», «социальность» и «общество», нам представляется возможным попытаться приблизиться к действительному пониманию социальной сущности «человека».

5

Человека как всеобщий социальный объект, как биосоциальную, непрерывно опосредствующуюся (в социальном плане) непосредственность необходимо представлять как своего рода сверхсложный синтез, состоящий из главных качественных (взаимоперехлестывающих, взаимопроникающих, взаимоспособствующих, взаимообусловливающих и взаимоосновополагающих) и только в единстве существующих векторов. Иными словами, содержанием этого явления (социального объекта) выступает его объективная всеобщность в качестве объективных совокупных социальных отношений, происходящих между человекоподобными существами. Однако до наступления определенной ситуации, конкретного момента, всеобщность мыслима только абстрактно. Даже примитивное представление о всеобщной сущности социального объекта означает его стремление (в этом его предназначение) к образованию некоей простой совокупности, объединения, скопления человекоподобных существ с целью начала взаимоотношений. А это означает формирование неких качеств в виде поступков, то есть социальности как совокупности систем качеств, для дальнейшего совершенствования (создания всех необходимых благ для продолжения жизни). Причем это абсолютно объективный, то есть независимый от субъективной воли, процесс, ибо, даже если таковая присутствует, она мотивируется самой по себе имеющейся закономерностью, сущность которой в данном случае заключается в том, что выживание вида возможно только при объединении отдельных особей. Абстрактность всеобщего (общества) обусловлена его социальностью ибо социальность, как совокупность систем качеств фиксируема в момент поступка между человеческими индивидами. Поэтому представлять общество просто как скопление, как некую количественную часть отдельно взятой нации (например, русское общество, грузинское общество и др.) или как мировое сообщество индивидов нелепо. Но при этом как мировое сообщество в целом, так и любая особенная его часть, представляемая абстрактно, в виде находящихся во взаимоотношениях друг с другом человеческих индивидов, фиксируема как результат, как некий процесс опредмечивания и распредмечивания материальных и духовных благ. Что же касается общества, представляемого просто в виде некоей совокупности человеческих существ, то такое представление означает только наличие определенного количества живых человеческих существ и ничего более. А такие выражения, как «французское общество» или «французский народ», означают или указывают на всю совокупность социальных (культурных) качеств, присущих этой особенной части мирового сообщества.

Необходимо отметить, что уровень человечности (социализации) в единичном, конкретном человеческом индивиде (имеется в виду здоровый и всесторонне развитый человеческий индивид) в большей степени определяется посредством качественного состояния конкретного сообщества человеческих индивидов, но при этом обоюдная обратная (взаимообусловливаемая) связь процесса социализации не всегда является равнозначной или равноценной для отдельных конкретных человеческих индивидов, так как часто обратная качественная связь социализации, исходящая от единичного конкретного человеческого индивида, для всеобщего «Я» оказывается на определенное время (в некотором роде) решающей в процессе смены или утверждения нового ценностного ориентира (например, руководитель государства или, скажем, научное изобретение единичного конкретного индивида, которое способствует прогрессу всего человечества). Тем не менее, отдельно взятого конкретного человеческого индивида ни в коей мере нельзя рассматривать как некую самостоятельную наличность. Такого рода состояние является временным, так как его (индивида) кажущаяся самостоятельность постоянно поддерживается всеобщей социальной сутью, а последняя выступает некоей обязательной средой для его существования (развития, размножения, образования, учебы, самосовершенствования и т.д.). Однако необходимо отметить, что между индивидуальным и всеобщим «Я» часто возникают разногласия (своеобразный «бунт»), суть которых заключается в нарушении социального (в плане человеческих ценностей) баланса между самодостаточным конкретным «Я» и так называемым общественным мнением (общественным «Я», всеобщим субъектом). В этом случае конкретное, самодостаточное «Я» всячески старается направить процесс социализации в другое русло, последствия чего могут быть самыми разнообразными: как созидательными, так и разрушительными, что уже не раз доказано историей становления человека. В этом отношении абсолютно справедливы следующие слова Б.В. Маркова: «Судя по исповедям, моральное сознание современных художников, писателей и ученых сильно напоминает переживания раскаивающихся преступников. Люди, следующие идеалам, приходят в разлад с обществом и с самими собой. Выполняя свое дело, они действуют по принятым в обществе нормам, руководствуются критериями успеха, но, расценивая свои действия с позиций морали, они попадают в глубокий внутренний конфликт» 46.

Человек — как всеобщий социальный объект, как биосоциальная, непрерывно опосредствующаяся непосредственность — обязательно проявляет свое содержание, заключающееся во всеобщности (в качестве совокупных отношений «человеков»). Формой проявления социальной сущности «служит» совокупность систем качеств, реализующаяся в объективных поступках между конкретными единичными «человеческими» существами. Иными словами, социальная сущность не может проявить себя без опредмечивания и распредмечивания этих социальных качеств, которые изначально аккумулированы в самих конкретных человеческих индивидах как сформированные абстракции (предметные образы), теоретические навыки, умение видоизменять природные предметы, как целеустремленное, целенаправленное и, наконец, целесообразное стремление видоизменять окружающий, девственный природный мир для постоянного очеловечивания своей непрерывно опосредствующейся непосредственности, то есть для постоянной социализации своей биологической непосредственности. Вышесказанное означает производство, воспроизводство и расширенное воспроизводство материальных и духовных (культурных) богатств с целью производства, воспроизводства и самовоспроизводства самого главного конечного результата, нового качества — «человека».

Синтез содержания и формы (в социальном плане), являющийся деятельностью «человеков», существование различных общественных институтов, постоянно начинает выступать как причина для нового следствия — формирования конкретного качества, конкретного человеческого индивида, впоследствии действительного человека (то есть конкретного единичного человека). Такого рода круговорот происходит в каждом отдельно взятом всеобщем социальном объекте, но его причинно-следственную социальную обусловленность можно представить только абстрактно — ее расчленение (как и биосоциальной сущности человека) невозможно, так как все сверхсложные составляющие одного сверхсложного целого взаимообусловливают друг друга и постоянно «провоцируют» свое единство для самосовершенствования.

Единичное как конкретное очеловечивающееся существо, как индивид и в дальнейшем (по мере роста степени социализации) как конкретная личность и конкретный действительный человек выступает в социальном плане как следствие (некий результат) всеобщего «Я». Иными словами, конкретное «Я» является временно фиксируемым следствием всеобщего социального «Я», содержащим практически все совокупные системы качеств для создания (путем искусственного синтеза) материального богатства как единственно необходимого условия для начала распредмечивания первоначального опредмеченного синтеза, для создания новой системы качеств — духовного богатства (культурных ценностей). А последнее, вновь оказавшись причиной нового (качественно нового) расширенного опредмечивания и расширенного распредмечивания для создания и воссоздания «формопределенности» — «человека», — всегда (причем совершенно без принуждения со стороны себе подобных, то есть совершенно объективно) будет являться причиной (как обратная связь) для приумножения качественной и количественной стороны всеобщего «Я». И роль этой обратной связи, или, если угодно, объективной самовольной самоотдачи, состоит в последующем непрерывном увеличении степени социализации (первоначально этому способствуют суровые природные факторы, борьба за выживание, и только коллективная форма существования спасает конкретное единичное существо), при этом конкретное единичное существо постоянно превращается в качественно другое состояние, в свою новую качественную наличность. В итоге, эта обратная связь как взаимопроникающая, взаимоспособствующая и взаимообуславливающая непосредственность «дорастает» до самосознания своего собственного индивидуального «Я», которое в зависимости от случайных условий, выпавших на его долю (в разной степени), начинает принимать участие в обратной объективной связи: количественно (как рабочая сила, рабочий… производящий материальные блага… далее трудящийся…) и качественно (как создатель духовных ценностей…). Причем обе стороны, и качественная и количественная, выступают обязательным условием друг для друга, для продолжения естественного процесса — процесса социализации «человека». С точки зрения рациональности, то есть с точки зрения человечности (в ценностном плане) сущность обоюдной обратной связи между конкретным единичным «Я» и конкретным всеобщим «Я» как объективного условия, необходимого для становления «человека» от непосредственного — перерожденного, отчужденного, разотчужденного — до действительного, является отрицательной. Скорость круговращения объективной обоюдной обратной связи, опосредствованной товарно-денежными отношениями, по мере развития естественной науки (особенно в конце ХХ века) увеличивается и начинает выходить из под контроля пока пассивного, так называемого субъективного, фактора, так как последний еще не достиг своей действительной, то есть человеческой, сущности.

Из вышесказанного следует, что единичное «Я» (как единичное существо, единичный индивид, единичная личность и единичный действительный человек) как следствие и одновременно как причину обоюдной обратной связи следует рассматривать по мере его объективного совершенствования и самосовершенствования как совокупность систем качеств, постепенно переходящую в феномен, феномен, в свою очередь, — во всеобщность, а последнее — в самовозрастающую «субстанцию».

6

Возможно, у читателя создастся впечатление, что мы исследуем «человека» за пределами его биологической сущности. Заметим (впрочем, мы это уже не раз делали) во избежание неясности, что именно совокупность биологических качеств человекоподобного существа и выступает основополагающим началом надстройки всех тех систем качеств, которые именуются социальностью, соответственно его природное начало всегда подразумевается. Более того, наш системный, то есть целостный, всеобъемлющий, подход в изучении феномена человека предусматривает тесную взаимосвязь и взаимообусловленность этих порой взаимоисключающих (как совокупность качеств) сторон; тем самым объективные причины, обусловленные животным началом «человека», фиксируются и как тормозящие, и как способствующие процессу очеловечивания факторы. Соответственно комплексно рассматривается сущность закономерности становления «человека» (в плане соотношения, качественного сочетания его биологической и социальной сущности и т.д.), характерного для каждой исторической эпохи. Иными словами, нас интересует не только функциональная, но и субстанциональная характеристика «человека» вообще, ибо «человек», как сверхсложный синтез, из-за своего постоянного качественного опосредствования (в социальном плане) есть самая сложная загадка для самого себя.

Тем не менее, диалектическая сущность социального объекта вообще, в плане социальности, начинает проявлять себя именно тогда, когда степень социализации достигает определенного первичного критического пика, то есть когда единичный индивид объективно, в качественном плане, становится всеобщим. Другими словами, очеловечивающиеся человекоподобные существа начинают постепенно освобождать себя от своей абсолютной животной непосредственной сущности и, благодаря способности к деятельному процессу видоизменяя природные предметы, приобретать общественную сущность, то есть между ними начинают возникать осознанные отношения (общественные отношения). Именно это условие служит «началом» возникновения основного социального противоречия — противоречия, способствующего становлению «человека». В плане очеловечивания «человека» эта сущность будет проявлять себя отрицательно — порабощением «человека» «человеком», постоянным угнетением «человека».

Следовательно, диалектика социальности означает закономерности развития «человека» (процесса социализации). Она появляется с появлением феномена социальности (они «рождаются» вместе) и сопутствует ей, то есть очеловечивающееся человекоподобное существо постоянно предстает провоцирующей причиной снятия в самом себе и для самого себя (ради удовлетворения собственных объективных потребностей) старых и проявления новых противоречий.

Иными словами, «человек» (как биологический индивид) выступает следствием существования диалектической закономерности. В дальнейшем это первичное следствие, уже как причина, «создает» новое явление — «социальность» и постепенно соединяется с ним, а впоследствии они доходят до особенной «враждебной» противоположности. Тем самым образуется дихотомное, противоречивое, особенное диалектическое — биосоциальное — существо как одно целое. Появляется феномен, и с появлением этого феномена рождается парадокс, сущность которого заключается в том, что это дихотомное, противоречивое существо само, без собственной воли (то есть неосознанно), становится причиной (как социальное существо) проявления диалектической закономерности социальной сущности. Тем самым диалектика социальности «творит чудеса» и становится особенным повелителем всей так называемой человеческой истории до той поры, пока процесс социализации не достигнет критического пика, когда конкретный человек сможет совершить действительный синтез в плане полного очеловечивания своей биосоциальной сущности.

Еще раз отметим, что на сегодняшний день диалектика социальности проявляется отрицательно, однако эта отрицательность содержит в самой себе свою противоположность — положительность, то есть иррациональная сущность проявления социальности человеческого индивида обязательно породит свою противоположную — рациональную — социальную сущность, рациональные совокупные отношения «человеков». Поэтому отрицательная сущность опосредствования феномена социальности выступает обязательным условием для утверждения действительного человека.

В настоящее время процесс социализации, проявляющийся в создании множества различных общественных институтов и все более ускоряемый современным мировым человеческим сообществом отчасти вышел из-под контроля. И, что характерно, люди стали абсолютными рабами своего детища. По этому поводу Э. Фромм заметил: «Человек подчинен не только вещному миру, но и общественные и политические обстоятельства, которые он сам создает, подчиняют его себе. Отчужденный человек, который верит, что он господствует над природой, становится рабом вещей и обстоятельств, беспомощным придатком в мире, который сам есть не что иное, как застывшее (опредмеченное) выражение его собственных сил» 47. Тем не менее, не стоит спекулировать объективной закономерностью процесса социализации и постоянно пессимистически вопрошать: что делать? На современном историческом этапе особенная часть человеческого сообщества достигла такого уровня развития, что ответственность каждого члена этого сообщества становится существенной: настал момент, когда каждый член социума должен (исходя из сущности человека, общественной морали) принимать активное участие в процессе очеловечивания человеческой сущности, то есть выходить из состояния пассивного созерцателя, банального обывателя. В этом отношении мы полностью разделяем мнение Б.В. Маркова, который пишет: «Как это ни парадоксально, развитие общества вызывает интенсивную автономизацию индивида, но его ответственность становится все более широкой и затрагивает не только сферу юридически наказуемых индивидуальных проступков. Системная интеграция общества должна сопровождаться обновлением нравственности. Старый набор добродетелей оказывается недееспособным в новых ситуациях. По нынешним меркам святые, ушедшие от общества спасаться в монастыри, оказываются такими же виновниками нынешнего кризиса человечества, как и законопослушные обыватели. Таким образом, можно говорить о трех типах ответственности: за свои собственные поступки; за их непреднамеренные или непредусмотренные намерения; за деформированный общественный строй, в котором все оказывается настолько перевернутым, что даже продукты собственного труда закабаляют и привязывают человека к системе всеобщего отчуждения» 48.

Философско-политэкономическая и соответственно политическая слабость (малограмотность), в которой есть вина многих псевдоученых гуманитариев- государственных мужей всего технически и технологически развитого мирового сообщества, всячески замедляет становление действительного человека 49; и эта, уже объективно-субъективная, причина нарастающим темпом обессмысливает социальную сущность «человека». Объективная сущность процесса социализации сделала «человека» беспомощным рабом своей собственной непосредственности. Он добровольно «подписал» свой приговор, о чем Э. Фромм с горечью писал: «…человек является также пленником политических институтов, которые сам же он создал. И сегодня запуганное человечество со страхом ждет, удастся ли ему спастись или оно все равно попадет под иго созданных им вещей, либо окажется жертвой слепых и бездумных бюрократов, которых сами же люди поставили над собой» 50.

После небольшого отступления от непосредственно поставленного вопроса вернемся к нему и отметим следующее: мы довольно подробно рассмотрели диалектическую взаимосвязь содержания и формы проявления сущности социального объекта, выступающего в качестве причины для нового следствия (в плане конкретного единичного «Я»), как совокупности качеств, указывающих на уровень его социализации и на его (единичного «Я») обратную связь. Последняя выступает как некий временно законченный результат, некая временная непосредственность, готовая в любое время послужить началом нового развития, становления социальной сути, опосредствования нового круговорота и т.д. Таким образом, человек вообще, как всеобщий социальный объект, как вечная диалектичная сущность и как биосоциальная, непрерывно опосредствующаяся непосредственность, и в качественном и в количественном плане, проявляет свою социальную сущность в формо-содержательной связи. Иными словами, в одном целом мы имеем человека как результат сложного синтеза — биологического и социального (социальной дихотомии — формо-содержательной связи: совокупных отношений всеобщего «Я», совокупности систем качеств, реализующейся в поступках, и конкретного единичного «Я» как временно конечного, нового результата, предназначенного для постоянного опосредствования собственной всеобщей сущности).

Для наглядности мы предлагаем схематическое изображение нашего понимания сущности социальности и соответственно социального объекта — «человека» (схема 2).

Как мы уже убедились, само по себе проявляющееся двуединство (дихотомия, формо-содержательная связь) сущности социальности (состоящее из двух главных качественных, взаимоперехлестывающихся векторов) очеловечивающегося человекоподобного существа, без согласия последнего («человека»), формирует особенный результат — конкретного человека как всеобщее качество и впоследствии как самовозрастающий социальный феномен.

Таким образом, в заключение параграфа 1.1 — который в большей мере послужил кратким (в некотором роде обобщающим) анализом имеющихся значимых философских представлений о феномене человека и применяемого нами диалектического метода, необходимого для действительного понимания этого феномена, — мы считаем необходимым заявить о том, что самым большим недостатком вышеизложенных философских суждений по поводу понимания феномена человека является то, что все эти представления (за исключением учения К. Маркса) являются односторонними. Как мы уже отмечали во введении, философия не может (не в состоянии и не имеет «морального права») «в одиночку», без политической экономии, объяснить «человека», так как человек — есть категория философско-политэкономическая. По сути дела, «человек» является объектом изучения политической экономии посредством философии; философия выступает всего лишь основным средством, научным основанием и постоянным «куратором», «наблюдающим» за адекватностью хода исследований феномена человека и совокупных социальных отношений и «вносящим» необходимые (действительно научные) коррективы. Поэтому проводимое нами исследование, связанное с процессом социализации человека, будет рассмотрено именно в философско-политэкономическом ракурсе.

Схема 2.
Формо-содержательная связь сущности социальности и ее проявление в виде причинно-следственного единства — «человека» (социального объекта)
(открывается в новом окне).

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

1.2. Сущность человека в историческом аспекте

Сегодня, когда возникли все исторические условия для перехода к качественно новым — разотчужденным — социальным отношениям и когда научно проанализировано и исследовано развитое конкретное целое — отчужденные совокупные социальные отношения и соответственно отчужденный человек, — первоочередной нашей задачей является систематизация и научное обоснование имевших место исторических этапов объективного становления «человека» и человеческого сообщества. Поэтому, руководствуясь единственно правильным — диалектическим — методом, мы производим научный анализ от человека абстрактного к человеку конкретному.

В предлагаемых научных изысканиях нас интересует не эволюционная или теологическая теории, объясняющие возникновение человекоподобного животного как такового. Нашей целью выступает объективное обоснование сущности человека как социального явления с момента зарождения и опосредствования его непосредственных социальных элементов до утверждения их действительной сущности, то есть максимальное приближение к сущности закономерности становления «человека».

Сама по себе имеющаяся действительность как сущностно-противоречивая непосредственность в виде природной закономерности бытия всегда проявляет себя в становлении, что противоположно, например, гегелевской воле Духа. Такого рода закономерность проявляет себя и в отношении человекоподобного существа. «Антропосоциогенез как особый тип «переходного состояния» есть процесс становления человека и общества, то есть процесс складывания социально организованной формы движения материи на основе диалектической преемственности и смены движущих сил органической эволюции принципиально новыми, социальными факторами развития» 51.

Раннепервобытное человекоподобное существо (отчасти и первобытное человекоподобное очеловечивающееся существо) содержит в себе только некие признаки социальности. Оно пребывает в «ожидании» снятия своего объективного противоречия со всеми вытекающими впоследствии формо-содержательными этапами становления. Поэтому раннепервобытное и первобытное человекообразное существо можно квалифицировать как непосредственность и как действительность. Как непосредственность — в социальном плане, поскольку в нем имеются всего лишь зачатки социальных элементов, «ожидающие» своего разрешения, а как «действительность» — в плане биологическом, поскольку в этом смысле, человекоподобное существо предстает в виде такого завершенного явления, которое начинает терять свою животную непосредственную нагрузку и закладывает основы для нового противоречия. Соответственно первобытное человекоподобное животное в биологическом отношении выступает как природно-«действительный» исторический момент (явление), а в социальном отношении — как непосредственный и примитивно-«действительный» социальный объект.

Любая действительность для совершения нового круговорота предстает как непосредственность (в новом качестве), а любая непосредственность в обязательном порядке должна пройти фазу опосредствования (становления). Таким образом, раннепервобытное человекоподобное животное как в историческом, так и в логическом плане пребывает в ожидании своего часа — разрешения имеющихся противоречий для качественно нового превращения, так как «переходное состояние представляет собой посредствующее звено в цепи развития предмета или явления, где контуры нового качества выражены еще неотчетливо. Его можно рассматривать как этап развития, на котором существенные признаки нового еще не обнаружили себя как стороны противоречия, как противоположности по отношению к старому содержанию, старому качеству. Однако именно здесь берет начало сложный процесс реализации потенциального специфического содержания предшествующих стадий, организованных в особую систему, составленную из фундаментальных элементов старого, обусловливающих и в известной мере даже программирующих дальнейшее развитие некоторых его сторон» 52.

Характер или, если угодно, сущность указанного нами противоречия обусловлена неопределенной, вечно имеющейся непосредственностью, для самой себя имеющейся и только собой удовлетворяющейся данностью, именуемой в дальнейшем становлением, движением, развитием, или опосредствованием. К сожалению, природа изложенного нами процесса, ее всеобщий характер, ее вечно преходящее состояние необъяснимо человеческим разумом. Но это обстоятельство ни в коей мере не должно вводить нас в заблуждение, создавать почву для мистификаций, для рассмотрения того или иного явления нашей действительности трансцендентально, так как мы являемся живыми свидетелями реально происходящих событий, свидетелями собственного развития, существования и наличия собственной способности мыслить, абстрагировать, опредмечивать абстрактные образы и т.п. Просто мы не способны пока вникнуть в сущность самой по себе имеющейся объективности как закономерности в виде противоречивого явления. «…Зародыш не может мириться с тем, чтобы оставаться лишь в себе-бытием, а влечется к развитию, так как он представляет собой противоречие: он существует лишь в себе. Но этот выход за свои пределы ставит себе определенную цель, и высшим его свершением, предопределенным конечным пунктом его развития является плод, то есть порождение зародыша — возвращение к первому состоянию» 53. В нашем случае «зародышем» социальности является первобытный человек как всеобщее, и его «целью» выступает испущение своего духа в своей завершенности — в «образе» действительного человека.

На данном историческом этапе созревшее противоречие, аккумулированное в раннепервобытном человекоподобном существе, начинает свое постепенное снятие и тем самым превращается в новые качества и новые противоречия. Особенность этого исторического этапа становления заключается в начале оконкречивания абстрактного человека, то есть феномен абстрактного человека как социальное качество начинает постепенно превращаться в конкретную качественную социальную наличность — конкретного человека (как временно фиксируемое, временно разделенное действительное единичное) и во всеобщее.

Выше мы сказали о непосредственности и действительности, минуя сущностно-значимое опосредствование раннепервобытного человекообразного существа как всеобщего в социальном отношении. Это означает, что на данном историческом этапе становления этот природный и, в потенции социальный феномен выступает одновременно и непосредственным и примитивно-действительным, так как непосредственное состояние не может содержать в себе сопутствующие опосредствованию следствия в виде перерождения и отчуждения, свойственные только развивающемуся (или находящемуся в процессе становления) человеческому обществу.

В раннепервобытных и, позже, в первобытнообщинных «социальных» отношениях община выступала целью-субстанцией, а каждый отдельно взятый член этого примитивного сообщества — целью-акциденцией (подчиненной, второстепенной, несущественной), то есть отсутствовали всякого рода свойственные для рабовладельческого или даже сегодняшнего человеческого общества формы социального насилия. Община как целостный организм боролась сообща (коллективно) только за выживание, то есть с природной стихией.

Раннепервобытное и первобытное «человеческое общество» 54 как по форме, так и по содержанию, в плане своей «родовой сущности», выступает примитивно-«действительным», но такого рода социальная непосредственность пребывает в ожидании своего поэтапного перерождения, отчуждения, разотчуждения и превращения в ту действительную сущность, которая именуется социально действительным человеческим обществом. Именно такого рода обязательный и неминуемый объективный круговорот как становление изначально заложен в самом «зародыше» в виде раннепервобытного «общества», и поэтому нашей первоочередной задачей является научно проследить, то есть вскрыть, сущность каждого исторического этапа становления социального феномена со всеми сопутствующими закономерными противоречиями.

Прежде всего нашим делом выступает разъяснение сущности имеющихся противоречий и их характеристика. Эти противоречия интересуют нас постольку, поскольку они способствовали началу мышления человекоподобного животного существа, ибо «все то, что человек имеет в себе более благородного, чем животная его природа, он имеет благодаря мысли» 55. Однако для начала необходимо выяснить некоторые особенности феномена противоречия как такового вообще. Внутрисубстанциональное противоречие означает отрицание как момент развития вообще. Такого рода отрицание не означает механического отрицания самого себя в ущерб себе, своего первоначального состояния. Каждое отрицание происходит «на базе» уже имеющегося противоречивого состояния объекта, «базовая» исходность при этом сохраняется. Это означает, что происходит не абсолютное отрицание, а некий положительный переход на основе имеющейся «базы», то есть происходит качественное приумножение (обогащение) предыдущего качественного состояния. Соответственно весь этот процесс следует квалифицировать как положительный момент.

В свою очередь, этот объективный положительный момент как становление социального явления с точки зрения действительности протекает отрицательно. Отрицательность его постоянно сопряжена со своей положительной доминантностью в сущности, которая полностью покажет и обнаружит себя в своей завершенной стадии — в своей действительности. Вышесказанное означает, что история становления человеческого общества с момента зарождения рабовладельческих социальных отношений по сегодняшний день является позорной историей — историей крови и насилия. И, к сожалению, во всем этом кроется сущность того положительного момента отрицания вообще, который имеет место. Свою положительность по отношению к социальности становление не может показать без отрицательного проявления. Таким образом, сущность скрытого положительного момента отрицания, частично очернив свою суть, приносит себя в жертву и снимает маску отрицательности только в «зрелом возрасте» — в своей действительности, в виде действительного человеческого общества. Наши оппоненты вправе спросить: почему становление человеческого общества сопряжено с отрицательными проявлениями? Дело в том, что, к сожалению, действительная человеческая сущность не может утвердиться (воцариться) без прохождения определенных исторических этапов развития. Таковы объективные требования закономерности человеческого становления, чему свидетельствует вся кровавая, антигуманная, отчужденная по своей сущности человеческая история.

Возвращаясь к вышеупомянутой сущности противоречий, имевших место в раннепервобытном «человеческом обществе», необходимо указать на главное противоречие, которое является особенным началом своего качественного инобытия, «своего другого». Первобытный «человек» как природно-действительное и социально-непосредственное (в социальном плане — примитивно-действительное) существо — постоянно готовое к опосредствованию, — как единство двух противоположностей выступает особо противоречивым явлением, которое в обязательном порядке должно снять свою противоречивость и тем самым заменить ее на другую противоречивость, испытывающую процесс становления. Однако возникает логический вопрос по поводу «провоцирующих» объективных причин, которые «вынуждают» к снятию противоречия. Дело в том, что любое явление, как бы парадоксально это ни звучало, само по себе и для себя подготавливает условия отрицания, своего снятия, инобытия, «своего другого» и т.д. При этом не происходит абсолютного, тотального отрицания, так как любое отрицание содержит в себе базовые элементы своего природного бытия. Таким образом, любое отрицание как определенная фаза (момент) развития содержит в себе положительную сторону, то есть в любом развитии со всеми сопутствующими формо-содержательными временными отрицательными моментами проявления доминантой выступает положительная сторона явления. Иначе никакое развитие не могло бы иметь места. В заключении необходимо отметить, что «антропосоциогенез как переход от одной формы движения материи к другой, более высокой и сложной требует для своего теоретического раскрытия соответствующего методологического подхода, диалектически совмещающего всеобщий принцип движения и развития со всеобщим принципом взаимосвязи, единства мира, природы, движения, материи и т.д.» 56

Таким образом, раннепервобытное человекоподобное существо, пройдя тернистый путь опосредствования, «обречено» стать действительным человеком.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

1.3. Абстрактный «человек»

1

Изложение научного анализа процесса социализации мы начинаем с «человека» абстрактного, так как именно его можно условно принять за некую точку отсчета процесса социализации. Это означает, что к моменту начала опосредствования, сущность социальности, социальность как явление в своей непосредственности в гоминиде (предчеловеке) одновременно и присутствует и отсутствует; гоминид является и не является гоминидом и одновременно является и не является человеком. Иными словами, по своему содержанию гоминид одновременно и является и не является социальным существом (социальность имеется в нем в своей начальной, эмбриональной, зачаточной форме со всеми предполагающимися формо-содержательными сущностями и со всеми вытекающими противоречиями), одновременно и является и не является абсолютным, природно-действительным (биологическим) существом, так как по своей форме он — человекоподобное биологическое животное, но уже готовящееся к отрицанию своей первоначальной природной сущности как в количественном, так и в качественном плане. Это означает, что изначально «человек» как социальный феномен (некая совокупность качеств), отличающийся от непосредственного (биологически действительного) человекоподобного животного, практически отсутствует. Поэтому абстрактный «человек» выступает логическим началом для научного анализа постепенного, зигзагообразного линейного процесса социализации «человека».

Абстрактный «человек» есть самый простой элемент законченного сложного — конкретного человека как сверхсложного синтеза всех совокупных систем искусственных (культурных) качеств. Он (абстрактный «человек») является началом самостоятельного качественного самовозрастания конкретного единичного и конкретного всеобщего одновременно, то есть находится в состоянии постоянного опосредствования своей социальной сущности в качественном отношении.

Однако абстрактный человек как самый простой элемент своего предполагаемого законченного сложного не означает «абсолютно простого» — на самом деле, «обязательно должно быть такое простое, которое отражает начало реального развития, причем не простое вообще, а простое сложное. Простое без сложного бессмысленно. Началом должно быть такое простое, которое обладает способностью к развитию. Если простое — абсолютное простое, вывести что-либо из него невозможно…» 57

Абстрактный «человек» опосредствует свою социальную сущность, которая, находясь в простейшем первоначальном состоянии развития, начинает стартовать с этой своей непосредственной сущности; и дальнейшее ее развитие — ибо способность развиваться изначально была заложена в непосредственном (биологически действительном) человекоподобном животном — показывает и демонстрирует нам всю историю становления «человека» со всеми социальными противоречиями, свойственными разным эпохам процесса социализации. Иными словами, указанное нами простое начало (абстрактный «человек»), «простое сложное» означает начало развития такой всеобщей социальной сущности, которая подразумевает в некотором роде законченный результат как всеобщего, так и действительного, и готова начать новое развитие с состояния развитой непосредственности.

Предмет нашего исследования (как с точки зрения всего исследования, так и с точки зрения его начала) — человек — сверхсложен и сверхинтересен потому, что является не просто философской, а философско-политэкономической категорией.

Человек выступает завершающим звеном пирамиды бытия всего сущего вообще и тем самым является неким временным — самым сложным синтезом — результатом процесса становления всего сущего, и одновременно начинает выступать как причина нового синтеза — начала нового качественного становления — «человека» конкретного как всеобщего.

Необходимо сразу отметить, что любое начало как процесс имеет место быть, и надо понимать этот процесс как единство противоположных, взаимоисключающих и в то же время взаимодополняющих сторон — иначе немыслимо никакое движение. Именно такого рода закономерность, имеющая место в любом конкретном сущем единичном как временном «представителе» всеобщего, способствует началу развития вообще. Иными словами, любая определенная непосредственность, в виде объекта по форме, в своей сущности (демонстрируя кажущееся гармоничным, но обманчивое постоянство своего здесь бытия) стремится к всеобщности (своему главному, изначально скрытому содержанию), но при этом каждое поступательное движение по указанному пути обусловливается внутренней противоречивостью этого целого и соответственно постоянным стремлением к самоснятию.

Абстрактного человека следует представлять как некое временно взятое качество, как качественное всеобщее (в плане оконкречивающейся социальной сущности) в потенции, как непрерывно преумножающуюся систему качеств. Поэтому изложение процесса становления (социализации) «человека» с «человека» абстрактного означает как отсутствие, так и присутствие социальности, то есть начало ее опосредствования. Она (социальность) постепенно начнет проявлять свою сущность, конкретизируясь в развитии, суть которого означает становление всеобщей сущности содержания абстрактного человека в виде конкретного очеловечивающегося человекоподобного существа и, наоборот, утверждение обратной качественной и количественной связи. Иными словами, начинает образовываться процесс круговорота обоюдной обратной связи между конкретным единичным и конкретным всеобщим, посредством особенных превращений качественных и количественных сторон процесса социализации. Абстрактный «человек» в своей непосредственности представляет собой такую непосредственность в качественном отношении, которая обязательно должна «начать» свое собственное опосредствование, в противном случае она не сможет превратиться в такое конкретное, которое представляло бы из себя определенный исторический этап развития. Этот этап явился причиной формирования развитого конкретного целого, и именно он станет условием для прогнозирования дальнейшего процесса развития, конкретизации социальной сущности «человека».

Непрерывно опосредствующееся, развитое конкретное целое как совокупность социальных отношений «человеков», как соотношение между конкретным «Я» (человеческий индивид) и всеобщим конкретным «Я» и соответственно конкретный человек начинается не с самой по себе имеющейся категории социальности как чистой абстракции, а именно с такого действительно существующего, реального объекта, с конкретной примитивной непосредственности — предчеловека, с готового к очеловечиванию существа, в которое стремится «внедриться» социальность с учетом образования сверхсложного синтеза для дальнейшего непрерывного качественного самовозрастания.

Именно в таком ракурсе мы рассматриваем сущность абстрактного «человека». Начало процесса социализации с абстрактного «человека» как с простейшего явления предполагает свое сложное завершение в виде самовозрастающего конкретного всеобщего «Я» — конкретного человека.

Для облегчения понимания сути вопроса предлагаем вниманию читателей упрощенное схематическое изображение всего процесса социализации, процесса становления человека (схема 3).

Схема 3.
Главный качественный вектор становления человека.
(открывается в новом окне)

В самом центре главного вектора становления конкретного человека расположено развитое конкретное целое — результат совокупных социальных отношений конкретных единичных человеческих индивидов — современного «конкретного человека» 58. Расхождение второстепенных векторов в противоположные стороны (что само по себе является весьма условным изображением, предпринятым для упрощения понимания сути дела) от центра главного вектора означает обращение как к истории социализации человеческого феномена (очеловечивающегося существа) в плане его исследования, так и к будущему человечества в виде прогнозов. Что же касается главного вектора, указывающего на весь исторический процесс социализации «человека», то он означает исторический, естественный (объективный) процесс превращения «человека» абстрактного в человека конкретного во всеобщем плане, посредством совокупных систем социальных качеств, то есть посредством объективной социальной формо-содержательной связи, далее выступающей причиной для получения особого следствия — конкретного социального объекта (конкретного, единичного «Я»). Такое особенное следствие постоянно (непрерывно) проявляет готовность (изначально, объективно, но все же на принудительной, а далее, в конце процесса социализации, на добровольной и целесообразной основе) совершенствовать, утверждать и самоутверждать свою сущность посредством совершенствования и утверждения другого «Я». Тем самым конечный результат совокупных социальных отношений превратит человека из человека-средства в человека-цель и человека-самоцель.

Во введении к данной монографии мы отмечали, что весь исторический этап становления социальной сущности «человека» как совокупности социальных качеств, аккумулированных в его биологической непосредственной действительности от непосредственного социального состояния до объективно «предписанного» ему действительного социального пребывания, проявляет себя отрицательно, со вскрывающимся моментом положительности. Иными словами, отрицательная сущность процесса социализации выступает как содержание формы процесса становления (явления) человека и впоследствии — причем в обязательном порядке — обусловливает новое содержание (в другом ракурсе — качественно противоположную сущность как результат естественного превращения в свою противоположность) этой же формы проявления в виде процесса очеловечивания человекоподобного существа (то есть явления) как положительности. Последнее, в свою очередь, является результатом (следствием) постоянно сменяющих друг друга, самовозникающих и самоснимающихся качеств собственной первоначальной сущности как непосредственности, которые постоянно самопровоцируют собственное качественное инобытие, то есть самоснятие, и одновременно конечной целью в виде развитого конкретного всеобщего — конкретного человека. Другими словами, вышесказанное означает изначальное абсолютное различие и постепенное совпадение абстрактного человека с человеком конкретным, вследствие чего этот исторический этап опосредствования «человека» становится особенным историческим этапом становления не только в онтологическом, но и в гносеологическом плане. При этом необходимо отметить то обстоятельство, что в последующем, на новом историческом этапе становления, «человек» стал активно вмешиваться в естественный процесс своего инобытия, что замедлило его «оконкречивание» — действительное становление.

Таким образом, на непосредственном, перерожденном, отчужденном и разотчужденном исторических этапах процесса социализации очеловечивающихся человекоподобных существ абстрактный «человек» не совпадает с конкретным человеком; совпадение начнет постепенно проявлять себя как постоянно (в плане совокупности социальных — культурных — качеств) самосовершенствующийся, саморасширяющийся и самоутверждающийся результат в конечной фазе разотчуждения совокупных общественных отношений и завершится в действительном обществе, что выступит в некотором роде «старостью» человечества 59, с той лишь разницей, что «старость» человечества (не побоимся это утверждать) выступит или началом абсолютно нового качественного синтеза, точкой отсчета, рождения новой непосредственности — настоящего, качественного иного (нового круговорота) «детства человечества», или же действительным завершением (концом) закономерного процесса — процесса социализации человекоподобного существа.

2

Тем не менее, оставим позади интеллектуальную рефлексию, направленную на обозримое будущее, сколь бы соблазнительным ни был сам процесс его прогнозирования, и отметим то обстоятельство, что задача нашего научного исследования состоит в раскрытии всех причинно-следственных взаимосвязей и взаимопереходов в историко-логическом ракурсе, посредством самих по себе имеющихся (и «да», и «нет») и постоянно возникающих социальных противоречий — посредством социализирующегося объекта в виде субъекта — имеющего место в процессе превращения абстрактного человека в свою абсолютную противоположность — конкретного человека. Как это все понять? Нас интересует «человек» как качественная, то есть культурная, наличность во всеобщем понимании, его социальная сторона, но при этом, как мы уже не раз отмечали, ни в коей мере не упускается из виду его биологическая сущность как непосредственная объективная данность, как некое обязательное условие и необходимая среда, ибо на ее основе зиждется феномен социальности как явления. При этом образуется сверхсложное единство взаимоисключающих, противоборствующих сторон одного целого, парадоксальная, из ряда вон выходящая данность — феномен под именем «человек».

При этом биологическая действительность в плане биологически завершенного животного вида гоминидов и начинающийся процесс очеловечивания постепенно способствуют изначально не заметной социализации, то есть окультуриванию, своей непосредственности. Поэтому все умозаключения о социальной сущности «человека», не учитывающие его биологической сущности (ужасного «груза» — телесного саркофага), являются абсолютно нелепыми. В развитии и становлении социального «образа» «человека», этого биосоциального существа, биологическая сущность играет особенную, «магическую» роль. Тем не менее, в этом исследовании, представленном на всеобщий суд интеллектуальной критики, мы в большей степени акцентируем свое внимание на качественной (социальной) стороне «человека» как абстрактно расчленяемой составляющей единства противоположных сторон — именно она привлекает наше внимание. Соответственно она же (социальность) в силу своей противоречивой сущности и познающей сути является (как определенный результат) причиной познания самого-себя-для-себя-бытия. Эта причина, в свою очередь, в дальнейшем выступает одновременно и причиной, и следствием ее вечного неудовлетворенного внутреннего состояния, которое является необходимым объективным условием для самоутверждения посредством утверждения другого. Процесс этот происходит изначально неосознанно, против воли «человека», даже насильственно, в силу объективной сущности социального феномена вообще. После постепенного самоосознания своего предназначения в плане временного здесь-бытия, переходящая на полное осознание своего предназначения социальная сущность — получаемая благодаря свободному проявлению собственной, конкретной, то есть действительной, воли необходимой для обнаружения собственной свободы, — переходит в свое другое.

3

И все-таки сущностью начинающего свое проявление социального противоречия как следствия главной противоречивой сущности (вторая производная) в виде биосоциального очеловечивающегося существа выступает постоянное приближение ее изначального непосредственного состояния (абстрактного «человека») к предполагаемой конкретной сущности — конкретному человеку как некоему целостному отражению всеобщего, то есть приближение к такому состоянию, такой степени социализации, когда в одном конкретном единичном человеке будет происходить одновременно абсолютная индивидуализация и абсолютное обобществление, некий сверхсложный качественный синтез в виде взаимопроникающей обратной связи как действительности. Абсолютная взаимообусловленность «Я» и «Мы» («Я» и совокупное «Я»), и тем самым человек конкретный как всеобщее, будет претендовать на вечность и станет социальной «субстанцией», ибо человеческая, вечно недовольная и вечно неудовлетворенная социальная непосредственность (уже как социальная натура) не может мириться с отсутствием определенного начала бытия вообще и вероятным наступлением своего действительного конца.

В качественном ракурсе конкретное человеческое существо (то есть единичное) становится тем, чем оно стало, и тем, чем ему предстоит стать, — сначала индивидом, а потом личностью 60. Происходит индивидуализация единичного биосоциального существа, постепенно (зигзагообразно, то есть не равномерно, не прямолинейно) в процессе естественного очеловечивания (естественной, то есть объективной, социализации, окультуривания) переходящего в личность, в конкретного человека. И на сей счет, весьма любопытным является замечание Н. Элиаса, связанное с исканием исторической и логической сущности понятий «индивид» и «личность». Элиас пишет: «Понятие личности развилось из римского театрального понятия persona не благодаря индивидуальной абстракции отдельного человека. Здесь имел место длительный социальный процесс, и то, что явилось его результатом, представляет собой не просто нечто негативное, сдирание покровов особенного с частных случаев и производство из того, что осталось, общего для них всех, или всеобщего… Понятие личности — в сравнении с его предшественником, латинским понятием persona — предполагает не только отказ от частностей, но и общее видение с иных, более высоких и более новых позиций» 61. Однако в данный момент нас интересует не столько история появления этого понятия, сколько сама историческая сущность явления как закономерности. Даже в эпохе средневековья понятия «индивид» и «личность» не носили определенной социальной нагрузки, то есть не означали наличия особенной, в ценностном плане, социальной качественной наличности как некоей завершенной ценностной данности (имелись лишь единичные проявления в искусстве, науке и т.д., но, в свою очередь, эти единичные социальные проблески и послужили началом протекания особенного процесса становления «человека»), соответственно они не утверждали сущность «человека» непосредственно, а лишь опосредствованно выкристаллизовывали условия и тем самым постоянно подготавливали почву для своего же воплощения в конкретном человеке. Такое непосредственное отношение и не могло иметь места, поскольку объективно отсутствовали необходимые условия для интенсивного процесса социализации. Разумеется, только длительный процесс социализации может превратить родовых, племенных существ в индивидов и впоследствии в личности. По мере роста уровня социализации человекоподобных существ, то есть постепенного оконкречивания абстрактного человека, происходит индивидуализация — этот качественно безвозвратный в самое себя, к своей первоначальной форме, процесс — групп, коллективов, то есть единичных очеловечивающихся существ и их особенных сообществ. Однако индивидуализацию единичного простого индивида как «клеточки» социализации следует понимать как качественное превращение, то есть постоянный прирост социальности в единичном индивиде (во всеобщем его понимании). В этом историческом процессе социализации (окультуривании, очеловечивании) биосоциальное единичное как временно существующее всеобщее все более приобретает самостоятельность (кажущуюся самодостаточность), и такого рода самостоятельность начинает проявлять себя (во время опосредствования «человека») отрицательно 62, что, по сути дела, служит началом перерождения социальных отношений из-за зарождения частнособственнических социальных отношений. Соответственно сущность такой индивидуализации становится отрицательной, проявлением чего являются разного рода агрессии, бунты и т.п. Подобная объективность, именуемая антигуманным, иррациональным, античеловеческим процессом социализации, ждет своего часа снятия, самоотрицания в исторически наступающем разотчужденном социальном сообществе, где отрицательный характер индивидуализации начнет приобретать изначально заложенную в неразвитой форме положительную нагрузку для утверждения таких совокупных социальных отношений, целью которых будет выступать человек и которые подготовят новые социальные условия для сверхсложного социального синтеза — утверждения личности (в качестве конкретного человека). Таким образом, некоторого рода противоречивые и впоследствии антагонистические (как сегодня) отношения «Я» и «Ты», «Я» и «Мы» приобретут взаимодополняющую и соответственно взаимоутверждающую сущность.

4

Как мы уже не раз отмечали, нашей задачей является системный анализ исторического процесса социализации «человека». Такую сложную задачу можно осуществить только с применением диалектического метода. Правда, в последнее время многие ученые стали пренебрегать диалектическим методом исследования проблемы человека и отдавать предпочтение так называемому синергетическому методу изучения антропосоциокультурных систем. Так, М.С. Каган уверяет нас в том, что обнаружил особенный подход (способ) для действительного понимания истории культуры. Он считает, что исторический аспект системного исследования невозможен без синергетики, «ибо синергетика обратилась к изучению закономерностей процессов развития сложных и сверхсложных, самоуправляющихся, систем — процессов их самоорганизации, а тем самым и дезорганизации, и реорганизации» 63. Каган утверждает, что синергетика показывает и объясняет превращение хаоса в порядок (закономерность превращения, не простая изменчивость, а саморазвитие), то есть рассматривает отношения «закономерность — случайность». А по отношению к «антропосоциокультурным системам» эту закономерность он видит в отношении « необходимость — свобода». Более того, на наш взгляд, Каган усложняет понимание действительной сущности системного анализа исторического процесса окультуривания «человека». Он пишет: «Такое взаимоотношение “порядка” и “хаоса”, если воспользоваться терминологией И. Пригожина, объясняется тем, что первый порождается формированием более или менее жестких связей, координационных и субординационных, между большинством частей системы, а хаос есть результат распада этих связей и эгоистической автономизации поведения каждой ее части» 64. Во-первых, никакого хаоса не существует — это сугубо человеческий вымысел, который применяется для обозначения отсутствия порядка. То, что мы называем отсутствием порядка (так называемый «хаос»), на самом деле вовсе не означает отсутствия самого порядка, ибо сам «хаос» означает присутствие порядка; или отсутствие некоей упорядоченности всегда предполагает одновременное присутствие упорядоченности, они — суть одно целое, две стороны одного и того же явления. С такой же уверенностью можно сказать, что этот так называемый «хаос» сам по себе является определенной, второстепенной закономерностью в своем ограниченном пребывании, так как именно его ограниченное состояние выступает условием или причиной главной закономерности — закономерности становления, развития вообще. Во-вторых, к социальным отношениям неприменимы понятия «хаос» и «порядок» (а если применимы, то носят сугубо условный характер), так как отношения эти не могут быть хаотичными или упорядоченными, как, например, атомы в молекуле двухвалентного железа или электроны, протоны и нейтроны атома трехвалентного железа. Социальные отношения могут быть гуманными или негуманными (перерожденными, отчужденными, разотчужденными или действительными), то есть человечными или нечеловечными. Вся история становления человечества, к сожалению, демонстрирует нам пока только антигуманные (перерожденные и отчужденные), иррациональные социальные отношения. Ведь человеческому становлению сопутствуют становление форм стоимости (генеалогия денег) и соответственно товарно-денежные и денежно-товарные, следовательно, частнособственнические социальные отношения. В-третьих, так называемая синергетика, которая обратилась к закономерностям «сложных» и «сверхсложных» процессов развития, самоуправляющихся и самоорганизующихся, почему-то не разъясняет сущности (или, если угодно, природы) этого «самоуправляющегося» и «самоорганизующегося» процесса. Синергетический метод, изучающий процесс превращения «хаоса» в «порядок», не рассматривает процесс развития как результат постоянного снятия противоречий, возникающих посредством закономерностей, присущих процессу развития вообще. В-четвертых, синергетический подход, применяемый для системного изучения процесса социализации «человека», весьма далек от совершенства, так как человек является философско-экономической категорией. Следовательно, в результате получается не системный, а односторонний анализ феномена человека.

5

Помимо рассмотренных нами спорных научных вопросов, имеющих место в гуманитарной науке, в частности в философской антропологии, нас занимает еще одна немаловажная проблема. Это проблема, связанная с существованием разных концепций, трактовок истории становления «человека» (его очеловечивания, окультуривания). До сих пор не угасает спор о том, каким образом вообще происходит прогресс. Существуют концепция линейного прогресса и однолинейной спирали (осмысление истории становления человека как целостного процесса, то есть рассмотрение «цивилизации» поэтапно и т.д.), теория локальных цивилизаций (О. Шпенглер), теория циклически-волнового развития и, наконец, рассмотренная нами выше новая теория — теория синергетического подхода для изучения истории становления человека (М.С. Каган и др.).

На наш взгляд, процесс социализации «человека» представляет собой не прямую линию или однолинейную спираль в буквальном смысле этих слов, а некую зигзагообразную направленность. Ни один этап развития не может идти линейно, так как процесс становления не может являться сугубо упорядоченно, равномерно нарастающим образом, прямолинейно. Так, эволюция живых существ на земном шаре зафиксировала исчезновение многих и многих видов. И, тем не менее, не прекращался сам процесс, сама закономерность развития! Очевидно, что смерть единичного не означает смерти всеобщего, даже особенного, так как единичное, сугубо как единичное, является определенным, но ни в коей мере не решающим, условием существования всеобщего. Главное, что с появлением реальных условий для начала и развития живого организма (в частности) процесс развития как некий результат закономерности развития вообще не может остановиться; то есть где-то он останавливается, но в то же время где-то продолжается. Даже если и происходит временная остановка (скорее всего, на нашей планете это происходило не один раз), то это не означает абсолютного конца самой возможности развития на Земле в частности.

Возвращаясь непосредственно к проблеме, необходимо отметить, что процесс социализации (окультуривание) «человека» можно представить в виде зигзагообразной самовозрастающей кривой, но на самом деле он является (в историческом плане) одной целостной линией, сравнимой (если представить абстрактно) с осью, соединяющей наслаивающиеся друг на друга «пластинки»-«плоскости», где «пластинки» («плоскости») — это определенные исторические этапы развития (становления) «человека». Поэтому формационное, абсолютно условное деление исторических этапов становления « человека « («Марксова пятичленка») является действительно научным. Более того, в наших исследованиях мы придерживаемся именно такого рода условного деления единого процесса социализации «человека» на определенные исторические этапы становления (развития, окультуривания «человека»), чтобы показать диалектическую взаимосвязь всех социальных противоречий.

Многие оппоненты этих суждений придерживаются того мнения, что в истории развития человечества наблюдаются периоды возврата, например развал «Советской империи», социалистической системы вообще, и поэтому якобы процесс становления «человека» не является линейным. Однако развал социалистической системы не означает сущностного возврата назад, так как эта система практически полностью дискредитировала себя из-за квазитеоретиков и квазируководителей последних десятилетий и, следовательно, превратилась в квазисоциалистическую систему. Этому способствовало усиление роли товарно-денежного феномена в совокупных социальных отношениях, то есть произошла подмена ценностей (отрицательный субъективный фактор) — качества (человека-цели, производственных и социальных отношений вообще) на количество (деньги-средство). Тем самым деньги «заняли» место «человека» в совокупных социальных отношениях, в процессе становления «человека» вообще. Результат этой подмены ценностей не заставил себя долго ждать — рухнула (по сути, «сгнившая» с головы) так называемая социалистическая система, «миф о “сладкой” жизни» лопнул как мыльный пузырь; при этом народ (точнее, масса, толпа, разочарованная в так называемой коммунистической партии и проводимой ею неграмотной политике) «вслепую» поддержал процесс развала и с «восторгом» встретил отчужденного «пращура» существующей системы — капитализм, капиталистический способ производства (точнее, первоначальный капиталистический способ производства, именуемый первоначальной формой накопления капитала), рыночные экономические отношения, а соответственно и отчужденные социальные отношения.

Таким образом, создалась иллюзия о возврате процесса социализации «человека». На самом деле, для «большой», действительной истории становления «человека» такие зигзаги, («шаг вперед — два шага назад» или два шага вперед — шаг назад) являются закономерными проявлениями, но при этом каждое «возвращение» назад является всего лишь необходимым условием для продолжения качественно нового исторического этапа становления, принцип же «линейного прогресса ни в коей мере не нарушается» ни в историческом, ни в логическом плане. В этом отношении заслуживают внимания следующие слова Б.Ф. Поршнева: «…история развивается по большей части зигзагами, знает повороты и возвращения вспять, но все это накладывается на единый закономерный процесс постепенного превращения того, что было в наиболее удаленной от нас части истории, в собственную противоположность» 65.

Оппоненты линейного прогресса считают одним из аргументов своей правоты существующую проблему разности уровней цивилизаций и «культур» 66, связанную с «азиатским способом производства», с проблемой «Запад — Восток» или «Запад — Восток — Юг». Ни для кого не секрет, что историю становления человека более быстрыми, по сравнению с другими народами, темпами вершила (создавала) особенная часть народонаселения земного шара, то есть именно эта особенная часть социума 67 вырвалась вперед в особенном объективном процессе — процессе очеловечивания своей дикой и варварской сущности; ее величество «историческая случайность», далее перешедшая в необходимость, распорядилась так, что «разные народы и исторические эпохи действительно не всегда в равной мере участвовали во всемирно-историческом цивилизованном процессе» 68. Заметим, однако, что на самом деле этот факт не означает несостоятельности теории линейного прогресса, так как процесс социализации «человека» в этих регионах замедлился из-за объективных (и отчасти, субъективных) причин. Иными словами, особая часть «человеческого общества» отстала по степени социализации. Правда, она не играет решающей роли во всеобщем процессе социализации и, тем не менее, может существенно помешать прогрессу, наступающему разотчуждению социальных отношений и замедлить, если не вмешается разумный субъективный фактор, естественный ход истории.

Таким образом, теория зигзагообразного восходящего линейного прогресса, процесса социализации (окультуривания) «человека», на наш взгляд, является единственно правильной теорией.

6

Необходимо отметить, что процесс развития (становления) вообще состоит из трех этапов: начало (непосредственность), становление (опосредствование) и конец (действительность). Иными словами, начало любой сущности означает, что она (сущность) в обязательном порядке должна проявиться, а это проявление означает начало становления (опосредствования). Именно так обстоит дело с сущностью социальности, то есть с началом процесса социализации. Поэтому «начало» процесса социализации означает начало формирования «человека» и в то же время указывает на его отсутствие. Следовательно, мы имеем дело с абстрактным человеком, который начал свое становление, опосредствование, то есть начал проявлять свою сущность, стал проявляться в виде определенных (сугубо отличных от непосредственных животных) качеств. Именно это становление и является началом процесса социализации, началом процесса очеловечивания предчеловека.

Однако сугубо непосредственная непосредственность (примитивное начало) и сугубо непосредственная действительность (абсолютный конец) не представляют такого интереса, как самый сложный исторический момент, сопряженный с непосредственным опосредствованием, процессом становления вообще. В частности, процесс социализации выступает сверхсложным процессом, в связи с образованием и непрерывным усложнением особенного синтеза — «человека» как биосоциального существа.

Мы придерживаемся того мнения, что история становления «человека» условно подразделяется на несколько исторических этапов; те, в свою очередь, — на подэтапы и т.д. Но необходимо отметить главные исторические этапы, характерные для опосредствования социальной сущности (процесса социализации) «человека». Всего их пять:

1. естественный (абстрактный) «человек»,
   
2. перерожденный «человек»,
   
3. отчужденный «человек»,
   
4. разотчужденный «человек»,
   
5. действительный (конкретный) человек.
   

Для того чтобы раскрыть сущность « человека « и социальных отношений, характерных для каждого исторического этапа становления или процесса социализации человекоподобного существа, необходим синтез философского и политэкономического научного анализа, так как естественный «человек» начинает трансформировать свою первоначальную естественную «социальную» сущность «благодаря» своей биологической сущности, именуемой в целом как борьба за выживание (она является не основной его биологической сущностью, а всего лишь результатом этой основной сущности). Иными словами, голод, холод и другие объективные факторы заставили «предчеловека» создавать и постоянно совершенствовать все необходимые условия для собственного выживания. А под необходимыми условиями здесь подразумеваются орудия для охоты («труда») и, следовательно, отношения между человекоподобными существами (стадность, коллективность, которые также являются важными факторами для выживания). Постепенно такого рода естественный (объективный) процесс социализации приобретает сугубо экономический, а со временем, политический характер. Здесь же отметим, что на каждом историческом этапе становления «человека» социальные отношения были различными по форме проявления (по своей сущности): процессы производства, способы эксплуатации труда, формы ведения войны и др., то есть социальные отношения качественно различались. Именно такого рода особенность истории становления «человека» и дает нам возможность заниматься научным анализом процесса очеловечивания человекоподобного существа.

Таким образом, экономическая сущность процесса социализации постепенно дает о себе знать и уже на заре рабовладельческих социальных отношений начинает проявлять «железный», «беспощадный» характер. Она становится самым непосредственным участником процесса очеловечивания предчеловека, то есть решающим основополагающим фактором формирования социальных отношений, социальных ценностей и, наконец, «личности» как таковой. Как бы не отрицали наши оппоненты, у процесса социализации есть экономическая составляющая — такова историческая сущность закономерности становления человека. Необходимо посредством философских знаний раскрыть тайны экономической сущности процесса социализации, самого конкретного единичного, как временно фиксируемого всеобщего человека, «очеловечить» саму философскую антропологию (социальную философию, социологию, социальную психологию и т. д.), являющуюся пока (в отрыве от политической экономии) однобоким научным направлением.

При этом следует обратить внимание на то, что как сама философия, так и политическая экономия суть социальные следствия. Однако такие следствия возникают не сразу, они не совпадают с так называемым началом процесса социализации, а появляются после определенного критического уровня развития как особое средство для «человека», как особый, необходимый для самопознания и самосознания способ, далее названный наукой, научными направлениями и т.п. Иными словами, со становлением «человека» (ибо только он является разумным существом) сопряжено начало и становление науки, и после определенного исторического этапа развития научные направления независимо от субъективистской воли «человека» как временно разделенные социальные векторы явятся взаимоосновополагающими и взаимообусловливающими факторами друг для друга, для одной конечной цели — формирования действительного человека.

Возвращаясь к экономической сущности социальности, отметим, что любое примитивное орудие охоты или «труда» предназначалось естественным «человеком» для добывания необходимого для выживания корма («продукта») и не более. Даже если после охоты добыча (в качестве пищи) по своим объемам превосходила необходимые биологические потребности, она, то есть ее излишки (хотя, как правило, имел место дефицит пищи), никак не могли явиться таким предметом, который после его присвоения отдельным членом той или иной группы (сообщества) гоминидов послужил бы причиной какого-либо качественного изменения нарождающейся так называемой социальной сущности гоминидов, так как на этом этапе развития «излишек» являлся всего лишь необходимым средством для удовлетворения сугубо личных биологических потребностей; зато на другом этапе развития социальности (уровня социализации) тот же «излишек» выступает условием для утверждения перерожденных социальных отношений, условием укрепления частнособственнических отношений. Что же касается разотчужденных социальных отношений, то именно стремление к «излишку» способно породить действительные социальные отношения и соответственно действительного человека.

Теперь нам предстоит приблизиться к проблеме, которая все более дает о себе знать по мере увеличения степени (уровня) социализации, постепенного (изначально абсолютно незаметного) перерождения сущности очеловечивающегося человекоподобного существа. Стимулом перерождения является внутренняя нереализованная (постепенно реализующаяся) социальная суть, характеризующаяся общими экономическими закономерностями, которые начинают свое проявление на основе имеющихся в человекоподобном животном существе естественных биологических качеств — инстинктов, продиктованных борьбой за выживание и постоянно «провоцирующих» человекоподобное животное изобретать, совершенствовать все необходимые средства победы в этой борьбе.

Исходя из вышесказанного, следует, что для каждой исторической ступени процесса социализации, в плане качественного уровня человечности в «человеке», характерен определенный, сугубо специфический уровень проявления экономической закономерности (ее генеалогия, отчасти показанная Марксом в «Капитале»), которая начинается с естественного, примитивно-действительного продукта (П) и благодаря опосредствованию заканчивается постоянным усовершенствованием (очеловечиванием) — абсолютно новым качеством, новым продуктом, действительным продуктом (П₁), диаметрально противоположным в сущностном плане продуктом: продуктом как абсолютно «здоровым» условием (пища плюс все необходимые условия для действительного совершенствования человека), выступающим всего лишь как потребительная стоимость, предназначенная для удовлетворения сугубо личных (действительно личных) потребностей 69.

Д.С. Пачкория впервые в мировой научной литературе исследовал генеалогию продукта и схематически изобразил ее следующим образом:

«Здесь исходный продукт (П) = примитивный продукт, удовлетворяющий в большей степени животные потребности первобытного человека, нежели социальные. Данный же в конечном пункте Продукт₁ (П₁) — универсальный продукт, удовлетворяющий универсальные потребности человека. Развитие формоопределенностей продукта всегда создает триединую ступень (триаду, трихотомию). С этой точки зрения наша схема приобретает следующий вид:

1. П—Т—Д,
   
2. Т—Д—К,
   
3. Д—К—Д₁,
   
4. К—Д₁—Т₁,
   
5. Д—Т₁—П₁ 70.
   

Соответственно нашей целью выступает выявление объективной закономерности в виде противоречия, самоснятия и самоутверждения в новом качестве, характерном для каждой исторической ступени процесса социализации и выраженном особенностью, присущей каждой ступени развития формоопределенности продукта. Следовательно, каждая экономическая триада развития внутренней, затаенной сущности продукта будет соответствовать перечисленным нами историческим ступеням процесса социализации, а именно:

• периоду от естественного до перерожденного «человека» соответствует триада — П—Т—Д.,
  
• периоду от перерожденного до отчужденного «человека» — Т—Д—К.,
  
• периоду от отчужденного до разотчужденного «человека» — Д—К—Д₁,
  
• периоду от разотчужденного до гуманного «человека» — К—Д₁—Т₁,
  
• и, начиная с гуманного человека, то есть с момента утверждения гуманных социальных отношений, формоопределенность продукта примет свой действительный вид, свою действительную сущность — Д₁—Т₁—П₁.
  

Если первая экономическая триада «Продукт — Товар — Деньги (П—Т—Д)» указывает на начало нового пришествия «дьявольской» сущности экономической закономерности, на развитие форм стоимости вообще, или же на генеалогию сущности денег, то она указывает и на определенную степень социализации человека, а именно на то, что очеловечивающееся человекоподобное существо, благодаря своей потенциальной социальной сущности, выступает и причиной развития форм стоимости, выражаемой триадой «П — Т — Д» со всеми вытекающими экономическими и социальными закономерностями в виде социальных противоречий, и одновременно результатом развития этих форм стоимости в виде начинающегося и впоследствии завершенного перерожденного социального существа. Правда, изначально отсутствовало прямое совпадение процесса социализации и развития форм стоимости, однако сущностная разница этого несовпадения в историческом ракурсе столь ничтожна, что ею можно пренебречь.

Как только естественный процесс социализации для утверждения собственной сущности начинает проявлять «железную» «волю», так яснее и отчетливее дает о себе знать главное социальное противоречие, которое впоследствии «поведет» процесс социализации до крайнего перерождения, то есть до тотального перерождения «человеческой» сущности — отчуждения. Таким образом, мы показали, что социальное целое, перерожденное естественным процессом социализации, как причина и как результат развития форм стоимости само по себе рождает, чтобы продолжить свое становление и дойти до конечной фазы, главное социальное противоречие — его можно охарактеризовать следующим образом (и это не наша субъективная воля, а констатация постоянно проявляющей себя сущностной закономерности, которая именуется естественным процессом социализации): очеловечивающеееся существо является и одновременно не является человеком, является и одновременно не является животным. Такова «судьба» опосредствующегося человекоподобного существа в целом.

Что же касается тотального перерождения социальной сущности «человека», то есть начала его отчуждения, то этому историческому этапу опосредствования человеческой сущности соответствует вторая экономическая триада, которая выступает формой проявления сущности генеалогии продукта, и проявляется как триада «Товар — Деньги — Капитал (Т—Д—К)», что, в свою очередь, означает начало восхождения, утверждения и властвования сущности капитала. Этот полноценный, действительный, самовлюбленный «хозяин» своего времени, увлеченный своим могуществом, все более отдаляет процесс социализации от его действительной цели, от его действительной миссии — утверждения человека. Тем самым крайне отчуждается сущность самих совокупных производственных отношений, так как конечной целью этих отношений является не «человек» и не утверждение его сущности, а извлечение той «целенаправленной» сущности капитала (в количественном отношении), которая постоянно должна находиться в его «услужении». И эта количественная сторона капитала, именуемая закономерностью накопления капитала, поддерживается сущностно значимой для самого капитала «целью» — прибылью. Иными словами, для капиталистов, власть имущих в целом (а это, как правило, меньшинство, ибо, в противном случае, рухнула бы экономическая пирамида и остановился бы сам процесс социализации), социальные отношения, основанные на частных средствах производства (частнособственнических отношениях), выступают основной целью, а все участники этого процесса, то есть большинство им подобных, выступают как необходимое (абсолютное) средство для получения прибыли и увеличения капитала, следовательно, процесса капитализации.

Как отметил Д.С. Пачкория, «тысячи лет понадобились человечеству для завершения первой триады (П—Т—Д. — В.П.), что, по сути дела, является принадлежностью трех докапиталистических формаций. Между прочим, не случайным является то обстоятельство, что очень многие прогрессивно мыслящие ученые считают эту эпоху первой стадией (процесса социализации. — В.П.) и патриархально–натуральным, аграрным хозяйством. Одним словом, историческому процессу превращения денег в действительные деньги, то есть превращение денег в мировые деньги, понадобилось (миновало) три формации человеческой истории, зато одна формация — капитализм — по существу развила последующие три триады…» 71 Однако необходимо добавить, что современный капитализм подготовил себя к самоотрицанию, к отмене своего коронованного могущества четвертой триадой (К—Д₁—Т₁), которая, как и все остальные, обозначает проявление сущности генеалогии продукта и его приближение к своей естественной, но качественно другой — действительной — сущности.

Исследуемый нами объективный процесс социализации в период формирования «человека» от естественного до перерожденного, породил товарно-денежные отношения — первую триаду (П—Т—Д), то есть первую историческую ступень развития продукта, его как непосредственную (потребительную стоимость), так и опосредствованную непосредственную стоимость (стоимость, выраженную всеобщим эквивалентом — деньгами). Следовательно, исторические этапы становления «человека» демонстрируют нам весь путь восхождения продукта до капитала и всю иррациональную, в плане качественного становления «человека», сущность совокупных социальных отношений.

В заключение данного параграфа укажем на то, что развитие продукта (впрочем, как и всеобщий процесс социализации «человека»), социальные формы его проявления мы формально делим на некоторые исторические этапы. Первая форма проявления этой зрелости выражается упомянутой нами триадой «П—Т—Д». Немаловажно еще раз подчеркнуть, что этот отрицательный по своей сущности экономический элемент является необходимым условием процесса социализации для положительного синтеза — формирования конкретного Человека. Этот экономический элемент социальной сущности «человека», продиктованный его (человека) биологической сущностью, по мере становления и формирования своей, качественно другой, естественной (в действительном плане) сущности начинает порождать целый ряд вытекающих друг из друга социальных противоречий, и они (их отрицательная сущность) не закончатся до объективного наступления исторического момента завершения опосредствования продукта — полного самоотрицания его изначально примитивной, естественной сущности, в качественном плане, то есть до того момента, пока он (продукт) не очеловечит свою никчемную сущность, выступающую всего лишь условием для существования сугубо биологического существа. Например, противоречие между человеком-целью (в потенции) и человеком-средством. Так как конечный результат производства (потребительная стоимость) становится не непосредственной собственностью непосредственных производителей («творцов»), а достоянием денежной закономерности, он начинает проявлять свою непосредственную естественную сущность (как потребительная стоимость, как возвышающая, способствующая формированию человеческих качеств, духовная ценность) при непосредственном участии (вторжении) денег как временно объективно необходимого посредника. Следствием такого противоречия является зарождение новых социальных противоречий. Иными словами, денежное опосредствование совокупных социальных отношений посредством новых социальных противоречий выступает одним из главных условий для продолжения процесса социализации.

Противоречие между индивидом и обществом, называемое «бунтующим человеком», в конечном итоге приводит к чрезмерной иррациональной индивидуализации и вульгарному субъективизму, что, в свою очередь, начинает способствовать распаду целого, всеобщего «Я», и впоследствии это противоречие возрастает до антагонизма между рабочим и трудовым состоянием, между стремлением к свободе и отсутствием возможности ее получения, между материальным и духовным мирами и т.д. и т.п. Социальных противоречий много и нам еще предстоит тщательный (поэтапный) научный анализ каждого из них.

Таким образом, начало процесса социализации абстрактного «человека» означает начало «деяния», то есть начало изготовления орудий труда, и именно изготовление орудий приводит к возникновению общественного разделения «труда», семьи, частной собственности, товарно-денежных отношений, капиталистического способа производства, классов, и соответственно к антагонизму эксплуататоров и эксплуатируемых, к территориальному переделу посредством войн, к совершенствованию средств ведения войны, вплоть до изготовления оружия массового уничтожения и т.д. Все это вместе взятое способствовало превращению человека, во всеобщем масштабе, в абсолютное средство для осуществления совокупных социальных отношений, следовательно, «человек» с началом процесса своего очеловечивания проходит путь перерожденного, отчужденного (кульминация, крайняя форма перерождения), разотчужденного и, наконец, «желанного» для него гуманного человека.

Следовательно, абстрактный «человек» в своей абсолютной непосредственности содержит в себе в зачаточной форме все социальные противоречия как сами по себе, внутренне присущие (причем объективно) и как необходимые условия для очеловечивания человекоподобного существа, способствующие в итоге превращению этого существа в конкретного Человека. Что же касается последнего, то именно с этой качественной действительности и одновременно с этой качественной непосредственности должны начать свое проявление совершенно рациональные, только возвышающие, действительные социальные противоречия, и в таком случае в качестве развитого конкретного целого для дальнейшего научного прогнозирования выступят конкретный Человек и разотчужденные социальные отношения. Именно они будут представлять качественно новую «клеточку» для начала нового научного анализа и исследования действительного конкретного Человека, с целью успешного прогнозирования его дальнейшего совершенствования. Остается только надеяться, что становлению действительных социальных отношений не сможет помешать какой-либо «неразумный» субъективный фактор и действия сильных мира сего будут преследовать действительно человеческие цели.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

1.4. Социальная сущность перехода первобытнообщинных социальных отношений к рабовладельческим

Закономерность, способствующая переходу неорганической природы в органическую, начало процесса биологического опосредствования, переход биологической сущности к социальной и т.д. по сей день остаются загадкой для науки. Где кроются истоки этих явлений? В чем их причины? До сих пор ученые-гуманитарии пытаются найти ответы на мучающие их вопросы. Поиск этих ответов осложняется тем, что несмотря на существующие теоретические доводы диалектичности развития у них нет окончательных однозначных эмпирических доказательств материальной сущности мира. Что же касается теологических обоснований, то в действительной науке они не могут иметь места.

В данной монографии мы не преследуем целей по разрешению этой сложнейшей, многогранной проблемы и стремимся теоретически исследовать не весь особенный исторический отрезок времени становления «человека», называемый предысторией социализации, а лишь отдельные ее аспекты. Заметим, что разгадать тайны закономерности, которая содействовала началу процесса очеловечивания предчеловека («обезьяночеловека») способна только диалектика, диалектический способ мышления.

Возвращаясь к теме нашего параграфа, отметим, что на самом деле не случалось никакого особенного «чуда», способствовавшего появлению разума у предчеловека. Исходя из существующих научных исследований и разработок, можно предположить, что основная причина, способствующая постоянному качественному изменению сущности предчеловека (началу становления в нем социальной сущности), кроется прежде всего в самой природе, на основе той закономерности, которая свидетельствует о постоянном становлении и о постоянном движении, ибо «если история есть развитие, если развитие есть превращение противоположностей, то из животного возникло нечто противоположное тому, что развилось в ходе истории» 72. На наш взгляд, вопреки суждениям И.Л. Андреева, утверждавшего, что «естественный отбор концепции по сути дела оказывался активным посредником, а точнее, связующим звеном между организмом и средой, морфологией и функционированием изменением среды и адаптацией по отношению к ней» 73, этой природной причиной явились климатические условия. Дело в том, что именно естественный отбор является результатом борьбы за выживание, а последнее как раз продиктовано природными условиями вообще, ибо природные условия являются доминантой, «стимулом» нескончаемой изменчивости, становления как такового. Изначально природные условия, природа вообще, выступает первопричиной для начала любого развития живых организмов от однополых до разнополых существ 74 (все высокоразвитые существа, включая человека; в этом отношении необходимо отметить, что развитие биологических существ еще не завершено), а борьба за выживание, посредством естественного отбора, выступает как вторая причина, точнее, как следствие. Такое следствие предполагает начало той взаимообусловливающей обратной качественной связи, которая явится в дальнейшем основной причиной появления социальной сущности как таковой.

На наш взгляд, необходимо некоторое отступление от рассмотрения основного вопроса для внесения логической ясности в проблему, связанную с процессом перехода неорганической природы в свое другое и опосредствованием сущности самой органической природы. Само существование неорганической природы предполагает, что она содержит в самой себе в зачаточной форме (и эта форма абсолютно незаметна изначально, как, скажем, курица незаметна в яйце) свое противоположное — органическую природу. Иными словами, аккумулированная в неорганической природе закономерность, как диалектическая закономерность, заставляет эту неорганику «отдаться во власть» опосредствования, а последнее будет «колдовать» над ее изначальной, непосредственной и единичной данностью до тех пор, пока посредством полного самоснятия первого не создаст противоположной ей (неорганики) сущности. Однако необходимо отметить то обстоятельство, что в данном случае первоначальная сущность как завершенная данность, как действительность оставляет свою первоначальную сущность как завершенную ступень развития вообще для самой себя, чтобы тем самым сохранить свою сформировавшуюся положительную сущность. Но при этом она же выступает как необходимое, обязательное условие развития. Однако такое обязательное условие сохраняется лишь для целостного развития, при котором опосредствующиеся звенья, как правило, полностью исчезают, растворяются через определенное время ради утверждения нового качества в плане сущностно противоположного явления как некоей положительной данности, основанной на предыдущей положительной данности. Таким образом, неорганическая и органическая природа, по сути дела, есть две стороны одной сущности — развития вообще. Например, Гегель считает, что «неорганическая природа должна рассматриваться не только как нечто другое, чем органический мир, но также и как необходимое другое органического мира. Они находятся в существенном отношении друг с другом, и одно существует лишь постольку, поскольку оно исключает из себя другое и именно через это соотносится с ним» 75. На самом деле органическая природа выступает как свое другое неорганической природы.

Само наличие органической природы уже означает начало процесса ее становления, опосредствования, что выражается в выявлении ее сущности посредством появления примитивной жизни. Жизнь сама по себе, ради собственного здесь-бытия, не может существовать без смерти, ибо жизнь и смерть суть две противоречивые сущности, два качества одного целого — органической природы вообще, которая постоянно опосредствует свою непосредственность посредством появления жизни как таковой, чтобы максимально приблизить свою единичную, случайную, примитивную сущность ко всеобщему, необходимому и действительному «образу». Такого рода качественное самовозрастающее самоснятие органическая природа совершает благодаря опосредствованию своей изначальной случайной непосредственности, что и означает появление жизни и ее развитие от низшей ступени к высшей, от однополого (вернее, бесполого) и разнополого способа размножения и возврат к своей первоначальной примитивной сущности — бесполому способу размножения, только на другом качественном уровне. При этом процесс развития органической природы — как обязательный момент, выраженный в пространстве во времени, — для ее же самосовершенствования сохранит свои завершенные ступени развития. Однако основные, сложившиеся в результате развития, способы размножения не исчезнут, ибо исчезновение всего этого исторического опосредствовавшегося звена, как это имеет место в несущественных (второстепенных, но обязательных) процессах становления (например, история развития видов, подвидов и т.д., и т.п.), создаст некий дисбаланс или условие дисбаланса в сохраненной целостности органической природы. Хотя, вместе с тем, диалектическая закономерность, суть которой заключается в снятии противоречия (имеющегося в любом целом в виде явления и состоящего из противоположных сторон), означает наличие опосредствования и выступает всего лишь средством для достижения действительной цели явления. Поэтому средство как средство исчерпывает свои полномочия, по сути дела снимает с себя полномочия быть значимым постольку, поскольку оно полностью воплотило себя как качество в действительности, необходимой для всеобщего. Примером вышесказанному может служить частная жизнь человеческого индивида, ибо вся она выступает опосредствованием с момента его появления до момента смерти. Что же касается качественной стороны его жизни, его опосредствованной сущности как человека, то это качество станет достоянием всеобщего (общества) уже как некая в качественном плане существенная непосредственность и в то же время как действительность. В этом отношении мы полностью солидарны с Гегелем, утверждавшим, что «опосредствование не есть по своему содержанию ни нечто необходимое, ни всеобщее; оно не имеет своего основания в понятии сути дела; основанием умозаключения служит скорее то, что внешне в ней, то есть непосредственное; но среди определений понятия непосредственное — это единичное» 76.

Иными словами, сущность неорганической природы предполагает наличие в ней самой ее качественного другого — органической природы, а суть последней означает начало примитивной жизни. Мы уже отмечали, что изначально именно эта примитивная сущность и явилась причиной появления высокоразвитого животного и социального феномена — человека. Отметим, что органическая природа из-за незавершенности опорседствования своей непосредственной единичной сущности еще не завершила своего естественного длительного процесса становления, процесса созревания. Однако вполне реально, что она и не достигнет своей действительной непосредственности (в чем будет повинна сама природа как прародитель субъективного фактора).

2

Возвращаясь к непосредственному вопросу нашего параграфа, отметим, что в естественном процессе превращения биологического животного в социальное (очеловечивание) решающую роль сыграли климатические условия, и именно они поставили в «тупик» те виды человекоподобных животных, которые вынуждены были вести суровую борьбу за выживание или просто-напросто исчезнуть. Скорее всего, исчезали десятки, сотни, возможно, тысячи подвидов человекообразных существ (приматов), но выжили лишь те из них, которые более или менее приспособились и оказались по воле случая в сравнительно более благоприятных климатических условиях.

Однако приспособление означало постепенное возникновение примитивной мысли, способствующей «изобретению» примитивных орудий, необходимых для ведения охоты, добывания корнеплодов и защиты от хищников. Начало процесса очеловечивания (социализации) было сопряжено со случайностью, носило спонтанной характер, и только с появлением примитивного орудия «труда» (элементов социальной сущности) случайность переходит в необходимость. Начало мысли (абстракции, фантазии) в процессе изготовления какого-либо примитивного орудия изначально ни в коей мере не является доминантой. Абсолютная спонтанность, случайность, продиктованная борьбой за выживание, способствовала получению некоторого положительного результата в плане выживания. Постепенно такие, присущие только человекоподобному существу, рефлексы самозащиты способствовали закреплению в памяти (в сером веществе головного мозга человекоподобного существа) информации о постоянно повторяющихся, сугубо примитивных способах выживания (у абсолютных животных все необходимые «навыки» для выживания называют инстинктами). В дальнейшем эта воспроизведенная память, отчасти как инстинкт, постепенно приобретает осмысленный характер (правда, этот процесс длится миллионы лет, так как эти функциональные, то есть качественные преобразования суть ничтожно малые величины), способствующий дальнейшему усовершенствованию как средств выживания (следовательно, способа приспособления), так и мыслительного аппарата, который в последующем становится доминантой в существовании человекоподобного существа для усовершенствования деятельного процесса 77. Все вышесказанное означает начало искусственного преобразования имеющихся примитивных предметов природы для дальнейшего усовершенствования предчеловеками способов борьбы с природными стихиями. Разумеется, началу постепенного отрицания абсолютной животной сущности гоминида способствовало особенное развитие его центральной нервной системы, в частности головного мозга. Именно здесь уместно отметить важность научных открытий ХХ века, связанных с обнаружением функциональной асимметрии полушарий человеческого мозга — правого, служащего восприятию, и левого, отвечающего за понимание. Существует множество научных предположений о том, что наличие функциональной асимметрии мозга человекоподобного существа (хотя еще не доказано, имелась ли функциональная асимметрия у гоминида и не являлась ли она результатом процесса социализации — вероятнее всего, изначально у гоминида отсутствовала всякая функциональная асимметрия, но это вовсе не означает, что у него отсутствовала возможность для ее дальнейшего появления и проявления) способствовало становлению человека вообще. Однако известно одно важное (научно доказанное) обстоятельство, суть которого заключается в том, что исторически, в процессе социализации у очеловечивающегося существа в большей степени развивалось правое полушарие (и по сегодняшний день левое полушарие развито только у выдающихся мыслителей). В силу объективных причин отпадала надобность развития левого полушария, точнее, равномерного развития обоих полушарий головного мозга очеловечивающегося человекоподобного существа, так как восприятие исторически всегда опережало понимание (доходящее до синтеза). Не случайно, что человечество до недавнего времени пользовалось примитивными объяснениями всех имеющихся явлений (мифология, религия), хотя и по сегодняшний день едва ли не половина населения земного шара находится на уровне мифологически-религиозного восприятия природных явлений. На сей счет бесспорно следующее суждение М.С. Кагана: «Процесс формирования функциональных способностей левого полушария был, по понятным причинам, еще более длительным, чем развитие способностей прямохождения и изменение анатомической структуры рук и ног, — он не завершился и в первобытности, и в традиционной культуре феодального общества, поскольку эти этапы истории культуры не нуждались в преобладании способностей человека познавать реальный мир, которая делает научное мышление высшей формой познания; мировосприятие людей сохраняло, при всех модификациях, мифологически-религиозный характер, то есть опиралось на работу правого, а не левого полушария…» 78 Однако мы не можем согласиться с Каганом в том, что функциональная асимметрия человеческого мозга является ключом («ключевым понятием» 79) для объяснения процесса превращения гоминида в человека, так как, на наш взгляд, функциональная асимметрия человеческого мозга является результатом достижения определенного уровня социальности (скорее всего, это почти одновременный параллельный процесс), а не наоборот — она не является причиной и соответственно ключом ее роли для объяснения начала социальной сущности, превращения гоминида в человека.

Таким образом, объективно наличествующие «принуждающие» природные условия выступают как причина (основополагающие условия), «провокатор» начала некоего качественного изменения биологической сущности гоминида, то есть появления новых, непривычных внешних факторов, которые способствовали началу качественного изменения биохимических реакций, происходящих в организме гоминида. Правда, эти изменения в функциональном отношении выступали ничтожно малыми, но тем не менее они послужили толчком для постепенного превращения центральной нервной системы из одного качественного состояния в другое, и подобные непрекращающиеся изменения (функциональное опосредствование) функционального состояния привели к совершенствованию мозга гоминида с последующим появлением примитивного разума, примитивной мысли. А такого рода изменения в дальнейшем привели к возникновению социальной сущности гоминида. Такое объективное начало примитивной (спонтанной) социальной сущности гоминида сопряжено именно с его искусственным вмешательством в природные закономерности посредством деятельного процесса, выраженного в изготовлении разного рода орудий и в дальнейшем способствующего процессу социализации. Однако мы являемся свидетелями абсолютно неординарного парадокса: природа, ее закономерности способствовали возникновению такого нового, диаметрально противоположного ее сущности явления, как разум, чтобы уничтожить саму себя.

Необходимо отметить, что начало процесса качественного превращения гоминида, этого «обезьяночеловека» 80, в человека, то есть начало проявления новой природной закономерности, ее сущность (становление, превращение, процесс перехода от простого к сложному, от низшего к высшему и т.д.), не может объяснить закон эволюции. И здесь не поможет никакая так называемая синергетика, а только диалектика, ее вездесущая закономерность. Что же касается самой сущности биологического опосредствования в плане качественного самовозрастания, то мы придерживаемся только теории эволюции, то есть эволюционной модели первоначальной истории становления социальной сущности. При этом отметим, что использованная Дарвином известная «триада» «изменчивость (наследственность (естественный отбор» является следствием диалектической закономерности, ибо «с точки зрения научного сознания природа никем не сотворена, ее бытие не опосредовано единым, божественным суперсубъектом, тогда как культура является творением реального единого субъекта — человечества, и каждый конкретный исторический, социальный, профессиональный, половозрастной тип культуры есть плод творчества конкретного в его своеобразии совокупного субъекта деятельности — народа, нации, сословия, класса» 81. Однако, даже если бы мы согласились с утверждением о том, что «человек» является результатом Божьего творения, человеческая история всем своим ходом доказывала бы нам обратное — диалектический характер возникновения и становления «человека». Если же приводимые нами аргументы и факты на протяжении всего исследования не подтверждают свою действительность, то, выражаясь языком Гегеля, тем хуже для этих аргументов и фактов, тем хуже для нас!

3

Раннепервобытный «человек» в силу своего природно-«действительного» социально-непосредственного и примитивно-«действительного» состояния уже начинает отличаться от непосредственного природно-«действительного» животного. Выражение «природно-действительный» является относительным, так как мы имеем в виду биологическую завершенность как действительность для того исторического момента, когда фрагментарно, примитивно начинает проявлять себя социальность, а сущность примитивной действительности социального явления заключается в том, что для этого периода характерно отсутствие всяких форм социального насилия. Первобытный «человек» 82 постепенно совершенствует примитивные средства охоты (отточенные камни, палки, копья и др.), что, как обратная «провоцирующая» объективная причина, заставляет совершенствоваться мыслительный аппарат. Природная стихия заставляет первобытного «человека» бороться за свое существование. Постепенно эта борьба, которой способствовали голод, половое инстинкт, температурные перепады и другие факторы достигает кульминации, и элементарная приспосабливаемость первобытного «человека» начинает «диктовать» необходимые условия, которые постепенно начинают проявлять себя в другом качестве — в осознанных условиях. Именно природные условия выступили главными причинами снятия исторически возникшего противоречия в первобытном «человеке». Эти условия заставили его совершенствовать орудия «труда». В то время орудия «труда» предназначались в основном для охоты. Тем не менее, принудительное совершенствование орудий «труда» приводило к прямо пропорциональному совершенствованию мышления. Все эти обстоятельства в дальнейшем постепенно стали взаимообусловливать друг друга и способствовали возникновению признаков (элементов) социальности. Решающую роль в становлении человека сыграли совершенствование орудий «труда» и деятельный процесс, связанный с ним. По этому поводу существуют разные научные мнения. Так, Э.И. Колчинский, который не оспаривает роли совершенствования «орудийной деятельности» в формировании социальной сущности, тем не менее, не соглашается с бесспорным фактом, что именно «трудовое» состояние, «трудовое» пребывание предчеловека способствовало формированию его как социального качества. Колчинский пишет: «Совершенствование орудийной деятельности в конечном счете позволило предкам человека победить в борьбе за существование, прямо или косвенно уничтожив своих конкурентов. Из этого отнюдь не следует, что труд создал человека, как это недавно утверждалось в большинстве учебников антропологии. Эволюция предков человека в течение миллионов лет шла без систематического изготовления орудий, и даже видообразование в роде Homo трудно однозначно соотнести с эволюцией материальной культуры» 83. По сути дела примитивно-«действительная» сущность первобытного «человека» означает его непосредственную социальную сущность. Первобытный «человек» для поддержания своей объективной, непосредственной биологической сущности добывает всего лишь средства для существования, и этот способ добывания совершенствовался постепенно, изначально едва заметными темпами, по мере совершенствования орудий «труда», способствующих его выживанию. По мере усовершенствования средств (орудий) «труда», обеспечивающих более успешную охоту, более благоприятные условия жизни и более надежную самозащиту, стал увеличиваться как ассортимент потребляемых средств для существования, так и качественная разновидность орудий «труда». Это закономерный процесс, так как начало процесса социализации означает самовозрастающее самоснятие прежнего качественного состояния. Благодаря этой закономерности, функциональная разновидность орудий «труда» достигает такой высоты, что влечет за собой создание целой системы социальных качественных векторов.

1. Добывание средств существования постепенно начинает способствовать появлению своей противоположной сущности в качественном плане — оно переходит в производство средств существования, то есть примитивное, случайное, сугубо животное действие (именно действие, а не деятельность и не производство, как принято считать в гуманитарной литературе), практическое действие постепенно переходит в особенное, необходимое, осознанное (социальное) действие, именуемое в дальнейшем примитивным производством, (ибо осознанное действие, когда начинает иметь место даже единичный, случайный, примитивный обмен вещами, означает начало примитивного производства). Отметим, что до начала непосредственной, единичной, случайной, примитивной формы обмена, из-за отсутствия элементов перерождения социальных отношений, это примитивное производство можно считать действительным, однако с началом обмена появляется клеточка, зародыш, элементы перерожденных социальных отношений.

Из вышесказанного следует, что действие (примитивный «труд») первобытного «человека» постепенно переходит в свою сущностную противоположность — работу. Именно этот переход и указывает нам на начало опосредствования примитивно-«действительной» сущности действия. Этот процесс опосредствования (качественного превращения как необходимого условия для становления социальной сущности очеловечивающегося человекоподобного существа) в историческом плане длится долго и по сути дела доходит до начала разотчужденных социальных отношений. Однако сама работа как деятельный процесс и необходимое условие для начала совокупных социальных отношений выступает опосредствующим историческим моментом между примитивно-«действительными» действиями в первобытной общине, и действительными трудовыми отношениями в действительном обществе.

Действие первобытного «человека», связанное с добыванием средств существования, пожирало у него подавляющую часть отведенного ему природой времени. Иными словами, первобытный «человек» в основном тратил время на удовлетворение своих физиологических потребностей, и поэтому это время можно назвать естественным временем. По мере совершенствования орудий «труда» это естественное время стало сравнительно уменьшаться, часть его стала отводиться на совершенствование орудий «труда» для передачи накопленных навыков и для выполнения ритуалов в виде танцев, пения и музыки (синкретизм) 84.

По мере роста уровня так называемой социализации вышеупомянутое соотношение времени стало перерастать в качественно другое, противоположное, соотношение — рабочее время. Разумеется, никто не в состоянии научно установить четкую границу перехода — она отсутствует из-за плавного перехода одного качественного состояния в другое. Тем не менее, этот переход в историческом плане совершился: естественное время началом своего опосредствования породило ограничивающее свободное развитие «человека» время — рабочее время, которое своим полным самоснятием утвердит действительное, трудовое — свободное время. Отсюда следует, что первобытному «человеку» соответствует естественное время, перерожденному, отчужденному и разотчужденному «человеку» — рабочее время, а действительному человеку — свободное время. Соответственно, такой естественный качественный переход образует триаду, триединство, трихотомию (схема 4).

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

2.1. Сущность феномена перерождения и перерожденные социальные отношения

1

Как понять сущность такого социального феномена как перерождение «человека»? Прежде всего отметим, что «перерождение человека» означает отход очеловечивающегося человекоподобного существа от своей непосредственной, естественной, то есть примитивно-«действительной», социальной сущности. Перерождение сущности «человека» выступает следствием перерожденных социальных отношений, а последнее — следствием опосредствования социальной сущности вообще.

В параграфе 1.4 мы показали соотношение сущности развития (совершенствования) орудий «труда» и разделения «труда» и их роль в возникновении частной собственности. Именно с возникновением частнособственнических социальных отношений дает о себе знать перерождение «человека», так как оконкречивающийся абстрактный «человек» все более отдаляется от своей первобытной «родовой» сущности. Во-первых, происходит качественный переход (качественная объективная замена) целей социальных отношений; если для первобытнообщинных социальных отношений целью выступала община, то целью рабовладельческих социальных отношений выступает рабовладение (ограничение естественной, природной свободы воли «человека» «человеком»). Во-вторых, «родовая сущность» «человека», его естественная сущность постепенно складывает свои полномочия; по мере увеличения качества социальности (степени социализации, окультуривания) она все более отдаляется от своей животной сущности, и такого рода отдаление порождает отрицательную социальную сущность — перерождение «человека», которое означает качественное инобытие социального объекта. Иными словами, примитивно-«действительная» сущность «человека» постепенно приобретает общественную сущность. Это означает начало качественного отрицания примитивной социальной сущности человекоподобного существа.

Сущность «хладнокровной» закономерности развития такова, что неминуемо качественное изменение любого явления, которое всегда сопутствует процессу опосредствования. Без такого рода изменения развитие остановится. После своего проявления сущность социальности должна достичь такого критического состояния (такого состояния как раз и достигли первобытная община, первобытнообщинные социальные отношения и соответственно первобытный «человек», как примитивно-«действительная» сущность социальности), такой критической точки, когда неминуема смена прежнего качественного состояния новым — качественно другим состоянием. В нашем случае для первобытнообщинной примитивно-«действительной» сущности качественно другим состоянием выступают рабовладельческие социальные отношения как уже начавшие свое опосредствование непосредственные перерожденные социальные отношения.

Возникает закономерный вопрос: почему с увеличением уровня социализации очеловечивающееся человекоподобное существо все более и более отдаляется от предполагаемой действительной человеческой сущности? Почему «человек» как конкретное единичное и как всеобщее (человечество, общество) все более отдаляется и от непосредственной животной сущности, и от действительной человеческой сущности? Почему произошло так, что он не остался в «шкуре» животного, но и не стал до сих пор действительным человеком, более того, зачастую ведет себя «хуже» самого хищного зверя?

Дело в том, что опосредствование социальной сущности содержит в себе много противоречивых тайн. По сей день действительная сущность истории человеческого становления прикрыта завесой лжи, и проблески объективной действительности едва проникают к нам сквозь туман отчужденных социальных отношений. Мы уже не раз отмечали отрицательную сущность процесса опосредствования, которая, по сути дела, выступает основным положительным моментом социализации. До наступления своей действительной непосредственности опосредствуемая суть социальности проявляет себя отрицательно, в силу чего создается иллюзия увеличения отрицательной нагрузки очеловечивающегося «человека». Отсюда вывод: своей действительной сущности человек в обязательном порядке должен достичь через отрицательно проявляющийся процесс опосредствования. Таковы объективные требования закономерности развития вообще, в частности социализации. Вот почему история становления «человека» выглядит столь мрачно!

С началом перерождения социальных отношений единичное человекоподобное существо становится абсолютным средством для этих отношений, все более чуждым как для собственного здесь-бытия, для собственной сущности, так и для своего сообщества. Его жизнь, его бытие теряет всякий смысл, сущность его как социального объекта определена потребностями примитивного хозяйства. Душа перерожденного человека «свободна» от возвышающих устремлений, зато заполнена ненавистью как к самой себе, так и к себе подобным. Для примера рассмотрим рабовладельческие социальные отношения, где и рабовладелец и раб перерождены примерно одинаково, за исключением того, что человеческие качества раба, в силу его рабского удела, более естественны. С началом процесса перерождения социальных отношений начинается вульгарная индивидуализация единичного социального объекта, и длится она до середины первой фазы разотчужденных социальных отношений.

Первобытнообщинные социальные отношения и первобытный человек из-за производства средств для существования, то есть продукта (в основном естественного продукта), потребительной стоимости, — хотя в конечной фазе этой формации уже имело место простое товарное производство и простой товарообмен (Т—Т), обмен потребительных стоимостей — не являлись противоестественными; социальное насилие в классическом его смысле не имело места, а если и имело, то в единичной случайной форме (в основном оно проявлялось во время крушения (распада) первобытнообщинного строя). Доминировали природные, естественные, примитивно-«действительные» социальные условия, на заре формирования особенного товарного производства они выступили первой исторической ступенью завершения опосредствования социальной сущности. Но ее дальнейшее становление, ее качественное инобытие не могло ограничиться прежними естественными условиями так называемой примитивно-«действительной» социальной сущности с сохранением ее положительной основы для качественно нового самовозврата. В первобытном обществе процесс социализации достиг некоей положительной качественной кульминации. И после того как начался объективный процесс самоотрицания, он стал приобретать свою отрицательную (необходимую для опосредствования) сущность. Однако до естественного (исторического) отмирания первобытной общины процесс социализации носил сугубо примитивный, спонтанный, случайный характер. В самом деле, едва ли можно назвать такой процесс началом действительного процесса социализации. Бесспорно, он берет истоки в первобытнообщинном строе, поэтому иногда этот строй справедливо называют примитивным аналогом действительного общества — общества будущего. Именно эта историческая формация способствовала появлению условий для начала классической сущности процесса социализации. При этом действительный процесс социализации начинается именно тогда, когда продукт как потребительная стоимость начнет превращаться в свою противоположную сущность — стоимость. Последнее означает производство такого продукта, который предназначен не для непосредственного, а для опосредствованного личного потребления, то есть продукт превращается в товар, потребительная стоимость — в стоимость, примитивно-«действительные», естественные, случайные социальные отношения — в перерожденные, искусственные (осознанные), необходимые, классические социальные отношения и примитивно-«действительный», природный «человек» — в перерожденного, социального «человека». Следовательно, перерожденные социальные отношения и начало действительного процесса социализации суть одно и то же. Таким образом, перерождение социальных отношений и соответственно «человека» означает не непосредственный отход социальной сущности от примитивно-«действительной» первобытнообщинной положительной социальной сущности (конец одного постепенного качественного состояния и начало другого), а закономерный постепенный плавный переход по сущности одного качественного вектора в противоположный качественный вектор. Имеет место временное (но обязательное) инобытие примитивной первоначальной сущности для качественно нового возврата к самой себе, к своей примитивной непосредственности в новом качестве как действительности. Для такого рода самовозврата примитивно-«действительная» естественная социальная сущность должна начать свое опосредствование, а начинается оно именно с проявлением противоположного непосредственной сущности состояния, и такое объективное «требование» закономерности развития является обязательным условием для сущностно обновленного самовозврата. Поэтому начало перерождения социальных отношений в качественном плане выступает основным условием как для начала действительного процесса социализации, так и для утверждения действительных социальных отношений и действительного конкретного человека.

Вышесказанное означает, что под понятием «перерождение» следует понимать качественное инобытие, качественно другое состояние очеловечивающегося конкретного единичного социального объекта, то есть начало сущностного отрицания им своей первоначальной примитивно-«действительной» социальной сущности. На самом деле, необходимо учесть то противоречивое социальное обстоятельство, что начало перерождения человеческой сущности, в свою очередь, означает начало действительного прогресса социальных отношений, то есть в некотором роде прогресс и перерожденная (далее : отчужденная и разотчужденная) социальная сущность — тождественные явления, которые непосредственно следуют из процесса социализации. А то, что такой процесс до определенной критической точки не является гуманным, не может не влиять на ход человеческой истории. Однако на этом отрезке истории человечество бессильно перед объективностью.

Процесс перерождения «человека» в своем начале несуществен, ибо сама социальная сущность первобытного «человека» тоже несущественна. Упомянутая нами качественная разница между первобытным и перерожденным «человеком» на заре рабовладельческих социальных отношений носит условный характер, но по мере роста уровня социализации она существенно увеличивается, и процесс перерождения сущности социальных отношений уже сам по себе, изолированно, как определенный исторический этап, как само по себе существующее явление начинает проявлять свою самостоятельность, которая демонстрирует отрицательные социальные качества в виде последствий деяния перерожденного «человека» (перерожденных социальных отношений). Такой социальный процесс будет неуправляемым до тех пор, пока опосредствование социальности не достигнет своего критического уровня. Критический уровень означает начало нового качественного превращения, нового становления социальной сущности — решающей роли субъективного фактора.

Считаем необходимым более детально рассмотреть главную причину начала перерожденных социальных отношений и возрастания ее отрицательной сущности, которая выступает как результат процесса социализации «человека». Причиной перерождения, качественного инобытия, начала противоестественных социальных отношений выступило совершенствование орудий «труда» и, как следствие, разделение «труда»; а это, в свою очередь (и это происходит практически одновременно), рождает продуктообмен, обмен потребительными стоимостями, то есть возникает объективная предпосылка, необходимая для зарождения товарообмена. К. Маркс писал: «Лишь в рамках своего обмена продукты труда получают общественно одинаковую стоимостную предметность, обособленную от их чувственно различных потребительных предметностей. Это расщепление продукта труда на полезную вещь и стоимостную вещь осуществляется на практике лишь тогда, когда обмен уже приобрел достаточное распространение и такое значение, что полезные вещи производятся специально для обмена, а потому стоимостный характер вещей принимается во внимание уже при самом их производстве. С этого момента частные работы производителей действительно получают двойственный общественный характер. С одной стороны, как определенные виды полезного труда, они должны удовлетворять определенную общественную потребность и таким образом должны оправдать свое назначение в качестве звеньев совокупного труда, в качестве звеньев естественно выросшей системы общественного разделения труда. С другой стороны, они удовлетворяют лишь разнообразные потребности своих собственных производителей, поскольку каждый особенный вид полезного частного труда может быть обменен на всякий иной особенный вид полезного частного труда и, следовательно, равнозначен последнему» 85. Поэтому постепенное увеличение роли частного «труда» (частной работы) ведет к частному владению средствами производства, их концентрации в одних руках, а последнее порождает частную собственность на средства производства с целью увеличения собственной выгоды, выраженной в производстве увеличивающейся стоимости (большей стоимости). Вышеизложенная суть является предпосылкой возникновения частнособственнических социальных отношений. Именно такие социальные отношения означают появление перерожденных социальных отношений (их начало), так как только экономическая сторона социального объекта вообще выступает сущностно определяющим фактором для формирования и окончательного утверждения сущности человека.

2

Перерожденные социальные отношения и соответственно перерожденный «человек» не могут возникнуть до появления прибавочного продукта, который, в свою очередь, одновременно означает и прибавочный продукт, прибавочное рабочее время, прибавочный «труд», прибавочный общественный «труд», и застывшее прибавочное время. Разумеется, прибавочный продукт изначально носит случайный, единичный характер, а потом приобретает особенный характер, когда уже простой товарообмен (Т—Т), отрицая себя, начинает утверждать товарно-денежные отношения (Т—Д—Т). И далее в исторических периодах процесса социализации мы увидим, что те противоречия, которые имелись (и имеются) в товаре, будут решены в развернутой форме в деньгах.

Необходимо отметить сущность той закономерности (ее определенной части), которая затаилась в прибавочной стоимости в виде загадок и сверхъестественных «чудес». На их выявление тратили усилия самые выдающиеся умы человечества, начиная от Аристотеля и заканчивая Марксом. Но мистическая сила прибавочной стоимости — самого безобидного, на первый взгляд, следствия объективной сущности социальности, выраженного в социальных отношениях, — оказалась настолько сильной, что до сегодняшнего дня в гуманитарной науке стараются вообще не рассматривать этот вопрос, более того, сторонники внедрения демократического способа управления совокупными общественными отношениями всячески стараются скрыть действительную сущность частного способа производства. Стоимость, продукт, рабочее время и «труд» (работа) сами по себе никогда не могут являться прибавочными, но являются таковыми в определенное время становления человеческой истории постольку, поскольку они суть общественные свойства, и если для одной части общества они являются прибавочными, то для другой части общества — необходимыми. В силу объективной необходимости процесса социализации появилась товарная форма продукта, то есть общественный характер человеческой деятельности (человеческого «труда»), следовательно, неминуемо появление противоречия между естественным и принудительным процессом «труда», человеческой деятельностью вообще. Именно то обстоятельство, что товар выступает всеобщим продуктом, следствием абстрактного «труда», его сущность способствует появлению прибавочной стоимости, принужденной человеческой деятельности, и приводит к угнетению одних людей другими, большого количества (рабов, крепостных рабочих) малым количеством (рабовладельцев, феодалов, капиталистов). Такого рода социальные отношения — сами по себе, ради постоянного утверждения собственной сущности, для достижения своей объективной действительной цели — демонстрируют свою перерожденную сущность.

Появление феномена товара означает, что его всеобщей сущностью является меновая стоимость, или же его потребительная стоимость, опосредствованная стоимостью. Отсюда следует, что целью производственных отношений, или основной экономической целью в таком обществе очеловечивающихся существ, выступает производство прибавочного продукта, прибавочной стоимости.

Феномен товара выступает непосредственным следствием опосредствования сущности социальности. Он появляется в определенное историческое время и своим появлением способствует определенному уровню процесса социализации (окультуривания). Таким образом, его появление указывает на то, что развитие производства орудий «труда» и его следствие — разделение «труда» достигли определенного критического уровня, и это то состояние, когда происходит некий качественный переход из одного состояния в другое. Отметим, что такой качественный переход ни в коей мере не ограничивает сам процесс развития и совершенствования производства орудий «труда», а, наоборот, способствует появлению нового качественного составляющего сущности социальности (которое в дальнейшем проявит свою сущность в новой форме в виде социальных отношений) как ответвление социального вектора. В последующем, в ходе своего сущностного становления это ответвление станет главным качественным вектором сущности социальности и начнет диктовать свои перерожденные — нечто чуждое для гармоничного опосредствования «человека» — социальные условия, которые в процессе очеловечивания совокупных социальных отношений сыграют свою роковую роль.

Товар в ходе опосредствования своей объективной непосредственной сущности, превращает примитивно-«действительное» человекоподобное существо (первобытного «человека») из естественного в особенное социальное животное 86, которое становится страшнее самого опасного, ужасного зверя и все более отдаляется от своей первоначальной естественной «родовой сущности». Отсюда вытекает, что очеловечивающееся человекоподобное существо во время становления превращается в сверхсложного и чрезмерно опасного для самого себя самоуправляемого «мутанта». Зрелое состояние такого превращения, по логике вещей, должно перерасти в положительный синтез, хотя в единичных случаях (как исключение, естественная случайность) из-за усиления роли иррационального субъективного фактора вышеотмеченное становление сущности социальности в любое время может прервать свое существование на незаконченной фазе (стадии) опосредствования и тем самым завершить свою сущность неестественным самоуничтожением. Такое допущение не означает, что диалектическая закономерность не распространяется на социальную сущность, даже несмотря на то, что иррациональное состояние разума может искусственно приостановить обращение субстанции к самой себе. Если и произойдет нечто подобное, то это абсолютно ничего не изменит в целом по отношению к субстанции; что же касается сущностного различия становления феномена социальности и становления других природных явлений, то оно (различие) не касается самой диалектической закономерности становления.

Таким образом, сущностное превращение так называемого естественного, примитивно-«действительного» человекоподобного существа в «мутанта» (начало этого процесса) означает действительное начало становления действительной человеческой сущности.

Возвращаясь к рассмотрению сущности феномена товара, необходимо отметить уникальность и сверхъестественность его как явления. Мы вынуждены остановиться для подробного описания его сущности, так как без действительного понимания сущности товара невозможно понять сущности процесса социализации, сущности человека, его опосредствующейся сущности, невозможно понять действительную сущность закономерности человеческой истории, следовательно, невозможно действительное научное прогнозирование и управление совокупными социальными отношениями.

Товар как товар, как синтез потребительной стоимости и стоимости, свою противоречивую сущность, свою «уникальность» проявляет только в процессе обмена. Для начала процесса обмена необходимо возникновение отношений как минимум двух контрагентов, то есть возникновение отношений товаровладельцев. При обмене один товаровладелец избавляется от своего товара с целью присвоения товара другого товаровладельца. Этот акт отсвоения («отдругивания» 87)/присвоения носит согласованный, добровольный характер, однако такая добрая воля, продиктованная экономической стороной социальной сущности человека, по сути дела, вынуждает человека находиться у нее в постоянном рабстве. Подавленная сущность социального объекта во время обмена проявляется весьма аккуратно, деликатно, она замаскирована под доброй волей, подобно женщине из публичного дома, которая выступает в роли особенного товара и внутренняя (человеческая) ненависть которой как к самой себе, так и к своему покупателю замаскирована под холодной улыбкой и показной нежностью. С ее стороны такая, чуждая человеческой сущности, маска демонстрируется как добрая воля, и поэтому счастливый покупатель живого товара заключает с ней «договор» об акте купли-продажи. В противном случае, то есть без наличия с обеих сторон волевого акта, взаимной заинтересованности, акт купли-продажи не состоится, следовательно, товар как товар (стоимость) потеряет всякий логический смысл, лишится своей сущности.

Дело в том, что в ходе развития (совершенствования) процесса обмена постепенно возникает разделение производимых вещей по назначению (полезности). Производятся вещи как для непосредственного потребления, так и для опосредованного потребления, то есть для обмена (в последующем — для продажи). Производство вещи (продукта) для обмена означает производство количественной стороны, то есть стоимости. Так как производимая вещь не предназначена для личного потребления, то в ней, по сути дела, владелец видит чуждую для нее полезность и чуждые для самого же владельца социальные отношения. В конечном результате своего конкретного «труда» он усматривает особенное свойство, возникающее в процессе обмена, которое полностью поглощает его. Владельцу абсолютно безразлична как «судьба» этой вещи (товара), так и судьба ее покупателя — его занимает одна цель — как можно больше произвести вещей для обмена и извлечь из этого для себя максимальную выгоду. Отсюда вытекает, что коллективная сущность «человека» постепенно начинает превращаться в индивидуальную сущность, коллективное «Я» заменяется индивидуальным «Я». Отдельно взятый человеческий индивид все более отдаляется от своего родового сообщества, оно для него отодвигается на второй план. Непосредственная надобность в коллективности отпадает по мере увеличения разделения труда 88. Отдельный индивид поддерживает связь с ему подобными лишь постольку, поскольку они выступают для него средством (и наоборот) осуществления его личных целей. С увеличением роли частной собственности социальные отношения претерпевают постоянную трансформацию; начинает доминировать вульгарная индивидуализация 89, коллективная, «родовая сущность» «человека» постепенно отходит на второй план. Однако такой процесс закладывает основу рациональной индивидуализации, ибо, как отмечает В.В. Шаронов, «человеческая индивидуальность — исторична. Вместе с тем она атрибутивно присуща всему процессу антропосоциогенеза. Следовательно, индивидуализация есть диалектическое единство атрибутивности и ситуативности антропосоциогенетического процесса» 90. Это означает, что индивидуализация как таковая служит основным условием для выявления потенциальных возможностей «человека», то есть для придания человеческой индивидуальности всеобщей нагрузки. Следовательно, рациональная индивидуализация означает начало утверждения действительной социальной сущности в конкретном человеческом индивиде посредством утверждения другого конкретного индивида или совокупности индивидов.

Таким образом, товарное производство, феномен товара отдаляют «человека» от себе подобного и его естественную, примитивно-«действительную» социальную сущность от самого себя. Возрастает противостояние между человеческими индивидами. Однако такого рода сущностное противостояние еще более углубляется с появлением особенного товара — денег, а пока оно проявляет себя лишь в единичных случаях.

Сущность товара настолько ослепляет товаровладельца, что последний становится подчиненным объективной воли товара. К. Маркс пишет: «Товаровладельца отличает от его товара именно то обстоятельство, что для товара каждое другое товарное тело служит лишь формой проявления его собственной стоимости. Прирожденный уравнитель и циник, товар всегда готов обменять не только душу, но и тело со всяким другим товаром… отсутствующую у товара способность воспринимать конкретные свойства других товарных тел товаровладелец пополняет своими собственными пятью и даже более чувствами. Его товар не имеет для него самого непосредственной потребительной стоимости. Иначе он не вынес бы его на рынок. Он имеет потребительную стоимость для других… товары должны реализовываться как стоимости, прежде чем они получат возможность реализоваться как потребительные стоимости» 91.

Как мы уже заметили, изначально обмен потребительными стоимостями продуктов служит необходимым условием для продолжения процесса социализации. В дальнейшем обмен начинает подчинять человеческую сущность, и, как результат, феномен человека отдаляется от обмена полностью. Их сущности постоянно дистанцируются друг от друга, но раздельно существовать не могут. Процесс обмена потребительными стоимостями останется до тех пор, пока будет существовать человечество. Вопрос лишь в том, насколько естественным, гуманным, то есть человечным, образом будут строиться все совокупные социальные отношения. Именно от этого главного исторического вопроса будет зависеть в дальнейшем вся судьба человечества.

Вернемся к непосредственному рассмотрению причины возникновения этого судьбоносного для человечества вопроса. Противоречивая сущность товара полностью проявляется в процессе обмена, но несмотря на это остается практически незаметной. Однако по мере увеличения уровня социализации «застенчивость» товарной сущности уступает место железной воле объективной закономерности стоимости, которая «дремала» в простом товарообмене. Простой товарообмен в обязательном порядке должен принять всеобщий характер, и для такой необходимости его непосредственность начинает опосредствоваться и перерастает в особенную форму социальных отношений — товарно-денежные отношения.

Дело в том, что даже при простом товарообмене «для каждого товаровладельца всякий чужой товар играет роль особенного эквивалента его товара, а потому его собственный товар — роль всеобщего эквивалента всех других товаров. Но так как в этом сходятся между собой все товаровладельцы, то ни один товар не является всеобщим эквивалентом, а потому товары не обладают и всеобщей относительной формой стоимости, в которой они отождествлялись бы как стоимости и сравнивались друг с другом как величины стоимости. Таким образом, они противостоят друг другу вообще не как товары, а только как продукты, или потребительные стоимости» 92. Отсюда вытекает, что по мере объективного роста роли товарообмена возникают весьма существенные проблемы, связанные с усложнением самого процесса обмена, его всеобщей сущности, более того, противоречивая сущность товара (одновременно является и не является товаром, является и не является деньгами) достигает кульминации и просит немедленного разрешения. Именно это противоречие как закономерность природы товара должна стать достоянием так называемой человеческой общественности. Но изначально она не может достичь своей цели без общественного действия, так как «только общественное действие может превратить определенный товар во всеобщий эквивалент. Поэтому общественное действие всех прочих товаров выделяет один определенный товар, в котором все они выражают свои стоимости. Тем самым натуральная форма этого товара становится общественно признанной формой эквивалента. Функция всеобщего эквивалента становится при помощи указанного общественного процесса специфической общественной функцией выделенного товара. Последний делается деньгами» 93.

Иными словами, такое общественное действие называется экономической сущностью социальности, и постепенно, по мере опосредствования сущности товара, экономическая сторона как следствие начинает подчинять своей безрассудной воле волю социальности. Сущность такого соотношения причины и следствия выступает началом перерождения социальных отношений, социальной сущности вообще очеловечивающегося человекоподобного существа. Именно биосоциальная сущность «человека» способствует таким социальным отношениям, поскольку биологическая сторона «человека» в ходе опосредствования своей сущности проявляет себя в качестве безжалостного диктатора и бездушного повелителя своей социальной стороны.

Для того чтобы вышеизложенное суждение стало более доступным, необходимо некоторое отступление от рассмотрения непосредственной сущности процесса товарообмена, которое касается феномена собственности как такового — именно собственность способствовала возникновению сущности товара. Что такое собственность? Что выступает причиной ее появления? В чем заключается сущность частной собственности? Каковы исторические предпосылки перехода от общинной собственности к частной собственности?

В первую очередь отметим, что собственность вообще — сугубо социальное явление, оно принимает особую нагрузку, становится значимым после того, как очеловечивающееся человекоподобное существо начинает что-либо создавать искусственно. Отсюда следует, что субъект деятельного процесса выступает сущностью собственности как таковой. Собственность сама по себе не имеет ни цвета, ни вкуса, ни запаха, ни формы, то есть ничего конкретного, между тем подобная непонятная «невидимка» в некотором роде формирует сущность социальных отношений и не только приобретает вышеперечисленные качества, но и, более того, становится основной целью для «человека», смыслом его существования. Правда, сущность этой цели не всегда проявляет свое могущество, свою непосредственность, она почти всегда под маской; ее скрытая мотивация выступает в качестве катализатора подавляющей части социальных отношений, является одной из главных причин опосредствования социальной сущности, то есть становления «человека». Таким образом, сущность феномена собственности выступает особенной качественной составляющей процесса социализации, так как чья-либо собственность, собственность вообще означает (указывает на) некоторое отношение субъекта к объекту, а далее субъекта к субъекту (или субъектам). Такое отношение продиктовано необходимостью потребления, соответственно оно способствует появлению некоей субъективной воли к обладанию вещами. Изначально, такого рода субъективная воля была продиктована естественной необходимостью, суть которой выражалась борьбой за выживание, а в дальнейшем, по мере возрастания роли феномена социальности — в производстве и владении средствами существования и средствами производства. Поэтому сущность рассматриваемой нами объективно возникшей субъективной воли, выраженной во владении средствами существования, в своей непосредственности выступает примитивно-«действительной», так как она таким своим естественным пребыванием не демонстрирует своей ущербности, противоестественности, более того, на ранних этапах процесса социализации она не является чуждой для участников примитивных социальных отношений. Однако она содержит в себе все противоречивые социальные векторы, которые дадут о себе знать в ходе процесса социализации и выступят в качестве частной собственности.

Непосредственная сущность отношения субъекта к объекту, называемая далее собственностью, субъективной волей, способствовала появлению самой себя благодаря биологической сущности самого субъекта (очеловечивающегося человекоподобного существа). Биологическая сущность гоминида своей безусловной непосредственностью должна была породить свою противоположность – условную непосредственность, то есть социальную непосредственность; животное естественное присвоение должно было породить осознанное присвоение, и это произошло. До крушения первобытнообщинных примитивно-«действительных» социальных отношений объективность, проявляемая в присвоении природных благ, продиктованная биологической сущностью гоминида, носила естественный характер и свою противоречивую сущность стала проявлять по мере совершенствования орудий «труда» и соответственно с началом разделения труда. Естественное присвоение природных благ рождает феномен собственности. По мере увеличения качественного уровня социализации общественная сущность первобытного «человека» уступает место неестественной индивидуальной сущности «человека». То, что зарождение феномена частной собственности произошло еще в первобытном обществе, не вызывает никаких сомнений. К моменту зарождения элементов товарного производства первыми собственниками (в самом примитивном смысле этого слова) выступали вожди общин, и, как отмечает П. Бурдье, «вождь действительно является “племенным банкиром”, который накапливает у себя пищу лишь для того, чтобы раздавать ее другим, создавая тем самым капитал обязательств и долгов, которые далее оплачиваются в форме знаков уважения, почтения, преданности и т. д., а при необходимости и в форме работ и услуг, каковые могут стать основой накопления новых материальных благ» 94.

Разделение «труда», основанное на совершенствовании орудий «труда», рождает частную собственность, сущность которой заключается в том, что единичные «человеческие» индивиды, владельцы средств производства подчиняют своей воле волю других (большинства своих сородичей), что и послужит началом перерожденных социальных отношений. Так как с началом процесса социализации стало совершенствоваться сознание очеловечивающегося человекоподобного существа, то оно, благодаря его животной лени, с одной стороны, и с возрастанием духовной жажды (социальная сущность) — с другой, стало стремиться к созданию выгодных социальных условий, а последнее означает господство одних существ над другими. Таким образом, частная собственность, частнособственнические социальные отношения не могут возникнуть без концентрации средств производства в одних руках и соответственно без товарного производства. Последнее означает не производство ради удовлетворения личных потребностей (как для самих непосредственных производителей, так и для непосредственного владельца конечного результата производственных отношений), то есть не производство потребительной стоимости, а производство стоимости. Разумеется, производимый товар (стоимость) через определенное опосредствование социальных отношений становится продуктом как потребительной стоимостью, в противном случае любое производство товара потеряло бы всякий смысл. В перерожденном обществе производство продукта как потребительной стоимости становится подчиненной целью (второстепенной целью), главной же целью (доминантой) выступает производство большего количества стоимости (по сути дела, денег). Отсюда вытекает, что биологическая сторона социальной сущности способствует зарождению экономической сущности социальных отношений, которые с появлением процесса обмена постепенно теряют свою «естественную привлекательность», становятся чуждыми, оскорбляющими для собственной же причины очеловечивающихся человекоподобных существ. Процесс обмена становится самовозрастающим автономным процессом и начинает подчинять своей закономерности становящуюся сущность «человека», ибо человек вообще, как совокупность социальных качеств, мыслим как синтез этих качеств и его биологической стороны. Этот синтез может достичь своей действительной сущности лишь тогда, когда «оконкречивающийся» «человек» станет свободным. Что же касается сущности товара, то она всячески ограничивает становление действительного феномена человека, так как во время опосредствования непосредственной сущности товара (до полного самоотрицания) процесс обмена в силу своей неестественной сущности все более отдаляет «человека» от «человека».

Обмен товарами (даже самый примитивный товарообмен) всегда предполагает обман конкретным «человеком» конкретного «человека» или группы людей (особенной части) из-за стоимостной сущности товара. Причем к обману стремятся обе стороны процесса обмена. На рынке приравниваются количественные стороны товара (продукты «труда»), то есть их стоимости, следовательно, происходит обмен определенного количества рабочего времени (стоимости) на определенное количество рабочего времени (разумеется, само качество человеческого «труда» различается по характеру производимого продукта, например «труд» землепашца и «труд» скотовода, однако общим для них является количество общественно необходимого рабочего времени, затраченного на изготовление того или иного продукта), поэтому такой обмен всегда предполагает выгоду (как следствие — обман) во время его осуществления. Суть таких социальных отношений заключается в присвоении большего количества чужого рабочего времени, большей стоимости.

Как правило, обман, вернее взаимообман, в процессе товарообмена носит скрытый характер. Обе стороны добровольно обманывают и при этом часто ненавидят друг друга. Акт обмена не предусматривает человеческой ценности, человеческий фактор является для него чуждым. Так как действительно человеческие качества начинают мешать реализации сущности товарной закономерности, в дальнейшем процесс товарообмена полностью игнорирует человека. Человек выступает для него всего лишь средством достижения своей цели. Таким образом, перерожденные социальные отношения прямым образом связаны с товарообменом, и степень перерождения будет возрастать по мере опосредствования товарной сущности, выраженной в процессе товарообмена. Последний, изначально возникший как необходимость, в дальнейшем, с увеличением уровня социальности, перерастает в «искусство наживать состояние» 95 товарообмен и сегодня пользуется большим «авторитетом», более того, всячески защищается и поощряется государственными законами. Государство как закономерное порождение товарной сущности « беспрекословно « защищает интересы товарной закономерности и интересы их владельцев.

В заключение рассмотрения процесса товарообмена отметим, что «исторический процесс расширения и углубления обмена развивает дремлющую в товарной природе противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью. Потребность дать для оборота внешнее выражение этой противоположности ведет к возникновению самостоятельной формы товарной стоимости и не унимается до тех пор, пока задача эта не решена окончательно путем раздвоения товара на товар и деньги. Следовательно, в той же самой мере, в какой осуществляется превращение продуктов труда в товары, осуществляется и превращение товара в деньги. … Обмен товаров начинается там, где кончается община, в пунктах ее соприкосновения с чужими общинами или членами чужих общин» 96. Отсюда следует, что если в первобытнообщинных социальных отношениях над процессом производства господствовали первобытные очеловечивающиеся человекоподобное существа, то с началом перерожденных социальных отношений (рабовладельческих социальных отношений) по сегодняшний день процесс производства господствует над людьми.

3

Выше мы постарались показать сущность соотношения простого товарного производства соответственно непосредственного, единичного товарообмена (Т—Т) с естественным, примитивно-«действительным» первобытным «человеком», а теперь постараемся показать и выяснить сущность соотношения особенного, то есть опосредствованного, товарного производства (Т—Д—Т) с перерожденным «человеком». Так как перерожденный человек является результатом перерожденных социальных отношений, а последнее — результатом естественного процесса социализации и соответственно сущностью товара, причиной появления которого выступает сам социальный объект, то нам необходимо проследить всю закономерность превращения и причинно-следственного взаимоперехода разных социальных векторов, чтобы мы могли логически осмыслить полученный синтез в виде определенного исторического «человека».

Как естественный, примитивно-«действительный» «человек» содержит в себе (в потенциале) перерожденного «человека», так и товар содержит в себе деньги или же простое, единичное, непосредственное товарное производство (Т—Т) содержит особенное, опосредствованное товарное производство (Т—Д—Т). Появление феномена товара, ввиду феномена социальности, означало обязательное появление денег (с возрастанием степени социализации так называемое общественное действие способствовало появлению особенного товара). Что же касается всей совокупности отрицательных социальных последствий, порожденных феноменом денег, то этому свойству денег следует уделить особое внимание. В силу того, что следствие социального феномена становится повелителем самой сущности социальности во все время ее опосредствования, нам предстоит раскрыть «тайны» закономерности опосредствования сущности денег и ее отношение (непосредственную связь) к процессу становления (опосредствования) человеческой сущности. Следовательно, чтобы иметь подлинное научное представление об объективном процессе социализации, мы вынуждены изучать закономерность становления сущности человека посредством изучения феномена денег.

Прежде всего отметим, что деньги выступают всеобщей мерой стоимостей и средством обращения. К. Маркс писал: «Товар, который функционирует в качестве меры стоимости, а поэтому также, непосредственно или через своих заместителей, и в качестве средства обращения, есть деньги» 97. С появлением денег начинается новая историческая ступень перерождения социальных отношений, так как деньги, помимо всеобщей меры стоимости и средства обращения, становятся средством образования сокровищ, средством платежа и мировыми деньгами. Соответственно деньги-средство постепенно превращаются в деньги-цель для человека; человеческий фактор сам по себе отодвигается на второстепенное место и со временем превратится в абсолютное средство для метаморфозы товара и сущностного становления денег, чтобы подготовить их к полному самоотрицанию.

Особенность сущности товара заключается в том, что она должна найти пристанище для своей «души» в деньгах. Товар без денег в опосредствующемся обществе существовать не может, более того, действительный товар страстно «влюбляется» в деньги. Это — особенная любовь, которая не терпит ни долгой разлуки, ни долгого совместного существования. Товар и деньги теряют друг без друга свою сущность и оживают только при соединении друг с другом.

Деньги, по мере возрастания их общественной роли, все более отдаляют общественное целое от его естественной, природной сущности; человеческие индивиды начинают противостоять друг другу, разрушая сущностное общественное целое. К. Маркс писал: «Наши товаровладельцы открывают, таким образом, что то самое разделение труда, которое делает их независимыми частными производителями, делает в то же время независимыми от них самих процесс общественного производства и их собственные отношения в этом процессе, что независимость лиц друг от друга дополняется системой всесторонней вещной зависимости» 98.

Социальные отношения опосредствуются товарно-денежными отношениями, поэтому все продается и все покупается, в том числе самые сокровенные человеческие качества. Для денег абсолютно безразлично, что продается и что покупается, насилуется человек ради них или получает животные удовольствия, нарушается общественное табу или стирается с лица земли сущность целого государства. Деньги появились для того, чтобы превращаться в любой товар и все превращать в товар. К. Маркс писал: «В деньгах нельзя разглядеть, какого сорта товар превратился в них. В своей денежной форме один товар выглядит совершенно так же, как и всякий другой. Деньги могут представлять собой навоз, хотя навоз отнюдь не деньги» 99.

С появлением денег облегчается как товарообмен, так и насилие «человека» «человеком», ограничение человеческой свободы, свободы воли. «Человек» (неважно эксплуатируемый или эксплуататор, то есть раб или рабовладелец) легко превращается в абсолютного раба своей социальной сущности, более того, его рабский удел будет отягощаться до полного самоотрицания сущности денег. Парадокс денежного феномена состоит в том, что абсолютное средство, необходимое для урегулирования социальных отношений, рождает противоположный по отношению к своей непосредственной сущности социальный феномен. Под маской посредника сущность денег становится абсолютной целью совокупных социальных отношений. Деньги начинают играть особенную роль между социальными объектами: господина и раба, богатого и нищего, сильного и слабого; они настолько уродуют человеческие души, что человек забывает о своем непосредственном предназначении, и в душе его, в знак своей победы над разумом, устраивают праздник бесы.

Как только простой, единичный товарообмен (Т—Т) начнет проявлять свою непосредственную сущность и движение вперед, чтобы покорить вершину развития своей примитивной, противоречивой сущности, так с особого товарного обращения (Т—Д—Т) начнется и его опосредствование. Именно с этого момента он станет в открытую демонстрировать свою магическую, вездесущую силу, которая проникнет в плоть и душу человеческую. Дело в том, что с появлением особенного товара, особенного эквивалента — денег — «человек» мог в любое время, где угодно и с кем угодно демонстрировать его особую сущность. Отсюда вытекает, что наличие этого особенного товара в большом количестве имеет особый смысл, следовательно, можно и нужно производить его более, чем необходимое количество потребительных стоимостей. Это означает, что при продаже товаровладелец изначально будет стараться удержать деньги (акт Т—Д), так как помимо сущностного сходства между товаром и деньгами велика и разница: товар — это такой продукт, который изначально предназначен для продажи, а деньги — абсолютно «отсваиваемый» («отдругиваемый») товар. Как писал К. Маркс, «уже с самых первых зачатков товарного обращения возникают необходимость и страстное стремление удерживать у себя продукт первого метаморфоза — превращенную форму товара, или его золотую куколку. Товар продают не для того, чтобы купить другие товары, а для того, чтобы заместить товарную форму денежной. Из простого посредствующего звена при обмене веществ эта перемена формы становится самоцелью. Отчужденная форма товара (то есть «отсвоенная» форма товара. — В.П.) встречает препятствия к тому, чтобы функционировать в качестве абсолютно отчуждаемой формы товара (то есть абсолютно «отсваиваемой» («отдругиваемой»). — В.П.), или в качестве лишь его мимолетной денежной формы. Вследствие этого деньги окаменевают в виде сокровища, и продавец товаров становится собирателем сокровищ» 100.

Следовательно, товаропроизводитель становится чуждым собственной сущности, так как все вокруг него, и сам он в том числе, выступает средством для получения денег в большом количестве. В самом процессе производства товаропроизводителя абсолютно не интересует человеческий фактор, а если и интересует, то, постольку поскольку человеческий фактор является средством достижения его цели. Закономерно возникает вопрос: что отодвигает человеческий фактор на задний план? Ответ прост: животное начало социальной сущности «человека» и дефицит средств потребления. Самовозрастающее опосредствование социальной сущности все больше способствует дефициту средств потребления, сугубо природных продуктов становится недостаточно. Социализация требует синтеза природного и искусственного, а это связано с особенной «трудовой» деятельностью «человека». Подобная деятельность не выступает удовольствием и не выступит таковым до наступления действительной социальной сущности; поэтому «человек» всячески старается удовлетворить свои потребности посредством порабощения другого, то есть посредством насилия. Феномен денег всячески способствует этому, он постепенно заглаживает, маскирует прямое насилие «человека» «человеком» и эту социальную форму насилия (перерожденные социальные отношения, их сущность) доводит до особенного искусства — наживать состояние «законно». При этом большинство обездоленных и лишенных минимума средств существования добровольно соглашаются на свое ничтожное социальное положение. Более того, на сегодняшний день имеющиеся социальные отношения всячески защищаются конституцией так называемых ведущих мировых государств и «ведущими» учеными.

Способность «человека» единичного производить гораздо большее количество потребительных стоимостей, чем необходимо, способствует образованию сокровищ, богатства вообще. Из-за противоречивой сущности товара, товарное производство начинает совершенствоваться, и именно это совершенствование принимается за постепенную поляризацию слоев общества на непосредственных производителей и непосредственных присваивателей конечного результата производства. Даже независимый (по счастливой случайности) единичный производитель производит значительно больше потребительных стоимостей, чем ему необходимо для личных нужд. При кустарном производстве он тратит в основном свою физическую и умственную энергию, которые даются ему бесплатно, поэтому он с легкостью идет на производство излишка товаров для продажи. Товаропроизводитель знает, что продажа результата его «труда» обеспечивает ему особенную силу, мощь, перед которой все склоняют головы, и он ставит себе целью производство ради продажи, а не ради блага. Ведь общественное благо его не накормит. Таким образом все больше усиливается чувство его индивидуальности, что приводит к крушению общинного «Я», то есть исчезновению коллективного целого «Я».

Деньги могут все, они, с одной стороны, ускоряют процесс социализации, а с другой стороны, могут завершить этот процесс преждевременно, то есть могут не дойти — вопреки диалектической закономерности — до полного самоотрицания своей сущности. Они начинают полностью опосредствовать все совокупные социальные отношения, «так как по внешности денег нельзя узнать, чтo именно превратилось в них, то в деньги превращается все: как товары, так и не товары. Все делается предметом купли-продажи. Обращение становится колоссальной общественной ретортой, в которую все втягивается для того, чтобы выйти оттуда в виде денежного кристалла. Этой алхимии не могут противостоять даже мощи святых, не говоря уже о менее грубых священных предметах, исключенных из торгового оборота людей. Подобно тому как в деньгах стираются все качественные различия товаров, они, в свою очередь, как радикальный уравнитель, стирают всяческие различия. Но деньги — сами товар, внешняя вещь, которая может стать частной собственностью всякого человека. Общественная сила становится таким образом частной силой частного лица» 101.

Как мы заметили, с возникновением денег общественная сущность (правда, в первобытнообщинном строе она была примитивной) единичного очеловечивающегося человекоподобного существа стала превращаться в свою противоположность — индивидуальную сущность. Рассмотрим, как все это происходило.

Если абстрагироваться от представляемой действительной сущности человека, то посредством диалектической логики можно прийти к заключению о том, что разрушение, вернее, превращение в первобытнообщинном строе общественной сущности первобытного «человека» в свое другое (индивидуализация) является закономерным явлением, свойственным процессу социализации, в противном случае, всякое становление социальной сущности отсутствовало бы. Дело в том, что первобытный «человек» в связи с отсутствием развития средств производства (то есть орудий «труда») и не мог предстать как временно отделенное, временно самостоятельное общественное целое. Он всецело принадлежал общественному организму (сугубо стадное существо), поэтому первобытнообщинную сущность мы рассматриваем как примитивно-«действительное» начало, примитивно-«действительное» основание или неразвитую действительность ожидаемой действительной сущности человека. Именно с первобытнообщинного целого начинается действительное становление сущности человека, так как это общественное целое достигло своей первой, исторически главной критической точки самоотрицания. Но самоотрицание ни в коей мере не означает стирания базовой сущности своей первоначальной действительности, так как базовая сущность при каждом самоотрицании предстает в новом качестве, но уже как непосредственность.

Процесс индивидуализации общественного целого как цель первобытнообщинных социальных отношений не приводит к абсолютному исчезновению общественного целого. Дело в том, что это общественное целое как цель, пусть даже в своей примитивно-«действительной» непосредственности, подчиняется нуждам конкретного, единичного «человеческого» индивида. Отсюда вытекает, что общественное целое свою сущность в качественном плане опосредствует отрицательно, становится подчиненным, а доминантой становится опосредствование количественной стороны, то есть общего прогресса. Для ясности отметим, что процесс социализации означает такое опосредствание непосредственной сущности социальности, когда обе стороны, как качественная, так и количественная, опосредствуются одновременно. Вопрос лишь в том, в каком соотношении они предстанут в историко-логическом ракурсе как общественная форма, выявляемая в виде совокупных социальных отношений, то есть, какова сущность их соотношения с действительной точки зрения, или же какова сущность соотношения общественной цели и индивидуальной цели (общественного «Я» и индивидуального «Я»), и соотношения средств их достижения.

Мы уже не раз отмечали отрицательную сущность опосредствования феномена социальности, процесса социализации вообще, а также то, что качественное превращение первобытнообщинного целого в свое другое выступает как обязательное, необходимое условие для становления гуманных социальных отношений и соответственно гуманного человека. Таким образом, процесс социализации, породив феномен денег как особенного товара, особенного эквивалента всех товаров, начинает качественно новый этап опосредствования своей сущности — индивидуализацию общественной сущности. Это означает, что общество индивидов представляет собой только лишенное действительного содержания общественной социальной сущности количество единичных индивидов, и данное сообщество связывает товарно-денежная объективная сущность, которая называется необходимым условием для существования. В таком обществе каждый индивид (в целях поддержания своей нормальной жизни) выступает средством для другого, и группа людей выступает средством для отдельных лиц. Таким образом, подавляющее большинство людей служит средством для абсолютного меньшинства. «По данным журнала “Форбс” совокупный объем богатства 225 наиболее богатых людей мира превышает один триллион долл. США, что равно годовому доходу 47% бедной части населения мира. Капитал трех богатейших людей превышает ВВП 48 наименее развитых стран. В США 1% богатейших семей владеет 33% всех финансовых и материальных активов. В руках 5% наиболее богатой части населения Великобритании находится 38% материальных ценностей страны и т.д. В то же время 7-17% населения в промышленно развитых странах живет в условиях абсолютной нищеты» 102.

Многие исследователи социальных отношений рассуждают о неравномерности распределения материальных благ между людьми. Так, Г. Малашхия справедливо замечает, что «неравномерность между людьми по богатству исходит из необъективного (несправедливого, ненравственного) распределения благ (доходов). Распределительные отношения, равно как и другие социальные отношения, за всю историю развивались в уродливой форме. Ввиду несовершенства жизни, самих человеческих качеств, недостаточного интеллектуально-культурного уровня развития человека, преобладания стихийных процессов в экономике, в том числе в сфере распределительных отношений. Рыночная система не может обеспечивать объективное (справедливое, нравственное) распределение благ. Огромные различия в получаемых отдельными группами населения благах выражаются в различиях их прав и свобод, ибо источниками их прав и свобод в нынешнем обществе служат доходы и богатство» 103. Нетрудно заметить, что в этих суждениях отсутствует причинно-следственная связь в плане выявления сущности подобных социальных отношений. Следует признать, что практически никто из современных исследователей социальных отношений не рассматривает закономерность производства и распределения материальных благ, того, что они опосредствуются между людьми деньгами, того, что не может быть и речи о действительных распределительных социальных отношениях в товарно-денежном обществе.

Таким образом, в завершение данного параграфа отметим, что особенное, опосредствующееся товарное производство (Т—Д—Т) и соответственно особенные производственные социальные отношения демонстрируют середину пути опосредствования сущности денег, а в целом — закономерность становления очередной ступени опосредствования социальной сущности, то есть продолжения процесса социализации вообще. При этом достаточно наглядно проявляется сущность такого опосредствования социального феномена, который и предстает (и именуется) на анализируемом нами этапе перерожденными социальными отношениями.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

2.2. Формы перерожденных социальных отношений

Процесс социализации фиксируется в виде формы, выраженной социальными отношениями. Сущность вообще должна проявляться, ибо непроявление сущности означает ее отсутствие. Следовательно, процесс социализации в силу разной степени зрелости в разное историческое время проявляется по-разному. В данном случае сущность социализации проявляется в виде перерожденных социальных отношений, и отношения эти закрепляются разными социальными институтами.

Формирование социальной сущности человека означает самовозрастание множества качеств, которые отличают человекоподобное биологическое существо от собственной непосредственной биологической сущности, и проявляется, дает о себе знать только в виде формы — в виде социальных отношений, которые в свою очередь образовывают, рождают социальные ценности. По мере роста уровня социализации эти социальные ценности указывают на уровень, степень человечности, особое качественное состояние особенного животного и т.д.

Необходимо отметить, что с утверждением особенных социальных отношений, которые выражены опосредствованным товарным производством (общественная форма товарного производства Т — Д—Т) как следствие (социальное следствие второго порядка), как некий общечеловеческий ценностный ориентир, некое общее социальное видение мира, появляется так называемая общественная психология. Это всеобщее ценностное сознание начинает свое проявление под «эгидой» закономерности симметрии. В первобытной общине так называемое общинное ценностное сознание само по себе означало «Мы», ибо сущность единичного «Я» была подчинена сущности общины, а последняя в плане социальной высоты, ценностного ориентира, выступала высшей ценностью, то есть самоцелью, как всеобщее «Я» для собственного же здесь-бытия. Сущность такого здесь-бытия торжествовала своей временной примитивно-«действительной» сущностью, своей естественной завершенностью как непосредственной данностью и готовностью к самоотрицанию. На таком историческом этапе становления социальной сущности закономерность симметрии социальной ценности (общественного ценностного сознания и самосознания) проявляется весьма странным образом. Суть ее особенного проявления заключается в ее противоречивом состоянии, в том, что сущность симметрии есть и не есть: есть постольку, поскольку первобытнообщинное «Я» (то же, что и «Мы») всегда содержит свою противоположную сущность и она ждет своего исторического часа; не есть постольку, поскольку она находится в статическом состоянии, пока отсутствует противоположная ценность (она — в потенции). Однако такое отсутствие симметрии вызвано ее же присутствием, так как рассматриваемое нами первобытнообщинное ценностное сознание является неким особенным (правда, примитивным) синтезом закономерности симметрии. С точки зрения развития эта противоречивость означает, что закономерность симметрии начинает проявлять свою сущность. Таким образом, опосредствование первобытнообщинного ценностного сознания представляет начало процесса индивидуализации естественного, природно-«действительного» всеобщего «Я» (примитивного «Мы»). Такого рода индивидуализация выступает как начало самоотрицания всеобщего «Я», его сущностное расчленение, или начало противостояния между всеобщим и индивидуальным «Я» и изменение ценностного сознания социального объекта вообще.

По мере совершенствования орудий «труда» — ибо именно оно способствовало становлению социальной сущности посредством ее противоречивой непосредственности — первобытнообщинное ценностное сознание начало свое опосредствование следующим образом: ценностное сознание одной общины стало противостоять ценностному сознанию другой общины, то есть всеобщее «Я» одной общины (в данном случае как единичное «Я») стало противостоять всеобщему «Я» другой общины, что означает противостояние между всеобщими «Я» и «Ты» или же «Мы» и «Они». Такого рода противостояние (или выявляемая сущность качественного перерождения, качественного инобытия примитивно-«действительного» всеобщего «Я») является результатом самоотрицания непосредственной сущности ценностного сознания всеобщего «Я». Единичное «Я» находит себя в обновленном виде только в соотношении с себе подобными. Результат такого соотношения снимает с себя первоначальную нагрузку и начинает действовать уже в обратном направлении, то есть внутри всеобщего «Я». Именно здесь и именно так начинается действительное самоотрицание примитивно-«действительной» сущности ценностного сознания всеобщего общинного «Я», то есть общинное «Я» претерпевает неминуемое перерождение процесса социализации. Его этапом выступает начало особенного товарного производства и соответственно начало особенных социальных отношений, которые являются следствием закономерности симметрии, приводящей к перерождению ценностного сознания очеловечивающегося человекоподобного существа.

Мы считаем необходимым указать на формы перерожденных социальных отношений, которые своим проявлением сокрушили непосредственную сущность естественного примитивно-«действительного» ценностного сознания во имя действительного становления человеческого феномена, для его самовозврата в новом качестве:

• частнособственнические социальные отношения (возникновение института государства, классовое деление общества и т.д.),
  
• рабовладельческие социальные отношения,
  
• феодальные социальные отношения.
  

По сути дела, весьма сложно разграничить причинно-следственную последовательность форм проявления сущности перерожденных социальных отношений, так как они возникают практически одновременно и сущностно взаимообусловливают друг друга. По большому счету, они суть одно целое — перерожденная сущность опосредствующегося «человека». А теперь рассмотрим рабовладельческие и феодальные перерожденные социальные отношения.

1. Рабовладельческие социальные отношения

Все известные исторические этапы процесса социализации имеют условный характер, так как у них нет (и не может быть) четких временных границ существования и отрицания, более того, по сегодняшний день встречаются пережитки самых ранних исторических этапов социализации. Однако они нас интересуют не как сами по себе объективно имеющиеся исторические этапы становления социальной сущности «человека», а как историко-логическая сущность возникновения и самоотрицания каждой исторической формации, то есть как сущность самой закономерности становления феномена социальности. Поэтому наше внимание привлекают рабовладельческие социальные отношения как первая в человеческой истории общественная формация, сущность которой заключается в абсолютном порабощении, перерождении очеловечивающейся человеческой сущности самим «человеком». Объективные условия, способствующие развитию средств производства, достигли того критического состояния, при котором начал формироваться новый способ производства и соответственно качественно новые (превращенные в свое другое) социальные отношения, являющиеся основой становления гуманных социальных отношений. Таким образом, зарождение перерожденной сущности социальных отношений означает начало классического, действительного самоотрицания (отрицательное опосредствование социальной сущности вообще) естественной, примитивно-«действительной» и непосредственной социальной сущности особенного животного (очеловечивающегося человекоподобного животного во всеобщем понимании). Из вышесказанного следует, что рабовладельческая формация выступает формой проявления начала особенного, опосредствованного товарного производства (Т—Д—Т). В данной формации «человек» начинает полностью противостоять своей собственной сущности. Это противостояние выражается основным противоречием между отдельными (то есть конкретными единичными социальными объектами) индивидами. Происходит поляризация внутри данного общества: на одном его полюсе концентрируются власть имущие, то есть рабовладельцы, а на другом полюсе — безвластные, то есть рабы. Эта поляризованная социальная всеобщая сущность стала утверждаться в полисе (город-государство). Государство выступило собственником всей принадлежащей ему территории. Главными объектами такого города-государства выступали рабы и земля. В рабовладельческом обществе основной экономической целью производства выступало производство прибавочного продукта, а главным средством достижения этой цели — рабы (социальное количество, а не социальное качество). Как мы заметили, особенное товарное производство, то есть тенденция производства стоимости, подчинила своей закономерности опосредствующуюся сущность «человека»: человеческий фактор на определенное (весьма длительное) время начал перерождаться и превратился в покорного слугу товарно-денежных отношений. Мы упомянули о действительной сущности товарно-денежных отношений, так как с точки зрения диалектической закономерности рабовладельческая формация впервые показывает свою суть в виде становления социальной сущности в классическом смысле, которая была скрыта на начальных стадиях опосредствования и, таким образом, наглядно демонстрирует первую, главную ступень основного социального противоречия, заключающегося в том, что первобытный «человек» есть и не есть «человек» (соответственно первобытнообщинные социальные отношения есть и не есть социальные отношения, есть и не есть непосредственные животные отношения), есть и не есть животное. Действие первобытного «человека» есть и не есть «труд», первобытная собственность есть и не есть общественная собственность (она в зачаточной форме содержит в себе элементы общественной собственности). Первобытный примитивно-«действительный» продукт есть и не есть продукт, он находится в ожидании своего самоснятия посредством товара, денег, капитала, денег₁ и товара₁. То, что первобытный «человек» есть и не есть «человек», на наш взгляд, выступает самым основным социальным противоречием, и только абсолютное понимание этого дает возможность целостного представления процесса социализации.

Первобытное человекоподобное существо есть «человек» постольку, поскольку он уже существенно отличается от непосредственного животного и в нем наличествуют многие социальные признаки, которые в обязательном порядке будут стремиться к своей действительной сущности, то есть по форме он — животное, а по содержанию (в потенции) — человек. В то же время первобытное человекоподобное существо не есть человек, так как его социальная сущность имеется всего лишь в потенции, орудия «труда» настолько примитивны, что действия первобытного «человека» практически не отличаются от действий животного. Действия первобытного «человека» есть «труд» в силу отсутствия принуждения социального характера (в этом отношении можно констатировать, что в первобытном обществе естественное и примитимное свободное время тождественны) и не есть «труд», так как труд, трудовое пребывание возможно только в свободное время, то есть является результатом осознанного человеческого действия. Продукт этого общества есть продукт (примитивно-«действительный») в силу его исключительно потребительного характера и одновременно не есть продукт по двум объективным причинам: во-первых, он, его изначальная примитивная сущность (удовлетворение только животных потребностей) ждет своего разрешения, своего качественного инобытия — действительного продукта; во-вторых, он предназначен для удовлетворения сугубо животных потребностей. Первобытнообщинная собственность есть и не есть общественная собственность в силу ее единичного характера (она ограничивается одной общиной), однако из-за своей диалектичности она примет всеобщий характер. Отметим, что историческое опосредствование единичной сушности первобытной общественной собственности начнет свое проявление отрицательно и завершится на конечном этапе разотчуждения социальных отношений.

Социальное противоречие первобытного общества дает о себе знать и становится наглядным (впервые в человеческой истории) в рабовладельческом обществе. Примитивно-«действительная» сущность первобытного человека в этом обществе постепенно начинает исчезать. С точки зрения рабовладельца, раб — не человек, а некий говорящий предмет, служащий средством для создания благополучия рабовладельца. При этом сам рабовладелец в большей степени, чем его раб, отдален от «родовой сущности». Первобытная общественная собственность переходит в свою полную противоположность — частную собственность.

Противоречивая сущность первобытного «трудового человека» начинает разрешаться в пользу рабовладельческого рабочего «человека». Примитивно-«действительный» продукт превращается в товар, то есть потребительная стоимость — в стоимость, соответственно природно-«действительный» «человек» — в перерожденного «человека». Частная собственность в рабовладельческом обществе есть и не есть частная собственность, так как на этом этапе развито простое товарное производство и товарообмен носит единичный, случайный характер 104.

Таким образом, рабовладельческие социальные отношения в полной мере обнаруживают и далее демонстрируют ранее скрытую, едва заметную сущность социального становления (процесса социализации) и всю сущность собственного самоснятия, поэтому именно рабовладельческая формация является особенным историческим моментом, особенным историческим условием как для становления сущности гуманного, действительного человека, так и для научного анализа историко-логической сущности процесса социализации вообще.

В рабовладельческой формации характерным выступает то обстоятельство, что особенное товарное производство стало в полной мере ограничивать «человеческую» естественную свободу, полностью подчинять ее собственной «хладнокровной» воле. Естественное, природное, примитивно-«действительное» существо превращается в раба, но именно этим превращением закладывается основа действительной человеческой свободы. В рабовладельческой формации раб («человек») приравнивается к орудию «труда»; тем самым, начинают зарождаться признаки антагонизма, то есть возникшее противостояние перерастает в противоречие, а последнее в социальной сфере рождает антагонизм — крайнюю форму социального противоречия 105, сущность которого основана на непримиримой борьбе угнетенного слоя общества (далее класса) против своих угнетателей.

Теперь рассмотрим некоторые особенности социальных отношений, которые свойственны только рабовладельческой формации. Дело в том, что единичные случаи рабства имели место еще при простом товарном производстве, однако тогда характер перерожденности этих социальных отношений только начинал приобретать свою сущность. Непосредственная сущность единичных случаев рабовладельческих социальных отношений заключается в том, что рабство появлялось сначала в семье, а потом, с изменением основной экономической цели производства (благодаря развитию, совершенствованию орудий «труда») и, следовательно, с захватом территории чужой (соседней и др.) общины, происходил захват пленных, которых превращали в рабов, то есть они превращались в особенную потребительную стоимость для создания непосредственных потребительных стоимостей. Однако такого рода особенная потребительная стоимость изначально не приравнивалась полностью к орудию «труда»: определенные экономические соображения могли выступать неким «человеческим» гарантом раба со стороны хозяина, который был заинтересован в физической сохранности и дееспособности раба. Но когда непосредственное, единичное товарное производство достигает своей новой качественной сущности — особенного, опосредстванного товарного производства (разумеется, этот процесс занял длительное время в человеческой истории), тогда непосредственная сущность единичных случаев рабовладельческих отношений опосредствуется, начинает свое отрицательное самоотрицание и приобретает свою особенную сущность — превращается в особенный товар. В таком обществе качественная нагрузка раба как товара гораздо меньше нежели, например, при начальной стадии рабовладельческих социальных отношений. Особенность этого товара заключается в том, что он, как и другие товары первой необходимости, продается на рынке (подчеркиваем, не на рынке «труда», а на обыкновенном рынке, в отведенном для работорговли месте) и его потребительной стоимости не уделяется существенного внимания даже из-за экономических соображений хозяина (впрочем, последние постепенно вновь начинают играть существенную роль) — проще было приобрести другого раба, нежели заботиться о нем: забота о рабе оказывалась дороже, чем рыночная стоимость раба. Из приобретенного «человеческого скота (human cattle)» выжимались последние капли физических, «трудовых» (потребительных) возможностей. Что же касается человеческого фактора по отношению к рабу, то он приравнивался к нулю 106.

Следовательно, основной этап перерождения рабовладельческих социальных отношений начинается с особенных, опосредствованных рабовладельческих социальных отношений, когда как рабовладелец, так и раб отчуждены, одинаково перерождены, только в разных социальных аспектах, в разном качественном соотношении, поскольку «при рабском труде даже та часть рабочего дня, в течение которой раб лишь возмещает стоимость своих собственных жизненных средств, в течение которой он фактически работает лишь на самого себя, представляется трудом на хозяина. Весь его труд представляется неоплаченным трудом. Наоборот, при системе наемного труда даже прибавочный, или неоплаченный, труд выступает как оплаченный. Там отношение собственности скрывает труд раба на себя самого, здесь денежное отношение скрывает даровой труд наемного рабочего» 107. Как можно заметить, К. Маркс обращает здесь особое внимание на диалектику необходимого и прибавочного «труда».

В отношениях раба и рабовладельца эксплуатация «труда» выступает в абсолютно наглядной форме. Поскольку раб выступает собственностью рабовладельца, аналогично многим неодушевленным предметам, постольку его «труд» (даже «труд» на себя) не оплачивается, он работает на хозяина безвозмездно. С точки зрения рабовладельца, этот «труд» выступает необходимым (обязательным) «трудом», а с точки зрения раба — принужденным, то есть полностью «прибавочным». В этих отношениях со стороны рабовладельца «труд» раба не рассматривается раздельно: на «труд» для хозяина и на «труд» для самого раба. Обстоятельство, что раб выступает собственностью для рабовладельца, стирает на самом деле имеющую место грань между необходимым и прибавочным «трудом». Поэтому в рабовладельческом обществе не мог возникнуть вопрос о необходимом «труде» раба с точки зрения самого же раба. Именно в этом обществе уже закладываются все необходимые условия для социального перерождения «человека».

В параграфе 1.4 данной книги мы упоминали о том, что экономической целью «производства» для первобытного «человека» выступало добывание средств существования, и на осуществление этой цели он тратил естественное, то есть природой отведенное, время безо всякого ограничения. По сути дела, естественное и примитивное свободное время суть одно и то же, то есть естественное время в зачаточной форме содержит элементы свободного времени. Что же касается рабовладельческой формации, то основной экономической целью производства для этой формации (то есть для рабовладельческих социальных отношений) выступает производство прибавочного продукта (необходимо отметить, что в каждой существовавшей формации, и сегодня, основная экономическая цель производства, основная цель совокупных социальных отношений вообще рассматривается с точки зрения господствующего общества, то есть имущего слоя (клана, класса и т.п.), а остальная совокупность социальных объектов рассматривается всего лишь средством для достижения вышеупомянутой цели, для ее осуществления…), соответственно такого рода качественно другая, противоестественная (противоприродная), перерожденная цель совокупных социальных отношений рождает, способствует появлению рабочего времени, то есть способствует появлению ограничивающих социальных факторов. Таким образом, именно с рабовладельческой формации берет свои истоки рабочее время (ограничивающее естественную свободу опосредствующегося человекоподобного существа), которое, как мы видим, опосредствует свою сущность по сей день.

В заключение отметим, что по мере возрастания степени опосредствованности (степени самоснятия, самоотрицания) особенных рабовладельческих социальных отношений рабовладение стало приобретать для рабовладельцев ущербный характер из-за увеличения роли социального фактора, что, в свою очередь, вызвало социальный кризис и привело в конечном счете к распаду рабовладельческих социальных отношений. Всеобщая действительная сущность рабовладельческого строя должна была качественно перейти в свое другое — феодальные социальные отношения, основной сущностью которых выступало владение (от позднелат. feodum), то есть частнособственнические отношения между феодалами и крестьянами, и такого рода отношения представляют собой уже новый в качественном плане этап опосредствования перерожденных социальных отношений в процессе социализации, в процессе превращения абстрактного «человека» в человека конкретного, в непосредственного действительного человека.

2. Феодальные социальные отношения

Феодальные социальные отношения выступают качественно новыми социальными отношениями, которые являются прямым следствием действительной, всеобщей сущности рабовладельческих отношений и возросшей роли сущности особенного, опосредствованного товарного производства. При зарождении феодальных социальных отношений создается впечатление, что с отменой рабовладения перерожденная сущность социальных отношений и соответственно «человека» ослабла, условия социальных отношений улучшились и придали особый характер свободе «человека». Однако такое впечатление является поверхностным, иллюзорным и обманчивым. Дело в том, что проявившее себя еще в первобытном обществе основное социальное противоречие, состоящее в том, что «человек» есть и не есть человек, в феодальном обществе становится менее наглядным и постепенно принимает скрытый характер. При этом перерожденная суть «человека» все больше усиливается, так как сущность эксплуатации опосредуется новыми социальными отношениями и создается видимость улучшения социальных условий. Что же касается частной собственности, то с возникновением особенного (опосредствованного) товарного производства она принимает все более классический вид. Более того, необходимо отметить, что в феодальном обществе крестьяне являются и одновременно не являются рабами, являются и не являются наемными рабочими. Феодальные социальные отношения отличаются от рабовладельческих еще и тем, что обнаруживают различие между необходимым и прибавочным «трудом». Правда, это различие отчасти скрывается максимальным размером ренты, а отчасти — зародившимися денежными отношениями. Эксплуатации становится все менее наглядной, а при капиталистическом способе производства полностью маскируется — денежные отношения создают иллюзию полной оплаты «труда» рабочего.

Феодальные социальные отношения усилили степень перерождения социальных отношений. Свобода крестьянина (отчасти индивидуального ремесленника и др.) не означала независимости от кого бы то ни было — по своей воле крестьянин всего-навсего выбирал себе господина и вступал с ним в феодальный договор. Крестьянин вел самостоятельное хозяйство (именно с этого исторического момента у крестьянина особо развивается чувство собственности и в последующем приближает его к буржуа, которым в потенции крестьянин и становится, в отличие от пролетариев), однако, вместе с тем, он был лишен права свободно владеть и распоряжаться своим наделом и вынужден был отдавать своему господину прибавочный продукт в виде феодальной ренты (объем этой ренты достигал таких размеров, что «свободный» крестьянин едва сводил концы с концами). С усилением роли особенного товарного производства (Т—Д—Т) стали развиваться товарно-денежные отношения, что, в свою очередь, привело к окончательному разрушению общинно-родового строя. Под воздействием новых социальных порядков стали возникать разные замкнутые социальные ячейки. Происходило четкое разделение социальных функций между классом, управляющим государственными институтами, и классом непосредственных производителей — крестьянами и ремесленниками, которые в дальнейшем полностью оттесняются от государственного управления, оказываются под властью военного и духовного сословий, будучи вынужденными обеспечивать их всеми необходимыми жизненными средствами. Более того, и феодалы (а также все представители сословий), и крестьяне стали отдаляться от коллективной, общественной сущности, что привело к становлению вульгарной, противоестественной, чуждой человеческой сущности — к усилению процесса иррациональной индивидуализации. Последняя, в свою очередь, привела к переосмыслению всех общественных ценностей и, следовательно, утверждению новых — «небесных», потусторонних, то есть трансцендентальных, — ценностей. Материальное производство не рассматривалось как самоцель (на самом деле, в средние века и чуть позже на первое место ставился моральный кодекс, например рыцарская честь и т.д., но об этом можно было вести речь только среди господствующего класса). Главной экономической целью производства в феодальном обществе выступало производство земельной ренты (помещики были заинтересованы во владении большими земельными территориями, и, как правило, захват этих территорий осуществлялся кровью и мечом), а главным средством достижения этой цели выступало поместье и крепостные крестьяне. Все это можно было продать или купить (или подарить поместье вместе с крестьянами). В феодальном обществе, в отличие от рабовладельческого, степень перерождения социальной сущности конкретного «оконкречивающегося» человеческого индивида (в частности, крестьянина) стала возрастать из-за усиления роли особенного товарного производства. Отсюда следует, что феодальные социальные отношения выступают опосредствованной сущностью рабовладельческих социальных отношений, качественно новой общественной формой проявления этой сущности, так как в этом обществе перерождение конкретного человека приобретает особенную качественную нагрузку.

Весьма интересным выступает то обстоятельство, что если в рабовладельческом обществе отношения между рабовладельцем и рабом строились на полном, абсолютном отрицании человеческого достоинства раба, то феодалам (новому, качественно обновленному господствующему классу) на помощь пришла религия — в основном христианство (оно сыграло отчасти положительную роль в утверждении и укреплении так называемой человеческой морали, но вместе с тем, впрочем как и все мировые религии, способствовало ограничению человеческой свободы и тем самым замедлило действительное становление человеческой сущности), — которая, прикрываясь проповедями о духовном равенство людей, на самом деле, встала на службу господствующему классу и продолжает делать это по сей день. Ф. Ницше писал: «Христианская вера (как любая другая. — В.П.) есть с самого начала жертвоприношение: принесение в жертву всей свободы, всей гордости, всей самоуверенности духа и в то же время отдание самого себя в рабство, самопоношение, самокалечение» 108.

Таким образом, феодализм, феодальные социальные отношения выступают обязательным историческим этапом в человеческой истории для действительного становления особенного, опосредствующегося перерожденного «человека» и особенного, опосредствующегося товарного производства (Т—Д—Т). Этот исторический этап процесса социализации создал все необходимые объективные условия для качественного инобытия перерожденных социальных отношений и соответственно перерожденного «человека», подготовил основу для начала капиталистического способа производства, то есть для утверждения сущности отчужденных социальных отношений и отчужденного «человека».

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

3.1. Сущность феномена «отчуждение»

1

Становление, то есть социализация, человека представляет собой совокупность всех исторических этапов опосредствования феномена социальности. Во второй главе данной книги мы по мере возможности осветили суть как самого феномена перерождения, так и перерожденных социальных отношений (соответственно перерожденного «человека»), а также указали на то обстоятельство, что, как любое явление, сущность объективной закономерности перерожденных социальных отношений должна постоянно опосредствовать свое непосредственное состояние (заниматься самоотрицанием каждой своей непосредственной сущности как результата непрерывного опосредствования), то есть должна находиться в состоянии постоянно самовозрастающего качественного инобытия. Это означает, что перерожденные социальные отношения по мере возрастания роли частнособственнического духа всеобщего социального объекта переходят в отчужденные социальные отношения. Если перерожденные социальные отношения породили перерожденного «человека», и соответственно происходило самоперерождение «человека», то аналогично этому отчужденные социальные отношения рождают отчужденного «человека», и соответственно начинается объективный процесс самоотчуждения конкретного, единичного социального объекта. Из этого следует, что перерожденные социальные отношения переходят (меняются) в отчужденные социальные отношения. Таким образом, отчуждение означает крайнюю форму перерождения социальной сущности, которая появляется и усиливается с усилением роли особенного (опосредствованного) товарного производства, то есть с его постепенным превращением во всеобщее (действительное) товарное производство: Деньги — Товар — Деньги' (Д—Т—Д' является всеобщей формулой капитала). Товарное производство в свою очередь означает усиление сущности частной собственности, частнособственнических отношений, ибо именно «частная собственность, возникшая в результате развития отношений “отсвоения”-присвоения, порождает социальное перерождение человека. Однако частная собственность является необходимым, но недостаточным условием отчуждения. Отчуждение — явление, адекватное всеобщему товарному производству, лишь в его условиях оно принимает всеобщий характер. При этом крайность социального перерождения человека вызвана отношениями всеобщего товарного производства, в условиях господства которых цель общественного производства реализуется не в естественно-натуральной форме богатства (избыток или излишек, непосредственный прибавочный продукт, феодальная земельная рента), как это имело место в докапиталистических формациях. При всеобщем товарном производстве действительным богатством признана его абстрактная форма — деньги, а закономерность социального движения отражается во всеобщей формуле капитала. Именно этим детерминировано то обстоятельство, что в обществе денег человек, утратив свою внутренне-качественную сущность, приобретает внешне-количественную определенность в виде неограниченной потребности в деньгах (в этом и состоит суть отчуждения). Поэтому в любом обществе, где денежные отношения являются системообразующими, наличие тех или иных форм отчуждения объективно неизбежно» 109. Отчуждение «человека» и далее его самоотчуждение в стадии завершения особенного товарного производства является таким особенным социальным явлением, что его течение происходит абсолютно независимо от нашего желания, так как вся совокупность общественных отношений опосредствована товарно-денежными отношениями и насыщена частнособственническими устремлениями. При таком положении на этом историческом этапе процесса социализации остается только мечтать о человечности человеческого общества.

Именно самостоятельные, объективные течения общественных отношений должны быть оценены объективно, то есть действительно научно, так как показателем степени зрелости общества (социума) и единичного оконкречивающегося «человека» выступают присущие им социальные отношения. Именно благодаря этим субъективным и постоянно опосредствующимся совокупным социальным отношениям и формируется та совокупность социальных качеств, которые определяют человечность в единичном «человеке», или же уровень оконкреченной сути в единичном социальном существе.

В сегодняшней гуманитарной науке вопрос, связанный с феноменом отчуждения, освещается недостаточно полно. Такую ситуацию можно объяснить тем, что феномен отчуждения неоднозначен, трудно понятен и весьма сложен по содержанию. Поэтому для того чтобы полностью вскрыть его сущность, имеющаяся объективная необходимость принуждает нас сделать определенное отступление от рассмотрения непосредственной сути этого вопроса. Это отступление не только позволит нам проанализировать языковую составляющую феномена «отчуждение», но и укажет на некоторые взгляды и мнения по данной проблеме.

В отношении понимания феномена «отчуждение» существует много недоразумений, которые усугубляются такими внешними обстоятельствами, как отсутствие в некоторых языках (например, в русском языке) точно соответствующих терминов, отражающих суть этого понятия.

На сей счет весьма основательно замечание Э.В. Ильенкова о том, что «в русском языке термин “отчуждение” покрывает по меньшей мере три не совсем совпадающих немецких термина — Entfremdung, Entausserung, Verausserung. В силу этого в русских переводах часто ускользают некоторые, может быть, очень важные оттенки мысли Маркса, и как раз в тех пунктах, где речь идет именно о противопоставлении его позиций гегелевской системе понятий. Для различения Entfremdung, Entausserung, Verausserung в русской философской терминологии попросту нет устойчивых и единообразных терминов, а все попытки такие создать приводили до сих пор к появлению очень неуклюжих и явно нежизнеспособных конструкций» 110.

Отметим, что в грузинском языке вышеназванные немецкие термины соответственно передаются терминами «гадагвареба», «гауцхоеба», «гасхвисеба». Более того, они даже точнее отражают суть дела и не отождествляются друг с другом, как это иной раз имеет место в немецком языке. В человеческом обществе человек сначала проходит стадию «гадагвареба», то есть перерождается, находится в стадии предотчуждения. В данном случае понятию «гадагвареба» в русском языке соответствует понятие «перерождение», а в немецком языке мы не можем пока найти адекватного понятия. После этого человек находится в стадии отчуждения, то есть в стадии «гауцхоеба», что абсолютно тождественно понятию Entfrendung. Отчуждение (как Entfremdung, как «гауцхоеба») происходит за счет частнособственнических социальных отношений и всеобщей сущности товарного производства. При производстве прибавочной стоимости непосредственные производители лишены подавляющей части конечного результата своего «труда» 111. Происходит принужденное «гасхвисеба», то есть «отсвоение», или «отдругивание» 112, что и приводит в конечном счете к отчуждению «человека».

Само товарное производство означает производство ради продажи, где на самом деле продается оконкреченное, кристализованное, опредмеченное рабочее время, более точно — прибавочное рабочее время. Это означает, что рабочий, непосредственный производитель продукта практически отделен (за исключением минимальных средств в виде прожиточного минимума) от конечного результата своего «труда» (в данном случае уместно применение термина «отсвоение», являющегося антонимом термина «присвоение», или «отдругивание»), он «отсвоен» от его конечного продукта.

От лингвистического аспекта феномена «отчуждение» перейдем к рассмотрению некоторых его дефиниций.

В Философском энциклопедическом словаре (ФЭС) имеется следующее определение отчуждения: «Отчуждение — социальный процесс, присущий классово-антагонистическому обществу и характеризующийся превращением деятельности человека и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним и враждебную силу. Истоки отчуждения — в относительном обособлении индивидов в производстве и возникающей на этой основе частной собственности, в антагонистическом разделении труда… Отчуждение является исторически преходящей формой опредмечивания человеком своих способностей и связано с овеществлением и фетишизацией социальных отношений» 113. Это определение вышеуказанного социального процесса не удовлетворяет сути дела. Создается впечатление, будто отчуждение как процесс, проявляющийся в общественных отношениях, присуще только классово-антагонистическому обществу. На самом деле, отчуждение свойственно и классово не антагонистическому обществу (например, социалистическому обществу); более того, отчуждение совокупных социальных отношений продлится до тех пор, пока непосредственный обмен вещами будет осуществляться с помощью посредника — денег.

Не выдерживает критики утверждение из определения в ФЭС, что «отчуждение является исторически преходящей формой опредмечивания человеком своих способностей». Когда конкретный человек опредмечивает свои способности (то есть синтезирует физические и умственные способности с преобладанием второго) осознанно и когда он не отделен от конечного результата своего труда и последним может обмениваться с другим производителем без посредника (денег), то как раз тогда и будет отсутствовать отчуждение.

Не будем забегать вперед до рассмотрения следующего определения этого феномена, данного в Советском энциклопедическом словаре (СЭС): «Отчуждение — объективный социальный процесс, присущий классово-антагонистическому обществу и характеризующийся превращением деятельности человека и ее результатов в самостоятельную силу, господствующую над ним и враждебную ему. Истоки — в антагонистическом разделении и частной собственности; выражается в господстве овеществленного труда над трудом живым, в отсутствии контроля над условиями, средствами и продуктом труда; в превращении личности в объект эксплуатации и манипулирования со стороны господствующих классов и групп; получает определенное отражение и в сознании индивида (восприятие социальных норм как чуждых и враждебных, чувство одиночества, апатии и т.п.). Принимает наиболее острые формы в условиях капитализма. Социализм уничтожает коренные источники отчуждения (эксплуатацию, частную собственность, противоположность между городом и деревней, умственным и физическим трудом) и в ходе своего развития ведет к его полному преодолению» 114.

Разумеется, ученый, понимающий суть исследуемого нами феномена, не нуждается в помощи каких-либо определений, имеющихся в тех или иных словарях, а вот читатель, впервые в теоретическом плане столкнувшийся с этим феноменом и обратившийся к словарям (тут не имеются в виду первоисточники), к сожалению, вряд ли что-нибудь сможет понять.

В начале определения, данного в СЭС, обнаруживается та же ошибка, что и в определении, данном в ФЭС. Кроме того, о рассматриваемом определении в СЭС можно сказать следующее. Во-первых, не следует утверждать, будто существует «господство овеществленного труда над трудом живым». Сами по себе имеющиеся орудия труда и средства, которые выступают как кристаллизованный «труд» прошлого «живого» «труда», являются средством нового производства, нового овеществляемого живого «труда». Во-вторых, когда все необходимые «компоненты» (средства) для начала нового производства «вещей» являются собственностью одного или нескольких лиц (имеется в виду коллективная собственность, которая не особенно отличается от классической формы собственности, так как этот «коллектив» тоже выколачивает максимальные возможности из наемных рабочих), тогда люди, занятые непосредственным производством материальных благ классическим путем, оказываются отсвоенными от результатов своего «труда», то есть ими же произведенные вещи «покидают» (как ни странно) своих действительных хозяев (производителей) и «убегают» к культурному (?) владельцу этих рабов — частному собственнику. Вот, пожалуй, классический (объективный) процесс отчуждения от своей действительной сути как непосредственных производителей (овеществляющих средства производства), так и их владельца (частного собственника). Более отчужденным в таких отношениях выступает частный собственник и соответственно вся совокупность имеющихся такого рода собственников. При капиталистическом способе производства люди (непосредственные производители) рассматриваются как вещи (как средства, подобие орудий, средств труда), и отношения с ними рассматриваются аналогично отношениям с вещами. В-третьих, когда средства производства не являются чьей-либо (конкретного человека) собственностью, а являются достоянием производящих людей, то тогда «господство овеществленного труда» над «трудом живым» снимается (если можно так выразиться), и отчуждению не найти себе места (в такой степени, как прежде), так как непосредственный производитель не отсвоен от конечного результата своего «труда» и становится владельцем одной части этого конечного «труда» в виде заработной платы, а другой ее части — в виде социальных услуг. Пока нельзя допускать мысли о том, что при наличии общественной формы собственности нет отчуждения. Оно не снимется, пока конечные результаты «труда» людей будут опосредствоваться посредником — деньгами.

Напомним также, что согласно анализируемому нами определению из СЭС: «социализм уничтожает коренные источники отчуждения (эксплуатацию, частную собственность, противоположность между городом и деревней, умственным и физическим трудом)». Между тем при социализме проблема отчуждения не снимается из-за наличия товарно-денежных отношений среди общества 115, из-за имеющихся больших военных расходов, существования классов и т.д. Кроме того, в определении из СЭС указывается на противоречие между умственным и физическим трудом, что нелепо, ибо свидетельствует об абсолютном непонимании феномена труда. Если человеческая деятельность (любая) осознана самим человеком и к этому действию его «принуждает» собственная внутренняя действительная радость, то тогда подобная деятельность возвышает человека. Это и есть труд. В таком случае не возникнет вопроса о противоречии между умственным и физическим трудом.

Социализм (общественная форма собственности) не может полностью снять отчуждение, но доводит степень ее присутствия в обществе до минимума.

Сделаем еще одно небольшое отступление, рассмотрим толкования сути феномена «отчуждение» в Толковом словаре русского языка:

• отчуждать — передавать (имущество) в пользу другого лица, организации, государства (офиц.);
  
• отчуждение — прекращение близких отношений между кем-нибудь, внутреннее отдаление, взаимное отдаление;
  
• отчужденный — а) отдаленный от других, изолированный; б) погруженный в себя, безразличный к окружающему 116.
  

Будем исходить из того соображения, что «отчуждение» является философско-политэкономической категорией, так как принято считать (и это объективно), что философия не просто исследует внешний мир, но и выступает как теоретическое мышление вообще, а политическая экономия исследует экономическую сущность совокупных социальных отношений.

Как таковая категория «отчуждение», если рассматривать ее вне человеческих (общественных) отношений, выступает чистой абстракцией. Именно в общественных отношениях отчуждение проявляется в совокупных актах и поступках, продиктованных общественным бытием и сознанием, выполняемых как конкретным человеком, так и обществом. Отчуждение фиксируется в сознании человека как отклонение этих актов и поступков от гуманных, действительно нравственных человеческих норм, то есть как проявление отрицательной сущности процесса социализации. Противоречия общества и природы, человека и техники, государства и общества, по сути дела, являются объективными (закономерными), сами по себе существующими реальностями, осознавая которые человек может достичь своей действительности. Г.С. Батищев писал: «Отчуждение, понятое с точки зрения его происхождения, предстает как всецело историческое дело самих же людей, а не как своего рода “первородный грех” или “онтологическая судьба”, извне навязанная им» 117. Необходимо отметить, что «становление человека, как и всякое диалектическое явление, характеризуется триадой: непосредственный человек (первобытное состояние человека) через опосредование (социально перерожденный и, в конечном счете, отчужденный человек) дает положительный синтез действительного человека, как всесторонне развитого общественного индивида. Поэтому действительное отчуждение нужно рассматривать, во-первых, как исторический процесс и, во-вторых, как определенное политическое явление» 118.

На сегодняшний день разными философскими направлениями по-разному воспринимался и истолковывался этот «чудо-феномен». Например, экзистенциальная модель понимания конкретного человека, его индивидуальной жизни не может ответить на вопрос, касающийся данной проблемы, так как жизнь конкретного человека изолированно от общества не может быть предметом изучения и анализа. Это было бы равносильно рассмотрению человеческого сердца, его функций вне человека.

Проблеме отчуждения отводится незаслуженно мало внимания, порой она просто игнорируется. Из зарубежных ученых исследованием этой проблемы занимался известный психоаналитик и философ ХХ века Э. Фромм. Он, в частности, отмечал: «Под отчуждением понимается такой способ восприятия, при котором человек ощущает себя как нечто чуждое. Он становится как бы отстраненным от самого себя. Он не чувствует себя центром своего мира, движителем своих собственных действий, напротив, он находится во власти своих поступков и их последствий, подчиняется или даже поклоняется им. Отчужденный человек утратил связь с самим собой, как и со всеми другими людьми. Он воспринимает себя, равно как и других, подобно тому, как воспринимают вещи — при помощи чувств и здравого смысла, но в то же время без продуктивной связи с самим собой и внешним миром» 119. Фромм утверждает, что отчуждение носит «всеобщий характер», и из-за этого от современной культуры не осталось почти ничего, а «в голове современного человека возник вопрос: “Стоит ли жизнь того, чтобы ее прожить”» 120? Фромм считает, что «человек в действительности представляет собой совсем не то, что он есть в потенции, или, иначе говоря, что он есть не то, чем он должен стать и чем может стать» 121.

В нашем исследовании особое внимание обращается на то обстоятельство, что при переводе трудов К. Маркса была упущена действительная сущность феномена «отчуждение», и поэтому разные понятия, приводимые философом, были искажены и отождествлены с используемым в обиходе понятием «отчуждение». Думается, немаловажным было бы приведение нескольких цитат из трудов Маркса.

Проанализируем его слова по поводу отчуждения рабочего. Маркс пишет: «Отчуждение рабочего в его продукте имеет не только то значение, что его труд становится предметом, приобретает внешнее существование, но еще и то значение, что его труд существует вне его, независимо от него, как нечто чужое для него, и что этот труд становится противостоящей ему самостоятельной силой» 122. Под «отчуждением рабочего» Маркс имеет в виду его отчуждение от своей сути в прямом смысле (в этом варианте понятия Entfremdung и Entausserung выступают как синонимы), так как продукт, производимый рабочим, продолжает свое «существование» вне рабочего, он «отсвоен» от рабочего. Результат труда рабочего становится чуждым для него самого, то есть происходит противоестественный процесс производства. Такой процесс производства (и соответственно характерные для него производственные отношения) ничуть не возвышает рабочего над действительностью, напротив, его потенциальные возможности (человечность) деградируют.

Когда Маркс рассматривает частную собственность как объективный процесс, он отчетливо подчеркивает, что неразвитая, первоначальная форма «отсвоения» (переведено как отчуждение) продукта от себя не может привести к классическому отчуждению. Маркс пишет: «…если я просто отчуждаю мою частную собственность по отношению к себе, то я полагаю ее только в качестве отчужденной вещи вообще, я снимаю лишь мое личное отношение к ней, я возвращаю ее во власть стихийных сил природы» 123.

Когда происходит «отсвоение» вещи от себя (то есть владелец добровольно перестает быть хозяином этой ранее принадлежащей ему вещи) с целью присвоения другой вещи, тогда возникает (должна возникнуть) взаимосвязь между двумя владельцами вещей (разумеется, разных по назначению), и «общественная связь, или общественное отношение, обоих частных собственников оказывается, следовательно, взаимным отчуждением частной собственности, отношением отчуждения с обеих сторон, или отчуждением как отношением обоих частных собственников, в то время, как в простой частной собственности отчуждение было еще только односторонним, еще только по отношению к себе… Благодаря взаимному отчуждению частной собственности сама частная собственность приобретает определение отчужденной частной собственности» 124, то есть взаимное «отсвоение» вещей обоими собственниками происходит из-за того, что их вещи обладают такой особенностью, которая выявляется после взаимного овладения ими «отсвоенными» вещами — потребительной стоимостью чужого «труда». Значит, чтобы удовлетворить возникшую потребность в вещи, находящейся в чужом владении (как результат чужого «труда»), человек должен получить ее посредством «отсвоения» своей вещи (результата своего конкретного «труда») и присвоения чужой вещи (чужого труда). Такого рода обмен, меновая торговля, связь, или общественное отношение, закладывают фундамент классического отчуждения людей. Когда такому обмену, меновой торговле или общественным отношениям, служат посредником их Величество деньги, тогда все связи между людьми усложняются и отчуждение человека от своей действительной природы принимает классический характер. Так как в случае обмена, или меновой торговли, люди, то есть два контрагента, безразлично относятся к качественным характеристикам друг друга, их не интересует степень человечности партнера, значит, главный интерес для них составляет количественная сторона (стоимость) взаимно «отсваиваемых» вещей. Чем больше количества такого рода присвоит один (и окажется в выигрышном положении), тем меньше достанется другому (и он проиграет). Ни один обмен не эквивалентен. Заметим, что во время таких актов человек абсолютно чужд другому человеку и все качества, присутствующие в нем в виде различных способностей, как-то: знание разных языков, коммуникабельность, эрудированность, ум и др., служат всего лишь средством для достижения количественного выигрыша, то есть для овладения большого количества — в данном случае — потребительной стоимости.

Любой акт обмена, купли-продажи сопровождается обманом (причем самими контрагентами этого акта присущее им свойство обманывать зачастую не анализируется), что является фактом отчуждения человека от человека в прямом смысле, то есть полностью игнорируется качественная сторона обмена — быть человеком.

Когда обмен, купля-продажа происходят посредством денег (то есть они опосредствуются деньгами), дело усложняется, так как «сущность денег заключается прежде всего не в том, что в них отчуждается собственность, а в том, что здесь отчуждается и становится свойством материальной вещи, находящейся вне человека, свойством денег, та опосредующаяся деятельность или то опосредующее движение, тот человеческий, общественный акт, в результате которого продукты человека взаимно восполняют друг друга. Отчуждая саму эту опосредующую деятельность, человек может теперь действовать лишь как потерявший себя, как обесчеловеченный человек; само соотнесение вещей, человеческое оперирование ими, становится оперированием некой сущности, находящейся вне человека и над человеком. Вместо того, чтобы сам человек был посредником для человека, наличие этого чужого посредника приводит к тому, что человек рассматривает свою собственную волю, свою деятельность, свое отношение к другим как силу, независимую от него и от них. Таким образом его рабство достигает апогея. Так как посредник есть действительная власть над тем, с чем он меня опосредствует, то ясно, что этот посредник становится действительным богом. Его культ становится самоцелью. Предметы, оторванные от этого посредника, утрачивают свою стоимость. Следовательно, они обладают стоимостью лишь постольку, поскольку они его представляют, между тем как первоначально казалось, что посредник обладает стоимостью лишь постольку, поскольку он их представляет. Это переворачивание первоначального отношения неизбежно. Этот посредник есть поэтому потерявшая самое себя, отчужденная сущность частной собственности, ставшая для самой себя внешней, отчужденная частная собственность, отчужденное опосредование человеческого производства с человеческим производством, отчужденная родовая деятельность человека. Все свойства, принадлежащие этой родовой производственной деятельности человека, переносятся на этого посредника. Следовательно, человек как человек, то есть в отрыве от этого посредника, становится настолько беднее, насколько этот посредник становится богаче» 125.

На таком историческом этапе социализации человеческой сущности, когда особенное, опосредствованное товарное производство достигает столь зрелого возраста, что начинается его объективное самоотрицание, социальные отношения приобретают такую особенную качественную нагрузку, что «буквально все» превращается в товар, главный элемент производства — человек превращается в абсолютную рабочую силу. Он всякий раз, причем не подозревая об этом, «отсваивается» от им же производимого продукта, тем самым действительно отчуждаясь от своей сути, от своей общественной сущности. В процессе производства стоимости человек рассматривается как обычное средство (орудие труда, предмет труда, с той разницей, что именно человеческая рабочая сила — источник прибыли вообще), непосредственные производители становятся абсолютными рабами своего существования, «приговоренными к жизни». Заметим, однако, что те, кто присваивают конечный продукт (капиталисты, бизнесмены, прочие деловые квазилюди) в виде кристаллизованного рабочего времени, рабочей силы, еще более отчуждены. Отрицательная степень их социальной сущности возрастает более, чем у самой рабочей силы (непосредственных производителей).

Разумеется, в таком случае деньги как «отчужденный образ (форма) всех вещей» 126 становятся «мерой ценности человека».

Как уже не раз подчеркивалось, когда происходит «отсвоение» собственности (пишут как отчуждение) посредством денег, то деньги опосредствуют между собой не только собственников как собственников вещи, но и выступают опосредующим элементом сущностей этих собственников в виде их отношений, что предстает перед нами как отчужденные социальные отношения.

2

Выше мы постарались изложить суть понятия «отчуждение», его смысловое значение и отчасти указали на объективную сущность появления этого феномена, однако чтобы полностью вскрыть историко-логическую нагрузку этого явления, необходимо в философско-политэкономическом ракурсе исследовать и проанализировать причинно-следственную связь этого феномена.

«Неугомонная» сущность закономерности товарного производства по мере опосредствования социальной сущности (процесс социализации) все более вселяется в человеческие души, вытесняя при этом из очеловечивающегося социального объекта саму человеческую сущность, демонстрирует свою вульгарную любовь и обманчивую преданность всему человечеству, все более укрепляет чувство частной собственности у отдельного индивида; общественное «Я» распадается на индивидуальные «Я» и возрастает противостояние между ними (в дальнейшем доходящее до противоречия и антагонизма). Такого рода противостояние является следствием естественного синтеза примитивно-«действительной» природы «человека» и его опосредствованной сущности — частнособственнического духа, ибо опосредствование социальной сущности означает поэтапное выявление сущности генеалогии продукта (исторические ступени становления социальной сущности), самоотрицания его примитивно-«действительной» непосредственной сущности. Закономерность самоотрицания получает свое действительное развитие только при наличии денег. Однако «почему частная собственность неизбежно должна развиваться в деньги? Потому что человек как существо общительное неизбежно должен прийти к обмену, а обмен — при наличии частной собственности как своей предпосылки — неизбежно должен привести к стоимости. Дело в том, что опосредствующее движение человека, совершающего обмен, не является при этой предпосылке движением общественным, человеческим, оно не является человеческим отношением, это абстрактное отношение частной собственности к частной собственности, и это абстрактное отношение есть стоимость. Деньги только и являются действительным существованием стоимости как стоимости. Так как совершающие обмен люди относятся друг к другу не как люди, то и сама вещь утрачивает значение человеческой, личной собственности» 127.

Частная собственность, частнособственнические социальные отношения уродуют социальную сущность в «человеке». Как правило, «человек» превращается в бесчувственный предмет, дополняет неодушевленный предметный мир своей чуждой как для самого естественного предметного мира, так и для самого себя и себе подобных сущностью. «Человек» перестает быть человеком и в то же время остается им постольку, поскольку является одновременно как причиной своего отчуждения, самоотчуждения, так и следствием снятия отчуждения. Для «человека» предметный мир, здесь-бытие превращается в абсолютное средство опустошения своей человеческой сущности, «человек» ощущает себя как социальный объект только тогда, когда физиологические потребности дают о себе знать; для него собственная непосредственность лишена всякой внутренней гармонии, так как он существует вслепую, неосознанно, у него, как правило, притуплено человеческое чувство и часто отсутствует само стремление быть человеком, так как такое стремление в отчужденном человеческом мире слишком накладно и порой небезопасно. Предметный мир, его непосредственное присвоение и владение им занимает сущность «человека», ибо чувство обладания этим миром и увеличение сферы влияния в общественных отношениях делает его счастливым. И, что характерно, для подавляющего большинства людей, такое состояние абсолютно не зависит от их воли, так как они не доросли до той сущности субъективного фактора, которая позволила бы осознанно внести изменения в существующую общественную связь. Поэтому «от человека не зависит, быть или не быть этой общественной связи; но до тех пор, пока человек не признает себя в качестве человека и поэтому не организует мир по-человечески, эта общественная связь выступает в форме отчуждения. Ибо субъект этой общественной связи, человек, есть отчужденное от самого себя существо… Каковы индивиды, такова и сама эта общественная связь. Поэтому идентичными являются положения, что человек отчужден от самого себя и общество этого отчужденного человека есть карикатура на его действительную общественную связь, на его истинную родовую жизнь; что его деятельность оказывается в силу этого мукой, его собственное творение — чуждой ему силой, его богатство — его бедностью, сущностная связь, соединяющая его с другим человеком, — несущественной связью и, напротив, его оторванность от другого человека оказывается его истинным бытием; что его жизнь оказывается принесением в жертву его жизни, осуществление его сущности оказывается недействительностью его жизни, его производство — производством его небытия, его власть над предметом оказывается властью предмета над ним, а сам он — властелин своего творения, оказывается рабом этого творения» 128.

Очевидно то обстоятельство, что «человеческая» животная сущность все более усиливает объективную сущность как самой частной собственности, так и частнособственнических отношений. В результате биосоциальная непосредственность в ходе своего опосредствования приобретает такую отчужденную сущность, что «человек» сам, против своей воли — хотя о какой-либо человеческой воле говорить не приходится, так как она просто не может иметь места, — выступает против своей естественной сущности, пожирает свою социальную сущность. Все его усилия направлены на самореализацию с отрицательным знаком, и его жажда обладать предметным миром становится такой особенной, что ее потребности владеть этим миром становятся безграничными, чему всячески способствуют их Величество — деньги. «Человек» начинает вырабатывать новую, чуждую для его естественной природы, социальную сущность, которая направлена на подавление действительно человеческих ценностей (его внутреннего призвания) как в самом себе, так и в своем окружении. Основной целью этой социальной сущности (этой объективности) выступает частнособственнический дух единичного индивида, частнособственнические устремления (мотивация), частнособственническое самосознание и соответственно частнособственнические социальные отношения, а что касается самого человеческого фактора, то он игнорируется, в лучшем случае выступает средством для прикрытия отчужденных социальных поступков. На сей счет любопытно следующее высказывание Маркса, которое лишний раз доказывает, что именно существование частной собственности есть главная причина отчуждения сущности человека в период его опосредствования: «Частная собственность сделала нас столь глупыми и односторонними, что какой-нибудь предмет является нашим лишь тогда, когда мы им обладаем, непосредственно им владеем, то есть когда он существует для нас как капитал или когда мы им непосредственно владеем, едим его, пьем, носим на своем теле, живем в нем и т.д. — одним словом, когда мы его потребляем, — хотя сама же частная собственность все эти виды непосредственного осуществления владения в свою очередь рассматривает лишь как средство к жизни, а та жизнь, для которой они служат средством, есть жизнь частной собственности — труд и капитализирование. Поэтому на место всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств — чувство обладания. Вот до какой абсолютной бедности должно было быть доведено человеческое чувство, чтобы оно могло породить из себя свое внутреннее богатство» 129.

Формирование чувства собственности («чувства хозяина») — некоторые ученые считают его необходимым фактором, важным моментом нашего времени — создает трудно разрешимые противоречия. Нарушается принцип социальной справедливости, так как частная собственность основывается на эксплуатации, которая противоестественна и отчуждает людей от необходимой человеческой сущности; она противоестественна для действительного человека, ограничивает, доводит до абсурда сознание и самосознание «человека», которого начинает занимать лишь одна цель — быть богаче в материальном плане.

Теперь необходимо подробно рассмотреть тот отрезок процесса социализации, который включает в себя действительное, всеобщее товарное производство, то есть начало капиталистического способа производства.

В ходе нашего исследования не раз подчеркивалась особенность товара как товара и то, что на самом деле он сущностно, то есть реально, есть продукт, потребительная стоимость. Следовательно, категория «товар» сама по себе является абсолютной абстракцией, и абстракция эта приобретает свою реальную нагрузку в социальных отношениях, во время движения продукта (акт обмена). Товар выступает внешней формой проявления сущности продукта, который в последующем, при особенном, опосредствованном производстве своей сущности, превращается в деньги, это означает, что товарный феномен рождает феномен денег. Причем их сущности начинают настолько проникать друг в друга (в дальнейшем между ними стирается причинно-следственная взаимосвязь, но это временное явление), что только путем особенной абстракции становится возможным их временное расчленение. Деньги реально выступают меновой стоимостью (в наших суждениях о деньгах всегда имеются в виду классические деньги — золото, бумажные же деньги становятся денежными символами, у которых отсутствует собственная стоимость, то есть они превращаются в чистую абстракцию, доходят до отрицания своей действительной сущности) и, таким образом, все более обостряют противоречие между потребительной стоимостью и стоимостью. Как известно, «потребительная стоимость денег состоит в том, что человек их потребляет как средство обмена на товар. Эта своеобразная особенность специфической потребительной стоимости устанавливается в виде неразделенного диалектического единства со стоимостью. Поэтому мы говорим, что товар и деньги суть ступени развития одной сущности — единства потребительной стоимости и стоимости» 130.

Особенное, опосредствованное товарное производство (Т—Д—Т) еще не рождает отчужденные социальные отношения, а всего лишь подготавливает их основу. Первыми опосредствующимися звеньями между перерожденными и отчужденными социальными отношениями становятся торгашеский и ростовщический капитал — настоящие отцы капитала. Именно их появление означает, что процесс социализации достигает такого уровня своего опосредствования, при котором особенное товарное производство постепенно начинает перерастать в капиталистический способ производства. Дело в том, что торгашеские и ростовщические социальные отношения являются чуждыми для классических товарно-денежных отношений, так как суть последних заключается в непосредственном производстве, производстве реального товара, то есть потребительной стоимости, а сущность торговых и ростовщических социальных отношений заключается в производстве стоимости посредством жульничества, то есть непосредственного обмана. По своим сущностям, что торгашеский капитал, что ростовщический капитал суть одно и то же — малым количеством денег получить большое количество денег — самопорождение денег. Правда, сущность купеческого капитала — купить, чтобы продать подороже (Д—Т—Д') — внешне будто бы схожа с промышленным капиталом, ибо промышленный капитал тоже есть деньги, превращенные в товар, который, будучи проданным, приносит большее количество денег, однако товар как часть промышленного капитала отличается от товара, который покупается всего лишь с целью перепродажи тем, что является совокупностью таких товаров, как рабочая сила, предмет «труда» и средство «труда». Этот особенный товар после синтеза своих составляющих (совершается процесс производства) превращается в другое качество как продукт (потребительная стоимость) и в другое количество как товар (стоимость). Что же касается ростовщического капитала, то там деньги, то есть непосредственные деньги, приносят большее количество денег (Д—Д'). Такая форма денежной сущности имеет место, хотя и противоречит действительной сущности денег и не объясняется сущностью товарообмена. Как мы убедились, торговый и ростовщический капитал объединяет одна сущность — сущность стоимости и одна цель — получение большей стоимости, однако в социальном плане они отличаются друг от друга и так же в корне отличаются от сущности промышленного капитала.

Мы обнаруживаем сразу два противоречия — как в социальном плане, так и в плане всеобщей формулы капитала. Сущность социального противоречия на этапе собственного опосредствования заключается в том, что «человек» есть и не есть отчужденный. Он отчужден постольку, поскольку если при простом товарном производстве (Т—Т) и опосредствованном товарном производстве (Т—Д—Т) отношения практически одинаково выгодны (за исключением единичных случаев) для каждого из контрагентов, то с возникновением торгового и ростовщического капитала качественная сторона социальных отношений сущностно меняется в худшую сторону. Особенное товарное производство на стадии своего отрицания подготавливает почву для основательного отчуждения социальных отношений. В этих отношениях основной целью выступает как непосредственный, так и опосредованный обман, жульничество; обманывают друг друга обе стороны: как покупатель, так и продавец. Что же касается ростовщического капитала, то здесь деньги изначально, на основе доброй воли сводят вместе договаривающиеся стороны. При этом ростовщик на самом деле грабит получателя займа — на этом основывается суть ростовщического капитала, — а в случае неуплаты сущность добровольного опосредованного грабежа приобретает непосредственную общественную форму грабежа, прямого насилия… Человек не отчужден постольку, поскольку классическое отчуждение начинается с развитием промышленного капитала, так как основным условием промышленного капитала выступает непосредственная эксплуатация, непосредственное и опосредствованное насилие «человека» «человеком» и окончательное стирание с лица земли человеческого ценностного фактора; «человек» приравнивается к средствам производства и находится на рынке «труда» в ожидании своего покупателя. Что же касается противоречия, имеющего место во всеобщей формуле капитала, то отметим, что прибавочная стоимость — сущность, которая по сегодняшний день пожирает человечность в «человеке», — «не может возникнуть из обращения; следовательно, для того чтобы она возникла, за спиной обращения должно произойти нечто такое, чего не видно в самом процессе обращения. Но может ли прибавочная стоимость возникнуть откуда-либо еще, кроме процесса обращения? … Капитал не может возникнуть из обращения и так же не может возникнуть вне обращения. Он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении» 131.

Таким образом, противоречивая и загадочная сущность прибавочной стоимости не желает добровольно «делиться своими тайнами», однако если внимательнее присмотреться к закономерности генеалогии продукта, которая в нашем случае посредством самоотрицания достигла капитала (П—Т—Д—К), то без особого труда можно обнаружить, что закономерность превращения денег в капитал необходимо выявлять из самой сущности товарообмена. Владелец денег, будучи капиталистом, в обязательном порядке «должен купить товары по их стоимости и все-таки извлечь в конце этого процесса больше стоимости, чем он вложил в него» 132. Как мы заметили, «фокус» капиталистического способа производства одинаково сложен и прост. Для того чтобы исчерпывающе охарактеризовать тайны капиталистического способа производства с точки зрения социальной сущности, необходимо некоторое отступление для выяснения сущностного соотношения денег и капитала.

Дело в том, что сущность денег как денег неизменна, но она может менять свою форму проявления в сфере обращения. Например, в особенном, опосредствованном товарном производстве (Т—Д—Т) товарооборот начинается с продажи и кончается куплей. Что же касается сущности всеобщей формулы капитала (Д—Т—Д'), то здесь обращение денег начинается куплей и кончается продажей, то есть, как мы заметили, социальная нагрузка денег сущностно меняется, соответственно и качество социальных отношений меняется в худшую сторону, отчужденная сущность человека начинает заметным образом набирать темпы для приумножения собственного величия. Таким образом, вырисовывается сущностная разность как роли денег, так и цели общественных отношений (что для нас важно): в особенном, опосредствованном товарном производстве целью социальных отношений выступает в основном производство потребительной стоимости (то есть доминирует производство потребительной стоимости). Что же касается всеобщего, действительного капиталистического способа товарного производства (всеобщая формула капитала Д—Т—Д), то целью для социальных отношений выступает производство стоимости, если быть более точным, то производство прибавочной стоимости (Д—Т—Д'). Необходимо отметить, что противоречивая сущность товара (то, что целью производства —простого, непосредственного, единичного и особенного, опосредствованного товарного производства — товара как стоимости является не стоимость, а потребительная стоимость, в деньгах дана в развернутой, а в капитале в разрешенной форме. Хотя производство потребительной стоимости с точки зрения характерных для этого исторического этапа социальных отношений и происходит не целесообразно, а целенаправленно, то есть имеет место тенденция самовозрастания роли денег как особенного посредника. Действительно, деньги — это стоимость, но такая стоимость, которая в любую минуту может превратиться в потребительную стоимость (Т—Д—Т) 133. Но деньги являются также такой стоимостью (это их особенное свойство, которое зависит от степени опосредствования, становления сущности денег), которая в любую минуту готова превратиться в новое качество — капитал, и породить новые как качественные, так и количественные стороны: новое качество — отчужденные социальные отношения и новое количество — прибавочную стоимость. Уделим особое внимание тому обстоятельству, что капитал сам по себе является сущей абстракцией, его статическая сущность приравнивается к его небытию, его сущность оживает только в динамике, то есть его можно обнаружить в совокупных социальных отношениях (в виде следствий: бедности большинства членов социума и роскоши меньшинства, в виде отсталости, неграмотности, национализма, экологических проблем, войны, наличия оружия массового уничтожения). Тем не менее, вникнуть в сущность закономерности капитала можно только абстрактно, так как «капитал — это не вещь, а определенное, общественное, принадлежащее определенной исторической формации общества производственное отношение, которое представлено в вещи и придает этой вещи специфический общественный характер. Капитал — это не просто сумма материальных и производственных средств производства. Капитал — это превращенные в капитал средства производства, которые сами по себе столь же мало являются капиталом, как золото или серебро сами по себе — деньгами. Монополизированные определенной частью общества средства производства, обособившиеся по отношению к живой рабочей силе продукты и условия приведения в действие самой этой рабочей силы — вот что в силу этой противоположности персонифицируется в капитале» 134. Именно так обстоит дело с деньгами, ибо они в первую очередь реализуют, осуществляют волю всех совокупных социальных отношений.

Теперь мы можем изобразить схематически опосредствование сущности товарного противоречия, которое в разное историческое время процесса социализации проявляется по-разному в виде товарного производства и особенных социальных отношений, опосредствованных деньгами, то есть исторически и логически товарное производство подразделяется на три стадии.

В чем же заключается сущность противоречий всеобщей формулы капитала, согласно которой деньги, находящиеся в обращении, самовозрастают. Рост количества денег сам по себе произойти никак не может, тем не менее, при капиталистическом способе производства существует опосредствованный рост фиксированного количества денег из-за их сущности быть особенным товаром, всеобщим эквивалентом. Таким образом, количественное самовозрастание означает способность денег купить на рынке такой особенный товар, такую особенную потребительную стоимость, благодаря которой они возвращаются к самим себе в возросшем количестве. Этим особенным товаром на рынке «труда» выступает рабочая сила — загадка всех загадок. Однако для того чтобы имели место капиталистические социальные отношения, необходимо такое качественное состояние процесса социализации, при котором особенное товарное производство достигает своего пика (критической точки). Такое состояние социализации и способствует накоплению определенной денежной суммы в руках отдельных лиц и вместе с тем существованию производителя, «свободного в двух отношениях: во-первых, свободного юридически, то есть не подвергающегося каким-либо притеснениям и ограничениям в продаже рабочей силы (государственные законодательные органы всячески способствовали принятию таких юридических норм, правил, законов, так как сущность частной собственности требовала постоянной защиты от ее же владельцев (такую картину мы наблюдаем и сегодня. — В.П.); во-вторых, лишенного средств производства и получающего минимум предметов, необходимых для существования, только продажей рабочей силы. Процесс возникновения этих двух необходимых предпосылок капитализма — накопления богатства в руках небольшой группы людей и появления масс, лишенных средств производства, — есть процесс первоначального накопления капитала. Исторически это есть процесс разрыва между производителем и средствами производства» 135.

На самом деле наемный «труд» спорадически существовал как при рабовладельчестве, так и при феодализме, но несмотря на это деньги не стали капиталом. В господствующее отношение капитал превращается после того, как вольно или невольно средства производства и непосредственные производители окончательно разъединяются и в конечном счете входят в противоречие, а последнее переходит в антагонизм. Поэтому антагонизм между собственниками средств производства и совершенно лишенных их непосредственных производителей выступает социальной предпосылкой превращения денег в капитал (причина этому — закономерность стоимости, ибо ее противоречивая непосредственная сущность постоянно должна находиться в состоянии самоотрицания, что способствует полному проявлению ее закономерности до наступления действительной сущности, то есть до ее полного самоотрицания) 136.

Обратимся к противостоянию «свободного» рабочего и владельца денег в сфере обращения денег. Нашей задачей выступает раскрытие сущности этого противоестественного противостояния. Даже политическая экономия слабо интересуется этой проблемой, не говоря уже о современных экономических теориях, занятых больше поисками математического характера моделирования экономических закономерностей как таковых, нежели проявлением экономической стороны социальной сущности и ее влиянием на очеловечивание «человека».

Выше мы отметили, что наемный «труд» дает о себе знать даже в рабовладельческих социальных отношениях. Однако и тогда, и при феодализме рабочий не мог превратиться в товар, так как для реализации рабочей силы как товара недостаточно одних только физических и духовных способностей — необходимо также, чтобы развитие средств производства и соответственно разделение труда достигли определенного развития. Следовательно, товарное производство достигает той критической точки своего развития, в которой благодаря частной собственности происходит постепенная поляризация социума на имущие и неимущие слои. Когда же заканчивается монополизация средств производства небольшой группой социума, тогда вырисовывается противоположная по сущности часть общества, количество которой в несколько раз превосходит количество владельцев средств производства. В человеческой истории известно немало случаев, когда мелких собственников насильно превращали в пролетариев в основном посредством массовых закупок земельных территорий. При этом с юридической точки зрения права собственника и пролетария были защищены одинаково. Однако пролетарий (рабочий) не обладал никакой собственностью, кроме своей физической и умственной способности работать, представать перед себе подобными как рабочая сила. Разумеется, история становления социальных отношений человека протекала гораздо сложнее, чем мы можем изложить, но нас интересует сущность самой закономерности капиталистического способа накопления и процесс отчуждения человеческой сущности.

Рассматриваемый нами вопрос усложняется еще и тем, что с появлением социальных элементов в природе происходит будто бы противоестественное для нее самой явление. По мере развития средств производства люди начинают друг друга ограничивать, притеснять, эксплуатировать, убивать. Ведь сама природа не имеет таких аналогов, она ни в коем случае не создает (не производит) поляризованное человеческое общество, на одном полюсе которого — владельцы средств производства, а на другом полюсе — пролетарии, лишенные всяких средств существования. Поэтому социальный вопрос является самым сложным из всех имеющихся вообще в науке вопросов.

Таким образом, самое ценное произведение природы — «человека» мы обнаруживаем на рынке, наряду с другими товарами. И появление такого товара совершает качественный переворот в имеющихся ранее товарно-денежных отношениях. С появлением этого своеобразного товара возникает абсолютно новое, весьма специфическое противоречие, которое одновременно есть и не есть социальное противоречие, есть и не есть экономическое противоречие: есть — постольку, поскольку вопрос носит сугубо социальный характер и касается непосредственно «человека»; нет — постольку, поскольку вопрос носит сугубо экономический характер, так как «человек» перестал быть «человеком» и превратился в обыкновенный товар. Однако раз мы имеем дело со специфическим товаром, а экономические вопросы не могут существовать без феномена социальности, то данное противоречие не может не являться социальным. Следовательно, на рынке труда рабочий есть и не есть человек, есть и не есть товар, а как товар выступает как потребительная стоимость и как стоимость. Именно с наступлением такого противоречия наступает кульминация самоотрицания перерожденных социальных отношений и начинается отчуждение человека, которое достигает своего пика на таком историческом этапе развития производственных сил, когда капиталистический способ производства начнет полное свое отрицание.

Хотелось бы отметить одно важное обстоятельство, касающееся рабочей силы и не освещающееся подобающим образом в гуманитарной литературе. Дело в том, что рабочий свободен, ибо несвободный, то есть освобожденный от всех обязательных общественных договоров, закрепленных юридически, рабочий не может находиться на рынке «труда» и выступает ни в качестве особенного, ни в качестве обычного товара. Важно лишь то, что он, рабочий, сам распоряжается всеми своими возможностями, то есть является самим собой. На рынке труда рабочий продает не свою рабочую силу и умственные способности, как это принято считать, а собственное право распоряжаться своей рабочей силой, то есть выставляет на продажу свое собственное право владеть своими ценными возможностями, способностями и т.д. Этот специфический товар рабочий продает временно (на месяц, год и т.д.), в противном случае он окажется полностью лишенным своей единственно ценной собственности — собственного, сугубо собственного, интимного права распоряжаться самим собой, своими возможностями. Если рабочий лишится этого, то останется абсолютной собственностью капиталиста, в качестве особенной потребительной стоимости.

Капиталист покупает рабочего на рынке труда как товар, но после покупки (по заключении юридического договора) этот своеобразный товар начинает становиться для капиталиста потребительной стоимостью, причем специфической потребительной стоимостью, которая явится непосредственной причиной образования стоимости, а если быть более точным, прибавочной стоимости (именно этой особенностью она отличается ото всех потребительных стоимостей).

Когда капиталист покупает этот особенный товар, он старается как можно дольше использовать (посредством юридического договора) его потребительную стоимость, так как именно эта потребительная стоимость в качестве рабочей силы выступает одним из основных и решающих элементов, наряду со средством и предметом «труда», начала процесса производства. Только благодаря рабочему первоначально авансированный денежный капитал возвращается к самому себе целым, невредимым и в возросшем количестве. Капиталист, получив в виде потребительной стоимости право рабочего владеть собственной рабочей силой, старается за счет чрезмерной эксплуатации рабочего извлечь всю возможную выгоду в виде прибавочной стоимости, которая достигается за счет особенной способности рабочего производить гораздо большее количество потребительной стоимости, чем ему необходимо для поддержания собственных нужд. Таким образом, капиталист после приобретения права на владение определенным временем особенной потребительной стоимости рабочего максимально использует эту потребительную стоимость — заставляет рабочего как можно больше работать, (производить для себя стоимость), причем оплачивает он лишь минимальную часть рабочего времени, чтобы наемник мог восполнять потраченную физическую энергию. Максимально используется особенная способность рабочего — производить количество потребительной стоимости в несколько раз большее, чем необходимо ему на восстановление потраченной в работе энергии. И именно эта реализованная в производстве особенность рабочего безоговорочно, безвозвратно присваивается капиталистом. В последующем воля к обладанию этой особенной потребительной стоимостью постоянно растет и развязывает капиталисту руки для получения безграничной свободы с целью безграничного увеличения возможности покупать и распоряжаться новыми особенными потребительными стоимостями тысяч и тысяч рабочих. Современное положение дел мало чем отличается от состояния капиталистической системы в XIX веке, с той лишь разницей, что сама «вульгарная» сущность формы насилия сегодня тщательно замаскирована множеством искусственно созданных общественных институтов, то есть способы и условия эксплуатации человеческого «труда» несколько «окультурены». Таким образом, капиталист, безоговорочно присвоив неоплаченное рабочее время, неоплаченный «труд», прибавочное рабочее время (прибавочным является рабочее время для рабочего, для капиталиста же оно выступает необходимым условием для нормального функционирования процесса производства прибавочной стоимости), тем самым присваивает вновь созданную стоимость и после продажи результата «труда» получает прибавочную стоимость. Так просто объясняется суть прибавочной стоимости капиталистического способа производства и так же легко объясняется противоречивая сущность основной формулы капитала, заключенная в том, что капитал должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении.

Капиталистический способ производства, капиталистические социальные отношения выступают особенными социальными отношениями всего исторического процесса социализации, так как разные исторические эпохи в плане экономического уровня развития отличаются не только тем, что производится (в этом отношении качество производимой потребительной стоимости, ее разнообразие и полезность, с точки зрения очеловечивания человеческой сущности безусловно играют главенствующую роль, а все рассматриваемое нами историческое время опосредствования социальной сущности, перечисленные нами показатели, стороны производства потребительной стоимости имеют подчиненный характер), но в основном тем, каким образом, какими средствами производится и что выступает главной целью самих производственных отношений.

Выше мы утверждали, что капиталистический способ производства выступает действительной, всеобщей формой товарного производства, однако во избежание путаницы необходимо указать на особенность этого исторического момента развития сущности товара. Дело в том, что возникновение товара, его непосредственная сущность, развитие (его опосредствованная сущность) и завершение процесса его становления, зрелый возраст (его действительная сущность в качестве капиталистического способа производства) является всего лишь частным моментом, «содержательным частным» генеалогии продукта как «содержательного общего», частным моментом главного опосредствования, превращения примитивно-«действительного» продукта в действительный продукт (П—П₁), а все это означает, что противоречивая сущность товара достигла такой критической точки своего опосредствования, когда неизбежно начало нового качественного опосредствования, то есть начало отрицания развитой сущности по восходящей линии, только с обратным — в качественном соотношении — знаком. Таким образом, из вышесказанного следует заключение: от генеалогии продукта самым непосредственным образом в качественном плане зависит генеалогия человека (процесс социализации, очеловечивания человекоподобного существа, правда становление обеих сущностей происходит одновременно, однако причинно-следственная зависимость, то есть роль доминанты, в социальном аспекте часто меняется), более того, от полного самоотрицания зависит становление действительных социальных отношений, соответственно действительного человека, то есть конкретного человека.

В чем же заключается особенность сущности капитала, денег, превращенных в капитал, и капиталистического способа производства? Г.С. Тодуа пишет: «Когда капитал находится в форме денег, деньги представляют собой не обычные деньги, а денежный капитал; когда он находится в форме средств производства и рабочей силы, эти последние выступают в форме производительного капитала; когда капитал находится в форме товара, товар получает свойства специфического, товарного капитала. Денежный капитал не равен деньгам. Эти последние — только один из его моментов; именно посредством денежного капитала превращаются деньги в подчиненный момент капитала. То же самое можно сказать и относительно других форм капитала.

Что же наличествует в таком персонифицированном капитале, что беспощадно подчиняет себе все? В капитале отражаются противоположные моменты одного и того же отношения: 1) средства производства монополизированы определенной частью общества; 2) юридически свободные рабочие не обладают средствами производства и поэтому вынуждены продавать рабочую силу; 3) продукт принадлежит капиталистам и не зависит от рабочих; 4) все это определяет условия действия рабочей силы. Соотношение указанных моментов обусловливается противоположностью между потребительной стоимостью и стоимостью, которая достигает высшей ступени в единстве капитала» 137, и сущность последнего синтеза обнаруживает саму себя в социальной форме в качестве отчужденных социальных отношений и соответственно отчужденного «человека».

Капиталистический способ производства интересуется человеческим фактором постольку, поскольку он выступает для него основным средством, более точно, опосредствующим средством (благодаря потребительной стоимости рабочей силы для капиталиста) денежной сущности вообще и его количественной стороны в виде прибавочной стоимости. Когда социальная сущность как явление временно принимает такую всеобщую форму, тогда человек как человек исчезает, уступает место отчужденному «человеку». Для вышеупомянутого способа производства основной целью выступает производство стоимости, то есть прибавочной стоимости.

Теперь вкратце рассмотрим основное противоречие капитала, соотношение и взаимозависимость сущностей капитала и «человека». Если деньги как деньги находятся в абсолютно «отсваиваемом» («отдругиваемом») и в то же время абсолютно присваиваемом положении, то капитал выступает абсолютно «отсвоенным» и в то же время в абсолютно присвоенном положении. Ведь капитал как особенная стоимость (независимо от того, в какой форме он находится: в денежной, товарной или производственной) предназначен для получения прибавочной стоимости что, в свою очередь, невозможно без непосредственной эксплуатации рабочего класса и без присвоения прибавочного продукта капиталистом. Иными словами, совокупные социальные отношения построены так, что из-за объективно наличествующего фактора (который создан конечной фазой особенного, опосредствованного товарного производства) большинство создает прибавочную стоимость для меньшинства (первые ее полностью отсваивают от себя, в плане прибавочного рабочего времени, ибо ее присвоение или не присвоение не зависит от их воли; а вторые эту прибавочную стоимость полностью присваивают), чтобы тем самым приумножить количественную сущность капиталистов для «расширенного воспроизводства» рабочей силы. Таким образом, мы указали на социальное противоречие: большинство производит товар для меньшинства как стоимость благодаря развитию отношений «отсвоения»-присвоения, следовательно, такого рода социальные отношения в своей сущности выступают не иначе, как отчужденными, нечеловечными социальными отношениями. В этом смысле общество без классов и без эксплуатации и товарное производство — несовместимые понятия. Сущность противоречия капитала заключается в том, что капитал является, с одной стороны, сгустком общественного «труда», его результатом, с другой стороны, частнокапиталистической собственностью (высшим синтезом частной собственности) 138. Именно в этом основном противоречии капитала, капиталистического способа производства «отражена градация сущности капитала, начиная с сущности первого порядка и включая наиболее глубинную сущность. Здесь сущность первого порядка — условия реализации рабочей силы, отношения между рабочими и капиталистами, как единство противоположностей, в условиях обращения. Сущность второго порядка, более глубокая, есть отношения между этими основными социальными группами в производстве, эксплуатация рабочего капиталистом. Сущность же третьего порядка, еще более глубокая, есть капиталистические отношения собственности на средства производства (есть еще четвертый порядок, сущность которого заключается в том, что всеми вышеперечисленными порядками создается условие для дальнейшего ведения расширенного капиталистического способа производства и воспроизводства. — В.П.). Эти отношения представляют глубинную субстанцию, основное производственное отношение в единстве капитала. Они составляют основу абсолютной цели капиталиста — производства прибавочной стоимости и ее присвоения» 139 и, тем самым, создают все необходимые условия для отчуждения социальных отношений и самоотчуждения «человека».

Таким образом, рассмотренные нами экономические отношения — суть крайне перерожденных, отчужденных социальных отношений, что является объективной необходимостью процесса социализации. Более того, как мы заметили, этот процесс, процесс отчуждения социальных отношений «человека», в обязательном порядке рождает иррациональную индивидуализацию обесцененного, вульгарного «Я». Процесс этот способствует разрушению целого, общественного «Я» как цели. Необходимо отметить то обстоятельство, что наметившаяся тенденция безудержной индивидуализации не означает непосредственного исчезновения общественного «Я». Речь ведется лишь о том, что коллективный дух, общественный субъект, в качественном, ценностном, плане стал исчезать, и, следовательно, аномальное конкретное «Я» стало выступать не в роли самоутверждающего человеческого существа посредством утверждения другого «Я», а в роли разрушителя действительной сущности человека — общественного «Я» как цели.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

3.2. «Отчужденный труд»

1

Что означает понятие «отчужденный труд»? Может ли вообще труд как жизнедеятельность, как производственная жизнь человека быть отчужденным? Прежде всего оговоримся о сущности самого понятия «труда». Дело в том, что труд есть не только деятельный процесс человека, это совокупность многих социальных качеств: процесс внутреннего переживания, душевного экстаза, это стимул жизни, творчество.

Из-за отсутствия в немецком языке термина «труд» К. Маркс, например, везде употребляет термин «работа», хотя четко разграничивает суть этих понятий. Переводчики же Маркса, не учитывая это, сущностно отождествляют понятия «труд» и «работа», что ведет к искажению концепции.

Трудящийся человек (в отличие от рабочего) не отчуждается по отношению к самому себе, не принижает своей сущности, не отдаляется от общественной сущности вообще. Это находит отражение и в языке. Действительно, не принято говорить “трудиться как лошадь” — обычно говорят «работать как вол, как лошадь, как трактор (то есть быть рабочей машиной) и т.д.».

Мы абсолютно не склонны заниматься игрой в слова, в термины. Просто дело обстоит гораздо сложнее, чем может казаться. В мировой литературе понятия «труд» и «работа» отождествляются, в чем можно убедится, проанализировав принятые определения. Рассмотрим, например, определение труда, данное в Советском энциклопедическом словаре: «Труд — целесообразная деятельность человека, направленная на видоизменение и приспособление предметов природы для удовлетворения своих потребностей. Труд сыграл решающую роль в формировании и развитии человека. Процесс труда включает 3 момента: собственно труд, предметы труда и средства труда. При первобытнообщинном строе труд выступал как коллективный, не было эксплуатации чужого труда. В антагонистических формациях труд непосредственного производителя — раба, крепостного крестьянина, наемного рабочего — подвергается эксплуатации со стороны господствующих классов. Социализм уничтожает все формы эксплуатации, обеспечивает реальное право на труд и всеобщность труда… При коммунизме труд станет первой жизненной потребностью всесторонне развитого человека» 140.

Если труд — целесообразная деятельность человека, если труд является его первой жизненной потребностью, то такого рода процесс не терпит рабства, так как раб лишен творчества, отсвоен от им же производимого продукта и вся его «деятельность» не приносит ему радости, рвб производит для другого раба, только этот другой раб является имущим рабом.

Утверждение, что «труд сыграл решающую роль в формировании и развитии человека» или «труд создал человека» (Ф. Энгельс) являются однобокими и даже неточными утверждениями. Однако необходимо подчеркнуть то обстоятельство, что способность к деятельности (производящая способность) сыграла решающую роль в формировании и развитии человека и именно благодаря таким способностям «человек-животное» проходит путь (опосредуется) очеловечивания.

С абсолютной уверенностью можно сказать, что приведенное определение труда в корне неверно, ненаучно.

Рассмотрим теперь приводимое в этом же словаре определение рабочей силы: «Рабочая сила — способность человека к труду, то есть совокупность его физических и духовных сил, применяемых им в процессе производства. При капитализме рабочая сила является товаром и обладает двумя присущими ему свойствами: потребительной стоимостью и стоимостью. При социализме рабочая сила перестает быть товаром; планомерно развивается и используется на базе общественной собственности на средства производства в интересах всех членов общества» 141.

Заметим, что когда возникает вопрос о рабочей силе, тогда суждения о человеке, о действительности его бытия алогичны. И при капитализме, и при известном нам социализме рабочая сила человека остается товаром, а сам человек — непосредственным саркофагом этой возможности главного элемента осуществления любого производства вещей — рабочей силы. Разница заключается только в том, что при социалистическом способе производства прибавочный продукт, создаваемый рабочими силами, большей частью возвращается к ним после централизованного распределения, но сама рабочая сила (рабочие, в основном, и крестьяне) приравнивалась к рабочей силе скота или станка.

Приведем соответственно определения понятий «работа» и «труд», данных в Толковом словаре русского языка.

«Работать. 1. Находиться в действии, в работе. Машина работает. Завод работает. Сердце работает… 2. Заниматься чем-нибудь, применяя свой труд… Работать по специальности… 3. Работать на заводе, в институте. Работать слесарем… 4. <…> Обслуживать кого-нибудь (что-нибудь) своим трудом. Работать на семью… Работать над собой — заниматься самоусовершенствованием…» 142

«Труд… 1. Целесообразная деятельность человека, направленная на создание с помощью орудий производства материальных и духовных ценностей. Умственный труд. Физический труд. Научная организация труда. Производственный труд… 2. Работа, занятие. Тяжелый труд… Заплатить за труды… 3. Результат деятельности, работы, произведение. Труд всей жизни…» 143 или же «трудиться, тружусь… Заниматься каким-нибудь трудом, работать…»

Как мы убедились, действительное содержание понятий «работа» и «труд» искажено и отождествлено. Это можно объяснить тем, что оба понятия указывают на процессы деятельности (на создание чего-либо деятелем, созидателем, человеческим индивидом или особенной частью общества), которые в большинстве случаев одинаковы по форме, — это производство. Принципиальная разница состоит лишь в содержании, в качественном различии. Процесс работы как необходимый производственный акт по созданию необходимых продуктов (и не только) для удовлетворения биологических и социальных потребностей является принужденным (мучительным), однако посредством такого состояния человек может стать качественно иным, новым, действительным — трудящимся. Труд человека — это такой процесс, такая деятельность, при которой гармонично сочетаются физические и умственные способности человека. Такого рода процесс является осознанно созидательным деянием «человеков» вообще.

Заметим, что из-за лингвистического аспекта (проблем, связанных с неточным переводом и отсутствием в немецком языке соответствующих терминов), о котором говорилось выше, неточно толкуются постулаты Маркса по проблемам феномена труда. Попытаемся найти действительный смысл, например, следующей цитаты из его научного труда: «Политическая экономия замалчивает отчуждение в самом существе труда тем, что она не подвергает рассмотрению непосредственное отношение между рабочим (трудом) и производимым им продуктом. Конечно, труд производит чудесные вещи для богачей, но он также производит обнищание рабочего. Он создает дворцы, но также и трущобы для рабочих. Он творит красоту, но также и продукт рабочего. Он заменяет ручной труд машиной, но при этом отбрасывает часть рабочих к варварскому труду, а другую часть рабочих превращает в машину. Он производит ум, но также и слабоумие, кретинизм как удел рабочих» 144.

Деятельность человека, которая для одних создает богатства, а других ведет к обнищанию, не может быть действительной деятельностью, то есть трудом. Такой процесс именуется работой. Такого рода человеческая деятельность противоречива и наносит ущерб, непосредственно рабочим, которые лишены счастья быть людьми (человеком). Противоречивость же заключается в недействительности рабочего процесса как деятельного процесса вообще, так как непосредственные производители лишены своего результата (причина отчуждена («отсвоена») от следствия), что алогично, противоестественно. Именно такая противоестественность (отрицательные, но объективные противоречия) порождают весьма распространенную социальную болезнь — отчуждение человека от самого себя (то есть от предполагаемой сущности человека), что, в свою очередь, является крайней формой его социального перерождения. Как понять все это?

Под отчужденным трудом Маркс имеет в виду не труд (так как в приводимых нами определениях труда слова «целесообразная деятельность» принадлежат Марксу), а работу (работа как деятельность человека может быть и целенаправленной, и целеустремленной и целесообразной, а труд — только целесообразным, однако труд как целесообразность содержит в себе и целенаправленность и целеустремленность человеческой деятельности), а под отчужденностью он имеет в виду «отсвоенную» работу, «отсвоенный» конечный продукт, результат работы. Именно об этом Э.В. Ильенков пишет: «“Присвоение” и в самом деле противоположно “отчуждению” — это то же самое понятие, только с обратным знаком» 145. Дело в том, что Ильенков имеет в виду понятие «отсвоение», а следовательно, точнее было бы сказать: под понятием «отчуждение» в переводах следует указать понятие «отсвоение».

Когда люди нанимаются для осуществления производственного процесса, они рассматриваются как рабочая сила, как средство (главная часть, главный элемент производства), а не как цель, тем более не как конечная цель производства. В этом случае сам производственный (деятельный) процесс выступает чуждым самим же производителям, что приводит к отчуждению самой сущности производственных отношений. «Отсвоение» (обычно пишут — «отчуждение», что неверно) непосредственных производителей от ими же производимых конечных результатов отчуждает, отдаляет их от человеческого общества. Сама жизнь как таковая становится для них чуждой, то есть бессмысленной. Рабочий (наемная рабочая сила) в этом случае предстает перед действительностью как раб (в прямом смысле этого слова), становится рабом своего существования.

Ни одна человеческая деятельность при наличии товарно-денежных отношений не оплачивается эквивалентно физическим и умственным затратам, в противном случае не могло бы идти речи ни о каком развитии вообще. Именно на разнице между заслугами и их неэквивалентными оценками в виде «прибыли» зиждется все мировое богатство, которым охотно распоряжается имущая часть общества (то есть его меньшинство). Именно потому, что непосредственный производитель лишен своего конечного результата — продукта, он (производитель) отчуждается в самом процессе (акте) производства. Сам акт производства, сама деятельность такого рода становится отчужденным, то есть неестественным, производством.

Дело обстоит совсем иначе, когда непосредственный производитель сам распоряжается конечным результатом своей деятельности (продуктом, вещью). Когда владелец продукта «отсваивает» его от себя без какого-либо посредника (одушевленного или неодушевленного) и присваивает другому (то есть его присваивает другой), и такого рода «отсвоение»-присвоение происходит без принуждения, естественным, действительным сношением, тогда имеет место акт дарения или обмена потребительными стоимостями (а не стоимостями), причем совсем не обязательно этот обмен происходит одновременно; в таком случае ни одна сторона не отчуждается, человек не отдаляется от человека.

Когда мы имеем дело с классическим процессом производства, тогда «труд является для рабочего чем-то внешним, не принадлежащим его сущности… он в своем труде не утверждает себя, а отрицает, чувствует себя не счастливым, а несчастным, не развивает свободно свою физическую и духовную энергию, а изнуряет свою физическую природу и разрушает свои духовные силы. Поэтому рабочий только вне труда чувствует себя самим собой, а в процессе труда он чувствует себя оторванным от самого себя. У себя он тогда, когда не работает; а когда он работает, он уже не у себя. В силу этого труд его не добровольный, а вынужденный; это — принудительный труд» 146.

Когда потенциальные человеческие возможности выявляются в принудительном порядке, а не добровольно, тогда «человек (рабочий) чувствует себя свободно действующим только при выполнении своих животных функций — при еде, питье, половом акте, в лучшем случае, еще расположась у себя в жилище, украшая себя и т.д., — а в своих человеческих функциях он чувствует себя только лишь животным. То, что присуще животному, становится уделом человека, а человеческое превращается в то, что присуще животному. Правда, еда, питье, половой акт и т.д. тоже суть подлинно человеческие функции. Но в абстракции, отрывающей их от круга прочей человеческой деятельности и превращающей их в последние и единственные конечные цели, они носят животный характер» 147.

Именно такова «судьба» рабочего, так как сущность характера работы (то, что его деятельность есть работа, а не труд) для него является чуждым; подавляющая часть производимого им продукта ему не принадлежит. И вообще, любая деятельность рабочего не есть самостоятельная деятельность. Эта деятельность, к которой его (его семью, если она имеется) в подавляющем большинстве случаев принуждают биологические необходимости: еда, питье, жилье и т.п. При такой принужденной деятельности он постепенно до конца изнуряет свои физические и умственные способности, принося себя ей в жертву. Наконец, подобное самоистязание является классическим отчуждением человека во всех его социальных проявлениях. Необходимо напомнить и то обстоятельство, что при наличии такой крайне перерожденной сущности совокупных социальных отношений и самого характера производственных отношений степень отчуждения капиталиста в силу его паразитической и эксплуататорской сущности на ранг выше степени отчуждения рабочего. Однако как особому организатору производственного процесса, способствующему прогрессу для утверждения действительных социальных отношений и тем самым ускоряющему самоотрицание господствующего класса, капиталисту следует отдать должное.

Зачастую современные гуманитарии в поисках рациональных научных идей не обращают внимания на жизненно важные научные проблемы. Например, В.В. Ильин  и А.С. Панарин, не поняв действительной сущности феномена труда, истолковывают имеющуюся действительность в извращенном виде. Они пишут: «То отвращение рабочих к своему труду, которому Маркс давал сугубо социалистическое объяснение, связанное с подневольным характером труда, подчиненного капиталу, получает возможность новой, антропологической трактовки. Человек в качестве творческого существа не выносит монотонность труда, рассчитанного на простое тиражирование — полученные готовые результаты. И если это так, никакие социально-политические перевороты не могут разрешить проблемы промышленного труда, так как в принципе не в состоянии превратить виды массового труда в непосредственно творческие, расширенное воспроизводство известного заменить творчеством нового, небывалого. Возникает серьезнейшая антиномия современной культуры: творческий труд элиты (научной, художественной, политической и т.д.), освобождая немногих и доступный немногим, соблазняет всех» 148.

В.В. Ильин  и А.С. Панарин показывают неточное понимание сути характера труда. Как известно, в скором будущем основная, тяжелая, мучительная непосредственно человеческая работа будет заменена машинами, и «серьезная антиномия» так называемой современной культуры перестанет существовать. Именно «творческий труд элиты», о котором говорят авторы, на сегодняшний день является весьма отчужденным от своей сути и часто вызывает отвращение со стороны непосредственных тружеников. Отчуждена сама суть деятельности этой элиты, так как она вредна для общества (где утвержден институт частной собственности, децентрализована экономика, приватизировано общественное имущество, обострен национальный вопрос из-за спекуляции национальными менталитетами, действует рыночная экономика, введено платное обучение и медобслуживание и т.д.) своей недействительностью…

Действительная суть понятия труда нередко искажается в философско-экономических исследованиях. Например, Г.С. Батищев утверждает, что «Труд еще не есть такое “полное развитие самой деятельности”, еще не есть полное развитие культурно-исторического, человеческого производства» 149.

Известный социолог Г. Зиммель в трактате «Философия труда» также демонстрирует недостаточное понимание философской нагрузки понятия труда. Он утверждает, что «при нормальных условиях труд всякого рабочего создает большую ценность, чем издержки производства» 150. Между тем, деятельный процесс рабочего не может являться трудовым процессом, а рабочий человек не способен создавать действительную ценность. Зиммель вообще совершает «открытия»: у него машины (оборудования) и животные тоже физически трудятся. Повторим, что труд и работа человека различаются между собой лишь по качеству самого процесса опредмечивания (любой деятельности вообще), а суть этого различия выражается в степени человеческой свободы как таковой. Несмотря на то, что А. Курелла не соглашается с пониманием многими учеными феномена «отчуждение», его научные обоснования внушают мало уверенности в том, что сам он понял сущность этого понятия. Так, Курелла пишет: «…отчуждение труда, если применить понятие отчуждения в новом, переходном смысле, подразумевает изъятие, грабеж, присвоение труда другим лицом — короче говоря, эксплуатацию» 151. Или же: «Совершаемый капиталом грабеж, который в виде отчуждения труда является единственной непосредственной реальной сущностью отчуждения человека, распространяется в трех направлениях. Капитал отнимает у трудящегося право распоряжаться продуктом своего труда, который с самого начала трудового процесса выступает как собственность и составная часть капитала. Он завладевает производительностью труда рабочего, актом производства, который тот совершает, — короче, его трудом — и притом целиком и полностью поглощает его. Не довольствуясь этим, капитал присваивает и его способность к труду или, как скажет позднее Маркс, его рабочую силу» 152.

Весьма интересным нам представляется научный анализ феномена труда, произведенный современными отечественными и зарубежными учеными. Так, В.Л. Иноземцев считает, что ежедневное и ежечасное стремление человека к самосовершенствованию приводит к тому, «что материалистические цели и ориентиры отступают на второй план» 153. На первый план Иноземцев выдвигает роль субъективного фактора. Он пишет: «…исследование (субъективного фактора. — В.П.) открывает возможность определить основной источник прогресса постэкономического общества. Таковым оказывается качественно новый тип деятельности, замещающий собою труд. Его мы называем творчеством» 154.

Во-первых, следует заметить, что материалистические цели и ориентиры отступают на второй план только тогда, когда каждый член общества становится материально обеспеченным. Когда полностью отсутствуют дефицит продуктов первой необходимости, тогда стремление в приобретении материальных благ в неограниченных количествах действительно утрачивает свою объективную сущность, более того, уже сегодня в иррациональном информационном обществе стремление к обогащению считается почти аморальным. Кроме того, несмотря на то, что для большинства людей материальное благополучие играет первостепенную роль, всегда находились и находятся отдельные личности, для которых материальная сторона выступает всего-навсего абсолютным средством для достижения духовных ценностей. Их самовыражение не может зависеть от материального фетиша отчужденного общества, они внутренне свободны благодаря своим действительным знаниям 155. Во-вторых, в разотчужденном «постиндустриальном», «постэкономическом» обществе качественно новым типом деятельности будет выступать именно труд (не работа), а не так называемое «творчество». Труд в полной мере включает в себя феномен творчества. Но Иноземцев, находясь под влиянием английского и немецкого языков и не различая качественной, объемной разницы понятий «работа» и «труд», пытается заменить понятие «труд» понятием «творчество» 156. Он отмечает языковые барьеры и качественную разницу между «трудом» и «творчеством». Понятия же «работа» и «труд» Иноземцев отождествляет. Он пишет, например: «…постэкономическое общество возникает там и тогда, где и когда преодолевается труд как деятельность, диктуемая исключительно внешней материальной необходимостью, а на смену ему приходит активность, побудительным мотивом которой служит желание человека, стать тем, чем он может быть, его стремление соответствовать своей внутренней природе» 157. Эту проблему усугубляет еще то обстоятельство, что в немецком, английском, французском языках отсутствует качественное разграничение понятий «труд» и «работа». По этому поводу Иноземцев отмечает следующее: «…понятие труда (в английском языке — work, во французском — travail, в немецком — Arbeit) не определено достаточно строго в большинстве социологических исследований в силу крайне широкого характера самого этого явления. Наиболее удачно данная проблема поставлена Дж.К. Гэлбрейтом: Следует четко констатировать факт принципиальной важности, о котором редко упоминается в экономической литературе: “существует проблема с термином труд — work. Таковой применяется для обозначения двух совершенно различных, в сущности кардинально противоположных форм человеческой активности. Труд может приносить удовольствие, чувство удовлетворения, самореализации… [но] существуют и безымянные трудящиеся массы, обреченные на монотонный, изнуряющий и унылый физический труд… Термин «труд» обозначает резко контрастирующие виды деятельности; по своей неоднозначности он вряд ли имеет много аналогов в каком-либо языке”» 158.

Как можно заметить, Иноземцев вплотную подошел к пониманию действительной сущности феномена труда. Более того, даже по цитируемым им трудам (Ю. Хабермаса, Э. Жакса, Ч. Хэнди, Х. Арендт, Д. Белла. Ж. Эллюля и др.) отчетливо видно, что и известные зарубежные авторы близки к разгадке сущности труда. В том, что они не могут четко разграничить феномены «работа» и «труд» виноват не языковой барьер. Иноземцев, например, пока не воспользовался отсутствием такой проблемы в русском языке, творчество как результат трудового переживания человека он противопоставляет его причине. Возможно здесь не обошлось без влияния на него западных ученых 159. Так, Иноземцев пишет: «…мы считаем возможным выделить три отличных друг от друга типа активности — инструктивную деятельность человека на ранних этапах его прогресса, собственно труд (labour) и творческую деятельность (creativity или creative work) как отрицание труда. Противопоставляя творчество труду, следует акцентировать внимание на специфических формах человеческого взаимодействия, адекватных творчеству как типу деятельности. Как уже отмечалось, творчество побуждается стремлением человека к самосовершенствованию, и целью его выступает сам человек» 160. Несмотря на то, что в исследованиях Иноземцева отсутствует строгая научная системность в изложении объективной закономерности процесса социализации, он блестяще доказал объективность начала качественно нового этапа социальных отношений, начало доминирования субъективного фактора над объективным (экономического характера) и необратимость этого процесса. Иноземцев теоретически обосновал, что в будущем («постэкономическом», «информационном») обществе человек выступит главной целью всех совокупных общественных отношений. В параграфе 1.4 мы рассмотрели сущность генеалогии «труда» и раскрыли причинно-следственную связь социальных противоречий, их взаимопереход и исторические этапы развития, которые способствовали смене инстинктивного действия очеловечивающегося человекоподобного существа работой (рабочим состоянием, а в дальнейшем, в разотчужденном обществе, в разотчужденных социальных отношениях, работа должна быть заменена трудовой деятельностью, а не труд — творчеством). История становления человека заменила естественное время рабочим временем, на смену которому, в свою очередь, придет свободное время, соответственно: первобытный «человек» породил перерожденного, отчужденного и разотчуждающегося «человека», а последний в обязательном порядке должен утвердить действительного человека, то есть абстрактный «человек» должен превратиться в человека конкретного.

На наш взгляд, не лишены интереса научные суждения о феномене труда французского ученого П. Рикера, который считает необходимым изменение качественной социальной нагрузки труда, однако при этом отмечает свое беспокойство по поводу «понятия цивилизация труда». Его разочарование связано с тем, что «реабилитация труда совершается в пустоте… Отныне труд обозначает любое воплощение человека, поскольку он — никто иной, как человек, которому свойственно активно трудиться; нет ничего человеческого, что не было бы практикой; более того, если считается, что человеческое существо идентично самой своей деятельности, то следует утверждать, что человек есть труд. И почему бы философии труда не включить в себя и свойственное человеку созерцание, если истинно то, что в сердцевине вечной жизни человека рождается и утверждается новая сфера деятельности как борьбы? В таком случае будут утверждать, что человеческое созерцание — это тоже труд» 161. Рикер является первым ученым, который попытался связать и теоретически обосновать диалектическую взаимосвязь «труда» и «слова», и, можно сказать, что в какой-то мере ему это удалось. По мере объективного самовозрастания сущности (качественной нагрузки) процесса социализации непосредственная связь «слова» и «труда», их единство и первоначальная, примитивная, непосредственная сущность начнут опосредствоваться и создавать все исторические и логические предпосылки к тому, чтобы упомянутый нами «труд» (то есть работа) превратился в действительность, то есть в труд, а примитивная сущность слова в действительные знания 162, и только синтез таких превращений может породить действительного человека, действительные социальные отношения.

Рикер не соглашается с традиционными взглядами и научными суждениями о феномене труда и явно недооценивает действительную сущностную нагрузку труда. Он пишет, например: «Человеческий труд отчужден в наемном труде, о нем говорят как о рабочей силе вне ее связи с личностью; его воспринимают как вещь, подчиненную законам рынка. Эта социально-экономическая деградация труда свойственна социально-экономическому режиму капитализма; можно надеяться и желать, что она исчезнет вместе с исчезновением условий наемного труда» 163.

Труд как деятельность является только целесообразной человеческой деятельностью, при которой исключается присвоение чужого конечного продукта — это, во-первых, а во-вторых, труд как социальное качество, присущее только человеку, представляет собой процесс внутреннего переживания человека, возвышающий его человеческие качества — человечность.

На сегодняшний день более или менее полным и точным определением «труда» можно считать определение, предложенное профессором Д.С. Пачкория. Он пишет: «Труд — это внешняя и целесообразная форма свободного проявления внутренних сущностных сил (рабочая сила) человека, благодаря которому создается производимое (искусственное) богатство. Труд — сущностное призвание человека, его субстанциональное могущество и наслаждение жизнью. Развлечения, игры, тренировки — разумеется, виды человеческого действия, однако они не являются трудом, так как труд — субстанция человека. Очевидно, что он является предикатом человека и не характерен для других феноменов. Рабочий скот или станок могут не трудиться, а работать. Работа представляет собой животный, античеловеческий, принудительный (все равно внеэкономическое это принуждение или экономическое) вид труда. Поэтому раб, крепостной крестьянин, рабочий лишены труда как радости, как наслаждения жизнью, и они, в сущности, не трудятся, а работают (к сожалению, во многих языках и сегодня не подыскивается возможность адекватного отражения этих явлений). Более того, значительная часть творческой интеллигенции все еще в большей степени работает, а не трудится. Труд является принадлежностью царства свободы, а работа — принадлежность царства необходимости. Труду соответствует понятие свободного времени, работе же — понятие рабочего времени» 164.

Следует отметить, что в настоящее время сущность человека, общественные отношения в целом отчуждены, недействительны, главной причиной чему является отчужденная суть всякой человеческой деятельности. Э. Фромм пишет: «Отчуждение, как мы видим его в современном обществе, носит почти всеобщий характер; оно пронизывает отношение человека к своей работе, к потребляемым им вещам, к государству, к своим ближним и к самому себе. Человек создал мир рукотворных вещей, какого никогда не существовало прежде. Он разработал сложное общественное устройство, чтобы управлять созданным им техническим механизмом. Однако все созданное им возвышается и главенствует над ним. Он чувствует себя не творцом и высшей руководящей инстанцией, а слугой Голема» 165.

Несмотря на то, что в развитых капиталистических странах уже отсутствует классический способ производства, основанный на частной собственности средств производства, тем не менее, частнособственнический дух предпринимательства, бизнеса продолжает отчуждать человеческую сущность, так как там всякого рода деятельность (за исключением редких случаев) направлена на получение выгоды. Необходимо отметить, что отчужденное общество превращается в общество потребления вещей, при этом самые сокровенные человеческие ценности полностью подчиняются законам вещизма, более того, временно теряют свое непосредственное назначение. Э. Фромм отмечает: «Наш способ потребления неизбежно приводит к тому, что мы никогда не бываем удовлетворены, поскольку потребителем реальной конкретной вещи является вовсе не наша реальная, конкретная личность. Таким образом мы развиваем постоянно увеличивающуюся потребность во все большем количестве вещей и во все большем потреблении… В наши дни человек зачарован возможностью покупать большее количество лучших, а главное, новых вещей. Он испытывает потребительский голод. Акт покупки и потребления стал противоречащей здравому смыслу, принудительной целью, так как он является самоцелью, имея отдаленное отношение к использованию покупаемых и потребляемых вещей и к удовольствию от них» 166.

Всепожирающая «человеческая» корысть ярко представляет себя в данное время в бывших социалистических государствах, в частности на постсоветском пространстве, где благоденствуют так называемые бизнесмены и предприниматели, где жаждой обогащения охвачено почти все общество и где совокупные социальные отношения пронизаны духом дикого капитализма. Здесь царит образ отчужденного человека. Преступные деяния узаконены, защищены предприниматели и бизнесмены, которые безжалостно грабят народ. Все они, от мелкого до крупного, — преступники перед теми, кто занят непосредственным производством. Любой бизнес (предпринимательство) есть спекуляция: такого рода занятия отчуждают не только этих жалких существ, но и общающуюся с ними часть общества.

Когда физические и умственные способности (производственная жизнь) становятся всего лишь средством удовлетворения биологической потребности или средством обогащения, тогда вся потенциальная способность человека работать и создавать отчуждена, так как социальный объект, в отличие от непосредственного животного, делает свою жизнедеятельность предметом сознания (особенно в развитой фазе процесса социализации). Но когда большинство (подавляющее большинство) социальных субъектов лишено свободы проявления собственной воли для обеспечения своей жизнедеятельности и развития, тогда их существование в качественном плане начинает уступать животной сущности и их физическая и духовная жизнь начинает крайне отчуждаться. Как мы уже не раз подчеркивали, виной всему служит объективная экономическая составляющая социальной сущности и животная составляющая социального объекта (вернее, именно биологическая сторона социального объекта обусловливает в социальности экономическую сторону). В этом отношении весьма существенными являются рассуждения Маркса. Правда, в силу неточности имеющихся переводов усложняется их понимание. Приведем все же одно из характерных высказываний. Маркс пишет: «Отчужденный труд человека, отчуждая от него 1) природу, 2) его самого, его собственную деятельную функцию, его жизнедеятельность, тем самым отчуждает от человека род: он превращает для человека родовую жизнь в средство для поддержания индивидуальной жизни. Во-первых, он отчуждает родовую жизнь и индивидуальную жизнь, а во-вторых, делает индивидуальную жизнь, взятую в ее абстрактной форме, целью родовой жизни, тоже в ее абстрактной и отчужденной форме. 3) Родовая сущность человека — как природа, так и его духовное родовое состояние — превращается в чуждую ему сущность, в средство для поддержания его индивидуального существования. Отчужденный труд отчуждает от человека его собственное тело, как и природу вне его, как и его духовную сущность, его человеческую сущность. 4) Непосредственным следствием того, что человек отчужден от продукта своего труда, от своей жизнедеятельности, от своей родовой сущности, является отчуждение человека от человека. Когда человек противостоит самому себе, то ему противостоит другой человек. То, что можно сказать об отношении человека к своему труду, к продукту своего труда и к самому себе, то же можно сказать и об отношении человека к другому человеку, а также к труду и предмету труда другого человека» 167.

На самом деле, Маркс имеет здесь в виду следующее: отсвоенная работа человека, отдаляя от него 1) природу, 2) его самого… тем самым отдаляет от человека общество (что же касается рода, родовой сущности и т.д. вся эта терминология заимствована им у Фейербаха — молодой Маркс находился под его влиянием). Он превращает для человека общественную жизнь в средство для поддержания индивидуальной жизни… 3) Общественная сущность человека — как природа, так и его духовное общественное достояние — превращается в чуждую ему сущность… «Отсвоенная» работа отдаляет от человека его собственное тело… 4) Непосредственным следствием того, что человек «отсвоен» от продукта своей работы… от своей общественной сущности, является отчуждение человека от человека (то есть в данном выражении понятие «отчуждение» можно воспринять в философском значении, а также как: отдаление от человека — как от конкретного социального объекта — совокупности человеческих качеств)…

Как мы убедились, в переводе трудов Маркса термины «отсвоение», «отдаление» и «отчуждение» употребляются в равном смысловом значении.

Таким образом, под «отчужденным трудом» (как «отчужденным процессом производства») следует понимать «отсвоенный» конечный результат человеческой деятельности производимый продукт (как синтез овеществленного и живого «труда») «отсваивается» от непосредственного производителя и присваивается другим.

Труд же как качество, приравнивающееся к человечности, как экстаз, как муза, как уникальное качество, сопутствующее человеку (человеческому роду в целом), на сегодняшний день, к сожалению, может найти свое действительное место только в абстракциях действительного мыслителя.

Из вышеизложенного следует, что труд как сущностное призвание человека не может быть отчужденным 168, соответственно выражение «отчужденный труд» лишено всякого логического смысла. Под выражением «отчужденный труд» подразумевается (или следует подразумевать) «отсвоенная» работа (то есть результат работы рабочего), которая приводит к отчуждению социальных отношений и соответственно к отчуждению человека. Более того, даже выражение «отчужденная работа» лишено логического смысла (просто нелепо), так как работа (деятельный процесс) не может быть ни отчужденной, ни неотчужденной.

2

Проблема феномена труда весьма сложна для понимания. Более того, она еще искусственно усложняется тем, что в современной литературе, посвященной этой проблеме, понятие «труд» доводится подчас до абсурда. Так, В.М. Вильчек в книге «Прощание с Марксом» пишет: «“Что такое труд”? “Целесообразная деятельность”, — отвечаем мы, не задумываясь. Но целесообразной деятельностью занимаются все животные. Некоторые используют и даже изготавливают орудия. Некоторые целесообразно преобразуют саму среду обитания, координируют совместные действия и т.д. Очевидно, что целесообразная деятельность — это еще не труд» 169. Подобные суждения указывают на то, что Вильчек, к сожалению, далек от понимания сути целесообразности труда. Труд, то есть процесс труда или человеческая способность трудиться, в любое время может стать причиной совершения производственного процесса, то есть производства продукта. Разумеется, человек в процессе целенаправленной и целеустремленной деятельности тоже способен производить продукт, но этот продукт может абсолютно не соответствовать действительному, целесообразному образу продукта, то есть его положительному качеству, с человеческой точки зрения. Например, производство табака, спиртных напитков, наркотиков, атомных бомб, даже детских игрушечных пистолетов является целенаправленной, целеустремленной, но не целесообразной деятельностью; само такое производство не может являться действительным, то есть человечным, производством. Целесообразной, положительной, деятельностью занимается только человечный человек и действительное, человеческое, общество. Животное же никак не может находиться в процессе не то что целесообразной, но и целенаправленной, или целеустремленной, деятельности. Если же поверить Вильчеку, то получится, что коршун или лисица, утащившие курицу, разрушившие курятник, совершили целесообразную деятельность, то есть такую деятельность, до которой даже человеческому обществу еще предстоит дойти через несколько ступеней отчужденного опосредования. Быть может, Вильчек считает целесообразной деятельностью борьбу за выживание, тогда приносим ему свои извинения.

Хотелось бы обратить внимание еще на одно рассуждение из вышеназванного произведения. Вильчек пишет: «Труд — лишь способ удовлетворить потребности; никакой потребности в нем самом нет даже у человека разумного — приходится воспитывать, понуждать, вразумлять: труд — это необходимость («проклятье»), а не потребность… В критических ситуациях всегда будет выявляться различие между творчеством и трудом, выявляться грубо и зримо. Человек никогда не борется за право трудиться — даже если и выступает под лозунгами борьбы за право на труд. На самом деле он борется за право иметь средства к существованию и за свой социальный статус. Но за право на творчество, за созданные ими идеи, образы люди шли на костер. Любые подделки и суррогаты создаются за деньги, и лишь шедевры — задаром. Если автору за них что-то платят — то вовсе по глупости, ибо просто не понимают, что великие творения духа — научные, художественные, любые — создаются и тогда, когда за них расплачиваются не с авторами, а сами авторы: порою бедностью и лишениями, порой свободой, порою жизнью. Потому что творчество, будучи деятельностью, абсолютно необходимой для существования общества, — это в то же время и самоцельная, потребительская деятельность, замена утраченного инстинкта» 170.

По всей видимости, Вильчек под понятием «труд» подразумевает «работу». В таком случае он прав. Действительно, в работе нет никакой потребности, кроме удовлетворения потребностей. Правда, Вильчек не уточняет, каких: физических или духовных.

Но что касается трудовой деятельности, то сразу оговоримся, что именно трудовая деятельность является не просто необходимостью, а осознанной необходимостью. С момента рождения человек обязывается объективной необходимостью создавать, вносить свой вклад (независимо от его воли) в общественную жизнь, так как он является следствием (как человек, как совокупность имеющихся в нем качеств, знаний и т.д.) общества, общественных отношений; в противном случае, он, к сожалению, отчуждается от своей сути. Трудиться — это счастье, а работать — «проклятье». Бесспорно.

Вильчек разделяет, более того, противопоставляет творчество труду, что противоестественно.

Вся история человечества по сегодняшний день является именно историей борьбы за утверждение трудового гения, за право на труд, а не на работу. Но из-за объективных закономерностей человеческое общество не смогло избежать рабского удела. Пока это — общество работающих, вынужденных существовать.

Разве творчество любого гения не есть именно труд? Разве сами гении, если спросить их, ответят не так? Разве творчество (то есть создание чего-то нового, действительного) не есть процесс труда, труда как производства и труда как качества, доставляющего радость и возвышающего самого человека над его прежним уровнем? Разве не трудовой экстаз является причиной создания мировых шедевров? И разве не оскорбительно для всего человеческого, существующего в этом мире, платить деньги этим гениям, творящим на благо общества и жертвующим ради него порой даже своей жизнью?

Кроме того, Вильчек считает, что двойственность характера труда, выведенная Марксом, — надуманная дефиниция, и утверждает также, что «процесс труда (то есть производство) и “самый труд” не синонимы» 171. Будто, когда речь идет о труде как о процессе производства, труд мыслится как расходование определенного количества рабочей силы за определенный промежуток времени, и это нужно считать целесообразной деятельностью вообще. Такое понимание труда Вильчек усматривает логичным, «если считать труд началом начал и причиной причин… но совсем не логично, если за начало принимать отчуждение и, следовательно, полагать трудом лишь деятельность по искусственному социальному образу: опредмечивание знания с помощью той или иной энергии и орудий — производство» 172.

Анализируя капиталистический способ производства, Вильчек обвиняет Маркса в незнании его сути и заявляет: «Символ данного способа производства не товар, который столь тщательно анализировал Маркс, а машина. Машина — объективированное, отчужденное знание, матрица знания» 173. По-видимому, Вильчек плохо знаком (или не желает считаться) с политэкономией и, основываясь на ненаучных знаниях, пытается навязать нам новое, порочное мышление. Он абсолютно упускает из виду, что при любом способе производства, само материальное производство делится на производство средств производства и производство средств потребления. Кроме того, любой производимый товар является кристализованным «трудом» прошлого и живого «труда», суммой или совокупностью необходимых знаний в синтезе с физическими силами, или же, другими словами, любой товар является овеществленным, опредмеченным временем, в отрезке которого он создан. Разговор об отчужденном знании здесь просто неуместен, а само понятие «отчуждение» употребляется не по назначению.

Сущностной особенностью капиталистического производства Вильчек считает не стоимость (прибавочную стоимость) и получение прибыли, а машинное производство. Так, он пишет: «…машинное производство, то есть производство научное и массовое, рассчитано на массовое анонимное потребление. Денежное обращение, прибыль, рентабельность и т.д. — естественная контрольно-регуляторная система индустриального производства, подобная второй сигнальной системе нашего организма» 174. Вильчек хочет убедить нас в том, что для капиталиста (любого частного собственника), который владеет средствами производства, наемной рабочей силой и является установителем рыночных цен, деньги не являются главной целью. Трудно удержаться от возражений, так как именно деньги, переходящие в капитал, выступают при капиталистическом способе производства (в любом частном предпринимательстве) решающим фактором, а все остальное — лишь разновидности денежного капитала, будь то формы производительного или товарного капитала.

Небезынтересно будет проанализировать и позицию Вильчека в отношении труда и рабочей силы при найме. Он пишет: «Найм — форма экономического принуждения работников к участию в производстве. Но экономическое принуждение — это принуждение экономической выгодой, которую работник получит, если будет продавать не свой труд, воплощенный в некоем товаре, а свою рабочую силу, то есть согласится участвовать в общественном производстве. Логически это возможно только в том случае, если предположить, что найм представляет собой сделку по стоимости более высокой, чем стоимость, создаваемая его трудом, — получает часть прибавочной стоимости, и что наниматель, следовательно, не выкачивает прибыль из труда нанятого работника, напротив, делится с ним, черпает прибыль из какого-то другого источника — вовсе не из того, тайну которого якобы разгадал в «Капитале» Маркс, превратив тем самым социализм, по мнению Ленина, из утопического в научный» 175. Как видно, Вильчек хотел одним взмахом пера решить судьбу человечества, пытаясь оправдать всю грязь, заключающуюся в найме, и обучая рабочих тому, как лучше продать себя. Он уверяет нас в том, что рабочий получает экономическую выгоду, продавая не труд, «воплощенный в некоем товаре», а свою рабочую силу. Вильчек не догадывается о том, что рабочий, находясь на так называемом рынке «труда», продает капиталисту не свой «труд» (рабочий, раз он рабочий, — уже не трудящийся, при всем желании он не может продавать ни «труд», ни собственную рабочую силу, ни способность работать), а право, собственное право, собственную волю, которой он распоряжается, над своей голой сущностью и над тем, что ему подарила природа, — физические и умственные способности создавать что-либо. Кроме того, прибавочная стоимость является не чем иным, как прибавочным рабочим временем, затрачиваемым рабочим. Разве из всего сказанного не вытекает прямым образом суть прибыли, получаемой нанимателем рабочей силы? 176 И разве не эту «тайну» разгадал Маркс в своем «Капитале»? Интересно узнать (разделяя логику Вильчека), из какого «другого источника» «выколачивает» прибыль наниматель?

В заключение данного параграфа необходимо отметить, что труд как сущностное призвание человека не может быть отчужденным, соответственно выражение «отчужденный труд» лишено логического смысла.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

3.3. Сущность труда

Главным атрибутом человека является труд (не работа). В качественном отношении труд и человек неразделимые категории и, как качества, присущие только человекоподобному животному, в своей действительной непосредственности являются синонимами. Такое сущностное отношение этих категорий можно выразить следующим образом:

Только гуманный, действительный человек может находиться в состоянии трудового экстаза и только благодаря этому он способен утвердить в самом себе постоянно опосредствующуюся суть путем утверждения другого, себе подобного (установить объективную взаимообусловливающую в качественном плане связь), — сущность человека. Исходя из вышеизложенного диалектического суждения, труд (трудовой процесс вообще) как следствие человека и, наоборот, как взаимоутверждующая взаимообусловливающая и взаимопроникающая связь, представляющая собой одно сущностное целое в виде совокупности качеств, есть не что иное, как осознанная необходимость, перешедшая в действие.

О человеке как Человеке с большой буквы во всеобщем понимании и конкретном социальном объекте в виде конкретного человека в частности может идти речь только тогда, когда человек в подавляющую часть времени находится в состоянии внутренне переживаемого трудового опосредствования. Трудовое опосредствование может явиться, перерасти в необходимость и стремиться к действительности лишь тогда, когда подавляющая часть времени, «рассчитанная» («отведенная» из ряда вон выходящей тотальностью) на жизнь человека, является свободной.

Свою человечность человек приобретает за счет состояния трудового переживания — это абсолютно точно и однозначно. Однако все это реально при отсутствии самого главного социального условия — такого объективного временного фактора, который известен в истории становления социальной сущности (процесса социализации) как принуждение извне. При отсутствии такого рода принуждения (отчужденных социальных отношений) человек свободен (необходимо отметить, что человеческое существо даже в социальном плане не может быть свободным полностью, в чем повинен его разум; однако его творческое переживание и творческое горение однозначно может быть приравнено к духовной свободе, свободе вообще, без такого переживания не может происходить действительного становления человека, действительной радости). Это означает, что его трудовое переживание действительно и готово воплотиться в свою необходимость в виде особенного конечного «продукта» — действительного, общественного человека. Такого рода действительность в виде необходимости осуществима только в свободное от биологических нужд (питье, еда, сон, удовлетворение половой потребности и др.) и социального принуждения (работать, чтобы выжить, то есть являться «приговоренным» к существованию) время. Следует отметить, что именно в таком случае создается действительная культура, происходит действительная социализация человекоподобного существа (социального объекта).

Таким образом, если трудовой гений является объективно осознанной необходимостью для приумножения действительной сущности человека, то культура обязательно выступает как осознанная необходимость в виде следствия.

Во всех отношениях доминантой в виде причинно-следственной связи выступает синтез как объективно-самовозрастающее природное качество — человек как биологическое универсальное животное с неограниченными потенциальными возможностями. Правда, в процессе социализации наступает некий критический момент, когда в объективном процессе очеловечивания решающее значение приобретает иррациональный субъективный фактор, субъективная воля, которая временно всячески препятствует, ограничивает раскрытие потенциальных возможностей человека. Примеров в человеческой истории более чем достаточно.

Именно посредством труда (трудового процесса или трудового состояния) человек самим собой приумножает в самом себе человеческую суть. Исходя из диалектической закономерности, появление трудового общества неминуемо. В противном случае, человеческое существование не может представлять собой какую-нибудь положительную ценность, действительный синтез природных сил. Только трудовое состояние способно оправдать и придать естественный, действительно-природный статус человеческому бытию. Поэтому философско-политэкономическая категория труд (как абстракция сама по себе, без воплощения себя человеческим субъектом для абсолютной реализации собственной сущности как явления) выступает необходимым фактором для обратной связи в роли особенного средства для качественного самовозрастания социализации, чтобы реализоваться в действительности и так постоянно пребывать в новом качестве, как обновленное качество, как непосредственность. Подобного рода действительность как явление избавит себя от собственной абстрактной сущности, когда проявится в определенной форме как качество и будет фиксируемо в поступках человека для удовлетворения собственного же объективного «каприза». Именно так следует понимать феномен труда, трудовой гений вообще.

Хотя Маркс отчетливо понимал суть трудового гения, а также то, что труд является субстанцией человека, что труд не есть работа, что труд (как созидательный процесс, свойственный только человеку) является целесообразным, а не целенаправленным, или целеустремленным, действием человека, его определение труда как такового вообще — «процесс труда… есть целесообразная деятельность для созидания потребительных стоимостей, присвоение данного природой для человеческих потребностей, всеобщее условие обмена веществ между человеком и природой, вечное естественное условие человеческой жизни, и потому он не зависим от какой бы то ни было формы этой жизни, а, напротив, одинаково общ всем ее общественным формам» 177 — не является исчерпывающим.

Феномен труда следует понимать двояко: во-первых, как целесообразную возвышающую человека деятельность для создания необходимых (сугубо человеческих, то есть действительных) потребительных стоимостей (а не стоимостей, то есть товаров) и, во-вторых, как качество, в виде необходимого субстрата для постоянного очеловечивания человеческой сущности, для превращения духовной сущности человека (его социальность) в решающее значение, чтобы максимально осоциолизировать (очеловечить, окультурить) биологическую сущность «человека». Следовательно, в отсутствие торжества гения труда говорить о человеке, его особенной сущности не приходится. И все наши суждения о действительной стороне человеческой сущности останутся ничем не обоснованными пустыми абстракциями. В таком случае напрашивается следующий логический вывод в виде вопроса: зачем заниматься нелепыми теоретическими разработками, если особенному биологическому, человекоподобному существу не суждено стать человеком?

Человек (человеческое общество) не сразу созревает для ощущения трудового гения, а постепенно. Только благодаря себе (это только объективная сторона дела) и посредством себя, через страдания, — к этому приводит отрицательная сущность становления (опосредствования социальной сущности) — он может дойти до положительного состояния (действительного синтеза), при котором будет только возвышаться (то есть не отчуждаться). Пока человечество не пройдет свою обязательную (объективно-отрицательную) тернистую дорогу, ведущую в максимальному отчуждению (то есть до того критического исторического этапа развития социальных отношений, когда начнется самоотрицание отчужденного состояния, отчужденной сути социальных отношений и соответственно отчужденного человека), до тех пор немыслимо действительное, трудовое и гармоничное общество, трудовой человек.

Следовательно, сущность трудового (гармоничного) общества, общественных отношений начнет свое проявление только в разотчужденном человеческом обществе, ибо отчужденные социальные отношения всячески препятствуют процессу свободного проявления человеком своих физических и духовных возможностей из-за наличия объективных и субъективных факторов (отрицательные факторы, выступающие как следствие отчужденных социальных факторов) и соответственно дефицита материальных и духовных ресурсов.

В связи с этим хотелось бы упомянуть о главном социальном противоречии. По мере роста уровня (степени) социализации социальная сторона человека все более активным и существенным образом начинает противостоять своей биологической сущности (на данное время такое противостояние приобретает актуальный характер — возникают глобальные проблемы, ухудшаются социальные условия в развивающихся странах, на постсоциалистическом пространстве, а тем временем неудержимый материально-технический прогресс становится достоянием привилегированной отчужденной части социума). Такого рода противостояние начинает свое проявление в разных аспектах, однако нас интересует тот социальный вектор общего социального противоречия, который демонстрирует противоречие между интеллектуальными и биологическими требованиями одного, неразрывного, сущностно единого целого. Несмотря на то, что их взаимообусловливающая, взаимоосновополагающая связь создает феномен человека, они доходят до изнурительного противостояния в ущерб обеим сторонам. Здесь же необходимо отметить следующий исторический факт: упомянутое нами противоречие часто порождает агрессию, чувство безысходности, кризис мышления, бунт против собственного и общественного «Я». Лень в истории становления человека развивается в двух направлениях. Во-первых, лень, как социальная сторона и свойство человека, превращается в социальную и весьма существенную болезнь, переходящую в бездействие, паразитический образ жизни, в частности в воровство, проституцию и т.п. Во-вторых, лень способствует формированию, образованию класса имущих, экспроприаторов, так как в опосредствующихся социальных отношениях биологическая сторона «человека» все чаще выступает ущербным, ограничивающим фактором свободного проявления социальной сущности. Следовательно, противоречие между свободой души и рабством тела начинает провозглашать свою сущность в виде проблемы чрезмерной сложности, свойственной отчужденным социальным отношениям (правда, такая проблема и в действительных социальных отношениях тоже останется, но не будет представлять собой существенной проблемы) и требующей обязательного разрешения.

Человеческий разум непрерывно стремится к самосовершенствованию (это абсолютно объективный процесс) для постоянного удовлетворения своей потребности в познании окружающего мира и самого себя. Но этому обязательному процессу является помехой биологическая сущность «человека», которая принуждает его тратить огромное время (то есть принуждает быть несвободным) для удовлетворения объективных требований биологической закономерности. Поэтому пока человек не будет освобожден от монотонной, изнурительной, ущербной, ограничивающей, то есть отчуждающей, физической и умственной работы, рабочего состояния вообще, до тех пор биологическая сущность человека не сможет достичь той степени социальности, человечности, которая приносила бы радость и действительную любовь.

Однако необходимо отметить, при каких условиях разрешится такое социальное противоречие и при каких условиях «человек» может стать человеком и испытать трудовой экстаз (трудовое переживание), войти в трудовой процесс (трудовые социальные отношения), то есть в действительно-человеческое состояние.

Вышеуказанное качественно-положительное и единственно действительное состояние реализуемо при наличии свободного времени. Что означает свободное время? Какое отношение оно имеет к феномену труда?

Под свободным временем следует понимать время, свободное от работы, то есть свободное от принуждения. Именно в период свободного времени человек (свободный человек, становящийся таковым только тогда, когда в общественных отношениях отсутствует объективное социальное принуждение) может находиться в трудовом состоянии. Только свободный человек может стремиться в сторону действительности и тем самым сводить к минимуму объективно-необходимое время для опосредствования человеческой сущности в сторону действительности (то есть ускорить фазу разотчуждения процесса социализации).

Как известно, под свободным временем часто понимают внерабочее время: спортивные игры, разного рода развлечения. Досуг и свободное время практически отождествляются. Однако, внерабочее время не может являться свободным временем, так как оно подразумевает наличие рабочего времени. Между тем только в свободное от работы время можно создать действительную ценность. Уже само деление естественного человеческого времени на рабочее и внерабочее указывает на чуждость, ограниченность имеющихся сегодня социальных отношений. При товарно-денежных социальных отношениях рассуждать о свободном времени так же безосновательно, как рассуждать о вечности товарно-денежных социальных отношений.

На наш взгляд, заслуживает особого внимания следующее рассуждение Маркса по поводу рабочего времени: «Сбережение рабочего времени равносильно увеличению свободного времени, то есть времени для полного развития индивида, которое само, в свою очередь, как величайшая производительная сила обратно воздействует на производительную силу труда. С точки зрения непосредственного процесса производства, сбережение рабочего времени можно рассматривать как производство основного капитала, причем этим основным капиталом является сам человек» 178.

Как мы уже заметили, Маркс подчеркивает особую роль свободного времени и показывает, что именно избавление от рабочего времени — свободное время — является временем «полного развития индивида». Маркс считает свободное время величайшей производительной силой, которая способна «обратно воздействовать на производительную силу труда». Под такой производительной силой труда он имеет в виду производительную рабочую силу (аналогичную рабочему механизму, лошади и др.), которая отчуждена и тем самым отдалена от естественной сущности процесса производства. Маркс утверждает, что именно увеличение свободного времени как объективная реальность, которая с точки зрения диалектической логики неизбежна, неминуема, как сам собой разумеющийся исторический этап развития общества, явится причиной освобождения человека от бремени работы и утверждения качественно нового уровня человеческой деятельности — трудовой деятельности. Именно в таком случае мыслимо (и реально) «производство основного капитала» — человека как человека, как действительной и конечной цели развития социальных отношений посредством их первоначальной отчужденной сущности 179.

Зададимся вопросом: разве в рабочее время, в отведенные восемь часов рабочего дня может художник написать шедевр или поэт создать прекрасные строки, а изобретатель — «вечный двигатель»? Маловероятно. Любая действительная человеческая деятельность совершается именно трудом, именно в свободное от работы время (то есть в свободное время) и именно свободным человеком. Правда, иногда шедевры создавались в мучениях, но эти шедевры создавались благодаря особенной воли, вызванной духом непримирения своему времени, жаждой к искусству, внутренней моралью и внутренней свободой. Отсюда вытекает, что интеллектуальный труд совершается (на самом деле, даже в условиях отчужденных социальных отношений) не благодаря закономерности «рабочего времени», а благодаря закономерности «свободного времени» 180.

Действительное понимание труда и свободного времени впервые научно обосновал грузинский ученый Д.С. Пачкория, который, раскрыв суть этих феноменов, подчеркнул, что именно в свободное от работы время совершается труд (трудовой процесс) свободным (от социальных принуждений) человеком 181.

Таким образом, в заключение необходимо указать, что без понятия свободы (если можно так выразиться) свободное время становится чистой абстракцией; более того, к трудовому экстазу способен только свободный человек в свободное время, и именно вышеуказанным триединством выражается действительная сущность свободы воли человека. Только свобода воли как действительный синтез всех совокупных социальных качеств может создавать действительное богатство.

Все рассмотренные и логически выведенные понятия как необходимые явления для утверждения действительной сущности феномена социальности в качественном плане являются квинтэссенцией, главным составляющим качественных атрибутов человека как человека, то есть выступают действительным синтезом социальных качеств в виде гуманного, природно-«действительного» конкретного человека.

Данный синтез можно изобразить следующим образом:

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

3.4. Формы отчужденных социальных отношений

Отчужденная действительность совокупных социальных отношений представляет собой процесс, течение инобытия, то есть новое качественное пребывание означает как становление самой сущности социального отчуждения, так и подготовку самой себя для самоотрицания.

То, что человек как человек из-за собственной отчужденности отдален от природы, от человеческого сообщества, от своей природной сущности, и то, что такая отчужденная суть ведет к экзистенциальному эгоизму и формированию иррациональной социальной сущности, превращающей «человека» в абсолютное средство для собственного же животного существования, — есть не что иное, как совокупность отрицательных социальных качеств.

Отчуждение «человека» как закономерное явление, в обязательном порядке сопутствующее (в определенное время) процессу социализации человекоподобного существа как такового, во всеобщем понимании должно проявить свою сущность в общественной форме, то есть в совокупных социальных отношениях.

Следовательно, формами, проявляющими сущность отчужденных социальных отношений, выступают следующие социальные явления:

• частная собственность (частнособственнические социальные отношения, основанные на товарно-денежных отношениях),
  
• религия (религиозные социальные отношения),
  
• классовые социальные отношения, антагонизм,
  
• проблема войны и мира,
  
• национализм,
  
• урбанизация,
  
• безработица,
  
• экологические проблемы.
  

Перечислив основные социальные формы, проявляющие сущность отчужденных социальных отношений, ограничимся рассмотрением лишь некоторых из них.

1. Религия. Религиозные социальные отношения

Одной из основных социальных форм, отчуждающих человеческую сущность, выступает «человеком» же созданное социальное явление — религия, религиозность вообще и существование различных направлений религии в частности. Тем не менее, «религия — это историческая категория культуры, и ее истоки сосредоточены в земных реалиях бытия человека первобытного общества. Как и другие духовные феномены, возникавшие в те далекие времена, первобытная религия — порождение мифологического этапа становления культуры человечества, отражение формирующихся общественных, семейных и производственных отношений, начального состояния психики, чувств, разума и знаний первобытного человека о себе и окружающем мире… Религия не могла не появиться у «человека разумного» уже на самой первой ступени формирования его разумности. Ни один из известных науке народов не миновал этой обязательной стадии становления духовной культуры» 182. Однако эта духовная культура с момента начала формирования своей непосредственной сущности стала приобретать отрицательную социальную нагрузку, которая в дальнейшем выросла в существенную преграду действительному становлению человеческой культуры, процессу социализации, то есть процессу очеловечивания животной сущности человекоподобного существа.

Еще на заре становления своей социальной сущности первобытный «человек», в поисках пищи постоянно производя наблюдения за предметным миром (биологическая объективность — борьба за существование — требовала этого), начал замечать изменчивость формы предметов и непостоянство явлений во времени. Для него стало очевидным, что конкретный предмет (конкретная вещь как временно существующее пространство во времени, или пространство как временно оконкреченное время, или конкретный предмет как пространство в виде формы проявления времени) «существует» временно. Это непостоянство вызывает определенные социальные проблемы (проблемы человеческой зависимости от вещей, от самого человека и т.д.), как-то: пессимизм, ощущение потерянности и одиночества, потеря смысла существования, разного рода агрессии, психические расстройства и др. Отсюда вытекает, что «человек» в обязательном порядке должен иметь «нечто» такое, что выступало бы в качестве связующего звена между сущностью его непосредственности как данности и осознающим его фактическую данность как объект сознанием. Таким «нечто» в качестве связующего звена (опосредующего момента) выступила религия, основанная на вере в некую могучую силу с безграничными возможностями. В последующем могущество этой вездесущей силы было перенесено на особенный (в некотором роде действительный) субъект-объект в одном лице, то есть на «всемогущее и вечное существо, которое коренным образом отличалось от видимой и осязаемой действительности. Это существо впоследствии было названо богом. На протяжении веков эта вера полностью удовлетворяла духовные потребности человека. Согласно этой вере, разум человека не мог познать природу бога и, по мнению человека, это и не было необходимо. Довольно было веры, что существует нечто сильнее тебя, и оно правит миром. Знание, выходящее за границы веры, было не нужно. Человеческий разум может распознать причину конечного, а бесконечное — предмет не познания, а веры — заключала вновь рожденная форма сознания — религия» 183.

Однако несмотря на увеличение степени социализации «человек» не мог останавливаться на достигнутом — социальная объективность требовала нового качественного прорыва в общечеловеческом познании, которое никак не могло удовлетворяться имеющимися в отношении действительной сущности природных явлений мифологиями. Но религия навсегда стала коварной помехой свободе мышления.

Религия (история которой исчисляется тысячелетиями) — исторически оправданное социальное явление, причиной появления которого, помимо вышеотмеченных, послужило бессилие первобытного человека в борьбе с природой. В дальнейшем (после возникновения классово-антагонистических социальных отношений) роль религии из-за бессилия «человека» (в основном угнетенного) уже перед стихийными социальными силами стала увеличиваться.

Независимо от научно-технического прогресса сущность современной социализации особо не отличается от ее примитивного уровня. Современное социальное противоречие, сущность которого выражается в возрастании роли капитализации совокупных социальных отношений, все более способствует интенсивному возврату людей к религии (особенно в бывших социалистических странах), увеличению религиозного духа вообще. Такое положение в обществе объясняется, кроме всего прочего, резким ухудшением социального положения людей. Пытаясь облегчить тяжесть угнетающих социальных факторов, люди бросаются на поиски надежной защиты (правда, привилегированная часть социума не менее религиозна из-за боязни предстать перед страшным, суровым Божьим судом), и, не найдя ее в человеческом обществе, впадают в разного рода иллюзии. Дабы утешить свою беспомощную, одинокую душу, люди опускаются на колени перед неизвестностью — перед Богом. В отчужденном обществе «религия служит исключительно для того, — пишет Э. Фромм, — чтобы массам было легче приспосабливаться ко многим фрустрациям, продуцируемым реальностью… Мы утверждаем, что следуем целям иудео-христианской традиции: любви к Богу и ближнему. Мы даже говорим, что переживаем период религиозного возрождения. Нет ничего более далекого от истины. Мы пользуемся символами истинно религиозной традиции и превращаем их в формулы, служащие целям отчужденного человека. Религия стала пустой раковиной. Она превратилась в средство приумножения собственных сил с целью добиться успеха. Бог стал партнером в бизнесе» 184.

Нельзя не отметить то обстоятельство, что религиозность на самом деле облегчает участь ограниченного «человека», освобождает его от многих социальных противоречий, лишая тем самым внутреннего рвения к вечному познанию. Например, христианская церковная ортодоксия обращает помыслы «человека» к «загробной жизни» и объявляет ничтожным все земное. «Л. Фейербах, характеризуя фанатический мистицизм христианской религии, отмечал, где все фантазия, там действительность ничто, иллюзорная вера в небесную жизнь обесценила смысл реального бытия человека, христианская теософия в принципе исключала возможность научного познания человека и своими ортодоксальными догмами нанесла значительный вред делу изучения проблемы человека» 185.

Следует отметить, что если раньше сущностью религии выступала закономерность становления социальности, то сегодня религия, как следствие процесса социализации, самым беспорядочным образом навязывается обществу (той части социума, которая видит в этом пользу), возводится в культ. Сегодняшнее возрождение храмов и накапливание в них в огромном количестве ценностей — кощунство и «большой грех» даже с точки зрения самой религии, однако сущность богатого храма — музей — заключается не в эстетической сути, а в магической силе, которой он воздействует (своей оригинальностью и особенностью) на ограниченных обывателей.

Проповедники религии совершают преступление перед человечеством из-за авторитарного вмешательства в светскую, научную, свободную жизнь общества. Церковь уже изжила свою объективную историчность, но, тем не менее, продолжает требовать огромных, ничем не оправданных материальных затрат (пока «капризы» церкви исполняются без особых затруднений, не встречая противоречий со стороны общества; более того, так называемые бизнесмены для создания особенного имиджа вкладывают награбленные миллионы в строительство новых и возрождение старых храмов), в то время когда во всем мире каждый пятый человек живет в абсолютной нищете и голоде, а каждый десятый страдает от недоедания. Для общего представления добавим «некоторые штрихи мрачной картины современного мира: 1,3 млрд человек в развивающихся странах живет при доходе менее чем 1 долл. США в день, 32% населения с переходной экономикой — на менее чем 4 долл., 1,3 млрд человек лишен доступа к доброкачественной питьевой воде, 1 млрд человек не имеет адекватного жилья, 841 млн человек страдает от недоедания, 880 млн — лишены медицинской помощи, 2,6 млрд не имеет доступа к санитарному обслуживанию, 2 млрд человек живет без электричества, 885 млн человек в возрасте 15 лет и старше неграмотны и т.д.» 186. И все это происходит в том человеческом мире, в котором на религиозные нужды уходят огромные суммы (не считая социальных, как материальных, так и духовных убытков, причиненных разными сектами, мусульманским фундаментализмом в виде террористических актов и других социальных форм насилия).

Такое положение дел устраивает мировой субъективный фактор (иррациональное сообщество крайне отчужденных «правящих миром» и церковных владык), который для получения сверхбогатства порабощает всеобщий разум, в том числе и с помощью религии (ведь известно, что зомбированной верой массой легче управлять, манипулировать ее психологией) прикрывает свои действительные устремления вполне «человечными» лозунгами о всеобщей демократизации, соблюдении прав и свобод граждан и т.д.

Религия всегда была одновременным проявлением силы и слабости, прогресса и отсталости. «Христианству нужна не радость, а страдание, ибо если в мире все хорошо, то зачем тогда Бог. Фактически, несмотря на высокие слова о любви, прощении и доброте, дискурс религии направлен на производство страдания» 187. Сегодня религия снова принялась ограничивать человеческую и без того одностороннюю цивилизацию, замораживая потенциальный интеллект общества (особенно его будущего — молодежи). Она отчуждает человека и все более отдаляет от своей потенциальной сути: отнимает свободу мышления, свободу действия (свободу проявления действительно-человеческой воли) и соответственно мешает утверждению трудового человека, то есть «оконкречиванию» человека. Сторонники религии искусственно поддерживают насилие в товарно-денежном обществе, покровительствуют власть имущим. И только тогда, когда частнособственнические совокупные социальные отношения пройдут полное опосредствование и самоотрицание, религия начнет сходить на нет.

К сожалению, большинство людей добровольно соглашаются на собственное унижение. Они не осознают, что являются полурабами, что останутся таковыми до наступления объективной необходимости как результата отрицания отчужденных социальных отношений. Между тем, «именно эти полурабы своим трудом, к которому их вынуждает голод, совершают чудеса гения, индустрии и богатства, позволяющие говорить о XX веке, что он окончательно возвел на престол мира человека» 188.

В заключение отметим, что человек, размышляющий о себе, о своей сущности, — единственный Бог, который существует действительно. В науке место для какого бы то ни было другого бога давно занято. Если мы принимаем утверждение, что субстанция и Бог тождественны, то почему все же не исчезают спорные вопросы? А если допустить, что мир сотворил Бог, то возникает много противоречивых вопросов: если это так, то должен существовать другой мир. Если допустить возможность двух миров, то нельзя исключить и существования множества других. Тогда получается, что есть начало и конец мира. В таком случае, как эти миры взаимосочетаются? Что было до их начала и что будет после их конца? Если Бог создал мир, то какова сущность самого Бога, его начала? Отсюда следует, что говорить что-либо о субъекте-творце лишено всякого логического смысла.

2. Классовые социальные отношения. Антагонизм

Классовое деление общества является объективной закономерностью процесса социализации, но такого рода действительность противоестественна, то есть противоприродна. Как социальное явление, классовое деление общества уходит своими корнями в процесс производства примитивных орудий труда и последовавшего за ним разделения труда, породившего, в свою очередь, собственность (частнособственнические социальные отношения) и, позднее, товарно-денежные отношения.

Многие современные исследователи-гуманитарии оправдывают историческое существование классов (существование рабочего класса они считают естественным и вполне справедливым явлением), частный способ производства. То, что весь хозяйственный механизм капиталистического способа производства построен на присвоении прибавочной стоимости (результата прибавочного рабочего времени, прибавочного продукта) господствующим меньшинством (в основном собствениками основных средств производства), и то, что все совокупное мировое богатство достигнуто за счет порабощения сотен миллионов людей, — все это или хитроумно умалчивается. Соответственно они умалчивают и об историзме способа производства, о том, что «тождественность человека как производителя (исходный пункт) и человека как потребителя (конечный пункт) обязательно перейдет в различие, различие — в противоположность и противоречие, а последнее — в антагонизм» 189.

Классовое деление общества, в свою очередь, порождает целый ряд социальных несправедливостей, как-то: социальная незащищенность, малообеспеченность, нищета, безработица, бездомность, неравные возможности для получения образования и др. Вот что замечает по этому поводу философ П.Л. Лавров в своих исторических письмах «Цена прогресса»: «Прогресс небольшого меньшинства был куплен порабощением большинства, лишением его возможности добиваться той же ловкости тела и мысли, которая составляла достоинство представителей цивилизации…» 190

Следует отметить, что прогресс, или так называемая цивилизация, отрицательная по своей сущности (с аксиологической точки зрения), осуществляется привилегированным меньшинством, а большинство социума выступает абсолютным средством и добровольным жертвоприношением этому меньшинству. Причем большинство даже не подозревает об этом и о том, что оно как социальная ценность в глазах меньшинства ничего не означает, ничего собой не представляет и даже не вызывает сочувствия (оно вызывает, скорее, презрение).

Сегодняшняя так называемая интеллигенция (ученые, писатели, поэты, художники, педагоги и др.) представляет собой паразитическую надстройку. Глубина знаний, культура, высокая информированность не востребованы — все эти так называемые социальные ценности окажутся полезными только в действительном обществе. Более того, сегодня, в условиях грязного экономического передела мира, усиления роли рыночной экономики и соответственно частнособственнических социальных отношений, интеллигенция (за редкими исключениями) всячески старается поддержать то привилегированное меньшинство, которое с помощью «жалких подачек» и поощрений способствует проявлению ее паразитической сущности в виде особенного опосредствующего звена между оскорбленным большинством и оскорбляющим их сущность меньшинством.

Такой паразитический, а с точки зрения общечеловеческих ценностей — преступный образ жизни ведет большая часть представителей интеллигенции, так как он гарантирует прожиточный минимум, социальное обеспечение, порой особое, почетное место в обществе. Пользуясь этими гарантиями, конформисты расширяют свой круг, воспитывая последователей в таком же потребительском духе. Они и являют собой тот отрицательный субъективный фактор, который из-за ограниченности социальной сущности, вызванной частной собственностью, всячески замедляет действительный процесс социализации. Данное социальное противоречие можно разрешить только проведением человеческой политики: гуманизировать совокупные социальные отношения, произвести рациональное перераспределение достижений научно-технического прогресса по всему миру.

Следует особо сказать об ответственности учителей и ученых. Если, например, хирург-недоучка по незнанию может покалечить одного или несколько человек, то сколько тысяч душ покалечит «фальшивый ученый», квазипедагог-гуманитарий или псевдополитик? На этот счет можно привести следующие слова Э.В. Ильенкова «…случается нередко, что появляются в философии и мнимые пророки, старающиеся заворожить молодые умы цветистым красноречием, — писатели типа Шопенгауэра, Ницше, Хайдеггера, Бердяева (к концу ХХ — началу ХХI века подобных ученых-самозванцев развелось так много, что испытываешь невольный страх. — В.П.), и им подчас удается. Но, как правило, ненадолго. Мода, как всякая мода, на такие вещи обязательно проходит. Мнимой мудростью люди жить долго не могут. Рано или поздно молодые умы распознают, где настоящая, серьезная вдохновенная философия, а где — лишь ее модный эрзац» 191.

Сегодня существует мнение о том, что рабочий класс соединяется с буржуазией, образуя «средний класс». Ошибочность такого мнения очевидна, так как рабочий класс — это историческое явление, сущность которого так же объективно преходяща, как и сущность буржуазии. Дело в том, что с появлением частной собственности поляризация общества неминуема, но как только произойдет самоотрицание частнособственнических социальных отношений, рабочий класс исчезнет с лица земли. Однако последняя фаза самоотрицания частной собственности уже предполагает отсутствие четко выраженного класса, и в этом отношении не лишены основания утверждения некоторых ученых о том, что даже само понятие класса «стоит под подозрением». Если вернуться немного назад в историю, то легко можно обнаружить, что всегда большинство народонаселения беспощадно порабощалось меньшинством и соответственно четко прослеживалась сущностная граница в качестве социальных условий их жизни. В настоящее время условия становления социальности изменились в том плане, что большая часть народонаселения грамотна 192, производственные процессы все более автоматизируются, доступ к средствам массовой информации и коммуникации практически неограничен и т.д. и т.п. Все эти факторы способствуют объективному исчезновению самого понятия рабочего класса (реально же рабочая масса продолжает свое существование). Сегодня приоритетный характер приобретает сфера обслуживания (правда, эта сфера привлекает людей пока в силу частного интереса, состоящего в извлечении максимальной выгоды личного характера), и в дальнейшем она примет действительную социальную сущность.

В заключение отметим, что классовое деление общества основано на частнособственнических социальных отношениях, оно исторически преходяще, а своей наличностью фиксирует отчужденную сущность совокупных социальных отношений и соответственно отчужденную сущность человека вообще.

3. Национализм

Существование разных наций (национальностей), феномена нации вообще — объективный, исторический, неоспоримый факт как следствие процесса социализации. Сущность нации прежде всего заключается в определенной общности людей, которая не основывается на расовом или племенном единстве людей. Исторически нация складывалась в процессе формирования общности языка, территории, экономической жизни (именно это условие выступает доминантой), культуры различных племен и народностей в период преодоления феодальной раздробленности.

Казалось бы, с ростом цивилизации национальный вопрос вообще должен был сойти на нет. Однако этого не происходит, напротив, он перерастает в особенную национальную идеологию (которая вмещает в себя как национальную субъективную политику, так и психологию так называемого национального менталитета) — национализм. Как правило, национализм как крайне античеловеческая (отчужденная) общественная идеология возникает у угнетенных наций (преимущественно, малых наций) и в историческом плане выступает вполне закономерным явлением, сущность которого выражается в стремлении к освобождению от гнета других наций (правда, в колониальных странах выражается в стремлении к национальной независимости и национальному освобождению от империалистического гнета). Национализм, изначально служил для буржуазии орудием создания и завоевания общенационального рынка путем порабощения других наций. Национальную рознь сознательно сеяли также для максимального извлечения экономической выгоды. Сегодня национализм приобретает крайне агрессивный характер. Особой агрессивностью отличаются нации, существованию которых, в силу, например, их малочисленности, сопутствует постоянный страх перед возможным исчезновением (или слиянием с другой нацией). Сущность агрессии заключается в следующем: национальное эго = национальному менталитету = национальному отчужденному самосознанию и самовыражению = национальному «Я».

Национальный вопрос волновал многих известных мыслителей. Вот, например, что пишет по этому поводу Ф. Ницше: «Торговля и промышленность, общение через письма и книги, общность всей высшей культуры, быстрая перемена дома и местности, теперешняя кочевая жизнь всех не-землевладельцев — все эти условия неизбежно ведут за собой ослабление и в конце концов уничтожение наций, по крайней мере европейских; так что из всех них, в результате непрерывных скрещиваний, должна возникнуть смешанная раса — раса европейского человека. Этой цели сознательно или бессознательно противодействует теперь обособление наций через возбуждение национальной вражды, но все же смешение медленно подвигается вперед, несмотря на временные обратные течения; этот искусственный национализм, впрочем, столь же опасен, как был опасен искусственный католицизм, ибо он, по существу, есть насильственное чрезвычайное и осадное положение, которое немногие устанавливают над многими, и нуждается в хитрости, лжи и насилии, чтобы сохранить свою репутацию. Не интерес многих (народов), как обыкновенно говорится, а прежде всего интерес правящих династий, далее — определенных классов торговли и общества влечет к национализму; кто раз постиг это, тот должен безбоязненно выдавать себя за доброго европейца и активно содействовать слиянию наций…» 193

Существование нескольких наций (особенно при частнособственнических социальных отношениях, усиливающих национализм) уже означает потенциальную вражду между ними. В любое время, при «благоприятных» условиях вражда может перерасти в войну, и тогда потенциальные враги превратятся в действительных врагов. В таком случае человеческий феномен закабален национальной сущностью и реальную нагрузку получает только внутри каждой нации — всеобщая качественная нагрузка человеческого фактора продиктована имеющейся социальной действительностью. О действительности социальных отношений просто не может идти речи, так как все эти отношения ценностного характера опосредствованы деньгами. То же касается категории человека как всеобщей категории. Разве этому не свидетельствует то обстоятельство, что до сих пор не теряют актуальности такие крайне отчужденные социальные понятия, как «национальный дух», «патриотизм», «героизм», «отечество», «язык», «национальный герой» (герой, который становится таковым, уничтожая представителей других наций…) и т.д. и т.п.

Национализм и религия как две отчасти разные социальные идеологии сущностно взаимозаменяют и взаимодополняют друг друга. «В ХIХ и ХХ веках национализм занял место религии. Национальное чувство в качестве функционального элемента взяло на себя интегративную функцию религии. Национализм идет навстречу религиозному состоянию человека и заменяет собой религию в качестве силы современного общества, формирующей общности. Более подробный анализ национализма показывает на самом деле, что он содержит псевдорелигиозные элементы. Это выражается, например, в том, что он действует с помощью тех же средств, что и церковь, и имеет сакрально-литургические формы. Люди приветствуют национальный флаг как самое святое, они поют гимны страны… Национализм, очевидно, в состоянии заменить религию, так как он удовлетворяет религиозную духовную потребность и религиозную потребность в общности. Решающим поворотным пунктом почти во всех странах была индустриализация, которая способствовала религиозной индифферентности и изменению отношения к церквам. Отсюда духовный вакуум, который в Европе наполнился националистическим духовным содержанием. Религия преимущественно тогда играет какую-то роль в процессе национализирования, когда религиозные ценности являются фундаментальной составной частью национальной культуры» 194.

Однако, возвращаясь к непосредственному рассмотрению национализма, отметим, что усиление национального тона (национализма) в ХХI веке является фактом, указывающим на снижение степени социализированности (культурности) наций, их деградацию. К сожалению, примеров на сей счет предостаточно. Необходимо вмешательство действительного субъективного фактора, так как и исторически и логически настала объективная необходимость интеграции государств, которые находятся в географической близости друг от друга. Такая необходимость продиктована как потребностью всеобщей гуманизации совокупных социальных отношений, так и всеобщей сущностью экологических проблем. Но такого рода интеграция государств не должна приводить (тем более, искусственно) к стиранию национальных действительных культурных ценностей объединяющихся наций. Что же касается общенационального «Я», его менталитета, то в скором будущем процесс социализации разрешит все социальные противоречия, характерные для отчужденных социальных отношений. Настало время признать, что любой вопрос, связанный с национализмом, означает ограниченность (отсталость) человека. Общее мерило для всего человеческого рода на Земле — человек (человечность) и ничего более. Хотелось бы подчеркнуть, что ни один гениальный мыслитель не являлся (и не является) националистом (некоторые из них даже с презрением относились к своему народу, если тот «болел» национализмом). Многие мыслители считали себя космополитами. Еще до нашей эры древнегреческий философ-киник Диоген Синопский называл себя гражданином мира («космополитом»). А известный американский социолог и экономист И. Валлерстайн писал: «Наверное, новый Иерусалим не находится ни здесь, ни в Иерусалиме, ни где бы то ни было еще. Наверное, землей обетованной является просто наша Земля, наш дом, наш мир. Наверное, единственным богоизбранным народом является человечество. Наверное, мы добьемся искупления, если приложим к этому усилия» 195.

Национализм, часто доходящий до крайней формы — шовинизма, как совокупность отрицательных социальных качеств (как правило, эмоций), к сожалению, объективно присущ всем нациям. Это обусловлено низкой культурой самосознания, низким уровнем грамотности и соответственно национальной ограниченностью. На сей счет любопытно замечание П.С. Гуревича, который пишет: «Национализм… есть отношение к факту, превращение натурального факта в идола. Национализм — эмоциональный феномен, и никакие интеллектуальные аргументы в споре с национализмом не имеют силы. Он связан не только с любовью к своему, но и ненавистью к чужому, к другим народам. Национализм проповедует замкнутость, изоляцию, закрытость для других народов и культур…» 196 Отсюда следует, что народ, который испытывает ненависть (пусть даже — как бывает в мирное время — в скрытой и самой незаурядной форме, то есть «окультуренно») к чужому народу, в случае, например, возникновения политических, экономических разногласий между представителями, группировками, партиями внутри собственной нации, проявит такую же ненависть к собственному народу. Такова историческая и логическая сущность нации.

Нация, ее государственность рассматриваются отдельным субъектом как конкретное, особенное и неповторимое национальное «Я». Любая нация свою общность как совокупное конкретное «Я» рассматривает как необходимость, нерушимость, идеальность и действительность. Национальное субъективное «Я» без собственного национального самосознания оказывается лишенным всякого логического смысла. Только непосредственная самодовлеющая самодостаточность придает его наличному бытию особое значение, так как со своей пустой, частнособственнической и соответственно исторически отчужденной сущностью национальное субъективное «Я» не может существовать без противостояния, без проявления агрессии и насилия по отношению к другой нации. Следовательно, нация, сущность национальности, как таковая вообще не является положительной социальной ценностью, но в историческом плане она выступает как объективная необходимость, как особый результат процесса социализации, однако требования современных социальных отношений таковы, что разумный субъективный фактор должен вмешаться, выступить в качестве ускоряющего фактора процесса самоотрицания отрицательной сущности исторического явления — национальности и национального самоограничения, выраженного в национализме. На самом деле, национальный вопрос послужит необходимым средством для создания единого мирового дома (единого мирового сообщества с единым центром информации, управления и др.).

Национализм является высшей степенью отчуждения человеческого общества. П.С. Гуревич отмечает: «Современный национализм мало дорожит культурой. Он сплошь и рядом отрекается от традиции национальной культуры… Национальными должны остаться культуры, а не государства, то есть обратное тому, что утверждает современный национализм» 197.

Процесс естественного сближения наций является необходимостью, объективным требованием времени, так как кризис совокупных социальных отношений приобретает кульминационный характер; отчужденная сущность этих отношений в процессе действительного становления человека приобретает угрожающий характер. Однако что касается естественного процесса национальной интеграции, то он уже давно начался. Он необратим в силу его объективной сущности. А любое искусственное обострение национального вопроса станет самым ужасным преступлением перед человечностью.

4. Урбанизация

Социальные отношения набирают свою мощь именно там, где сконцентрировано больше всего промышленных предприятий, различных общественных организаций и учреждений, то есть в крупных городах, особенно в мегаполисах.

Именно в крупных городах достигает своего апогея отчужденность социальных отношений и, следовательно, «человека». В мегаполисах человек просто теряется, он зависит уже не от непосредственных природных условий, влияющих на его жизнь, а от множества посреднических, изобретенных людьми связей. Б.В. Марков пишет: «Ищущий независимости человек, попав в город, остро чувствует свое одиночество и индиферентность других. Город живет скоростью и многообразием контактов, но они не дают удовлетворения человеку, ибо являются слишком быстрыми и вместе с тем поверхностными. Несмотря на то, что жизнь в городе бьет ключом, он является мертвым. Реклама, зрелища интенсифицируют зрение и будят желания, однако за всем этим скрывается глубокая апатия» 198. Человек становится искусственным, неестественным синтезом природного и социального факторов, жалким средством для поддержания «хладнокровной» житейской вакханалии. Действительные, возвышающие человека связи с людьми отсутствуют, так как в урбанизированных местах, где доминируют частнособственнические социальные устремления, «человек чувствует себя как в переполненном автобусе или в трамвае: окружающие его люди ему мешают, и поэтому он относится к ним с равнодушием или даже с враждебностью. Равнодушие к беде другого человека и взаимная враждебность возникают в значительной степени из-за ощущения социальной тесноты. Негативные эмоции по отношению к окружающим вызывают у современного человека ощущение одиночества («одиночество в толпе»). Он перестает ощущать свою связь с другими людьми, поскольку они для него становятся основной помехой в жизни. Его отношение к окружающим становится все более эгоцентричным, поскольку трудно испытывать естественный интерес к тем, кого он не любит. Потребность “брать” начинает преобладать над способностью “давать”, потому что в такой тесноте необходимо прежде всего бороться ради того, чтобы выдержать все это» 199.

В общественных отношениях «человек» не является целью по многим существенным причинам. Во-первых, главной и необходимой целью для современного «человека» выступают деньги («особенное добро» по своей сущности, как считают многие) как главное средство для выживания. Во-вторых, первое условие означает, что добывающий деньги «человек» является примитивным существом; чтобы иметь хотя бы элементарные возможности для существования, он должен работать (то есть быть ограниченным во времени), затрачивая на это большую часть социально необходимого времени, лучшие годы жизни; в результате у него уже не остается возможности ни для самоусовершенствования, ни для действительно человеческих отношений. В-третьих, в больших городах проще, чем где бы то ни было, «достать» (добыть) деньги, так сказать, легким «трудом» (мошенничеством, бизнесом, проведением банковских операций и искусственных биржевых манипуляций), то есть, достать деньги из ниоткуда — особая заслуга человеческой абстракции и т.д. В-четвертых, именно в крупных городах легче всего прикрыть формы отчужденного «человека», то есть самые отрицательные социальные проявления отчужденной сущности человека (проституция, наркомания, алкоголизм, коррупция, непосредственное воровство и др.); здесь проще скрыться, и никому нет дела, ведь они — чужие. Кроме того, существует немаловажная социальная проблема, связанная с перемещением (транспортом или без — не важно в нашем случае) по территории крупного города, которое приводит к огромным временным затратам, что, в свою очередь, уменьшает количество времени, необходимое для становления человека.

Американский социолог Н. Смелзер описывает урбанизацию как скопление людей городского социума. Создается впечатление, что он сознательно умалчивает о негативных сторонах урбанизации как объективного процесса, хотя и пытается понять, «представляет ли собой жизнь населения городов целостное единство, или в городе сосуществует множество отдельных миров» 200. Смелзер отмечает существующие трудности городской жизни, подчеркивает тот факт, что современные горожане все чаще мигрируют в сельские районы (пригороды) «в борьбе за жизненное пространство», но не обозначает других причин, способствующих этому процессу: например, подавленность отдельного индивида, его стремление вырваться из этой «лжи окружной». Когда речь заходит о качестве жизни в больших городах, Смелзер приводит высказывание Вирта о том, что «ослабление связей между людьми приводит к тому, что в трудные моменты жизни они не получают поддержки, оказываются в одиночестве и глубоко страдают. В то же время в городах люди чувствуют себя свободнее и имеют возможность жить так как им хочется» 201. Смелзер считает, что Вирт омрачает суть городской жизни. Однако, заметим, что Вирт довольно основательно рассматривает имеющиеся социальные проблемы, за исключением того, что в его исследованиях отсутствует анализ причинно-следственных связей, порождающих социальные аномалии.

В заключение отметим, что все горожане, «прикованные к вещному миру», являют собой классический «образ» современного отчужденного человека. Главной причиной отчуждения выступают частнособственнические социальные отношения — объективная необходимость до определенного исторического момента опосредствования человеческой социальной сущности.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

3.5. Социальные формы, проявляющие сущность отчужденного «человека»

Объективно наличествующие отчужденные социальные отношения товарно-денежного общества стали размывать социальный дух, человечность в конкретном биосоциальном существе. Социальные последствия этого в общественной жизни «человека» настолько существенны, что вселяют страх и чувство безысходности. Э. Фромм пишет: «…человек, превратившись в товар, стал относиться к своей жизни как к капиталу, который следует выгодно вложить. Если он в этом преуспеет, то его жизнь имеет смысл, а если нет — он неудачник. Ценность человека определяется спросом, а не его человеческими достоинствами: добротой, умом, артистическими способностями. Его самооценка зависит от внешних факторов, от суждения других. Поэтому он сам зависит от других и чувствует себя в безопасности лишь будучи таким, как все, держась поблизости к стаду… Он отчужден в том смысле, что его действия и его собственные силы отдалены от него. Они стоят над ним и против него, не он управляет ими, а они им. Его жизненные силы превратились в вещи и институты, а эти вещи и институты стали идолами. Они воспринимаются не как результат его собственных усилий, а как нечто от него не зависящее, чему он поклоняется и подчиняется. Отчужденный человек склоняется перед произведением собственных рук. Его идолы представляют его собственную жизнь в отчужденной форме. Человек больше не распоряжается своими силами и богатством, он чувствует себя обнищавшей «вещью», зависящей от других вещей вовне, на которые проецируется его жизненная субстанция» 202.

Однако отчуждение «человека» исторически и логически (если следовать диалектической логике) является закономерным явлением для процесса социализации и, — посредством своей противоречивой сущности, которая выражается в непрерывном самовозрастающем самоснятии, — ждет часа своего самоотрицания. При всем этом необходимо отметить одно существенное обстоятельство, которое связано с субъективным фактором по отношению к становлению социальности. Дело в том, что диалектическая закономерность процесса социализации после определенного исторического этапа проявления своей сущности начинает слегка «сдавать» жизненные позиции. Создается впечатление, что происходит замораживание сущности. Однако суть проблемы заключается в том, что именно отчужденным социальным отношениям присущи особенные, весьма трудноразрешимые проблемы, которые связаны с завершающей стадией опосредствования сущности частнособственнического духа в обществе. То обстоятельство, что человеческое общество вне опосредствования своей обыденной жизни, своего обыденного, банального бытия товарно-денежными отношениями не может достичь своей логической, действительной природной зрелости (то есть действительного синтеза), катастрофически замедляет очеловечивание (последняя фаза — начало действительных социальных отношений) отчужденного образа нашего социума. И если разумный человеческий фактор (субъективный фактор: государственные мужи, ведущие ученые, политики и др.) не вмешается в ускорение вышеотмеченного процесса, то из-за угрожающих экологических катастроф (даже если не брать во внимание самое главное — возрастающую тенденцию опустошения, исчезновения человеческих ценностей) может начаться необратимый процесс — умерщвление имеющейся биологической данности. Отчуждение «человека» является прямым следствием отчужденных социальных отношений. Среди социальных форм, которые проявляют сущность современного отчужденного человека, — коррупция, алкоголизм, наркомания, проституция, воровство (мародерство, хищение людей и др.). Мы рассмотрим только одну из них — проституцию.

Прежде чем приступить к непосредственному рассмотрению этой отчужденной социальной формы, заметим, что нашей целью выступает не подробный ее анализ, а лишь краткое рассмотрение связанных с нею аспектов.

В переводе с латинского «проституция» означает позорю, бесчещу. Как правило, в словарях проституция истолковывается как продажа своего тела женщинами (в некоторых, правда, оговаривается — «главным образом, женщинами» 203).

Аналогичный взгляд на это социальное явление существует (из-за патриархальной сущности нашего общества) и в обыденной жизни. Проституцию связывают прежде всего с женщинами, именно они попадают под удар общественного мнения как грязные «продавцы». А не менее запачканные такой сделкой (куплей-продажей) мужчины-покупатели остаются без особого внимания, без порицания действительной общественной морали (примером могут служить научные исследования Ч. Ломброзо 204, Ю.М. Антоняна и др.). Более того, мужчины часто оправдываются обществом (мужским по своей сути), так как оно самым беспардонным образом скрывает свое историческое, насильственное мужское начало, основанное на частной собственности. Между тем напрашивается вопрос: возможно ли чтобы без непосредственного участия мужчины женщина стала проституткой? Ведь исходя из сущности самой физиологии женского организма ее меньше, нежели мужчину, беспокоит сексуальное влечение — по природе своей она прежде всего является матерью. Только из-за частнособственнических социальных отношений и соответственно необеспеченности, зависимости женщина вынуждена идти на крайние социальные поступки. Такого рода социальное принуждение впоследствии приобретает сущность отчужденного социального явления и способствует формированию определенного слоя, группы населения (особенно женщин), ориентированных на такую особую форму заработка.

Оскорбительно то, что в ХХI веке наше общество столь мало озабочено женским вопросом, ее униженной сущностью, тем, что «женщина в патриархальной культуре рассматривается как нечто неопределенное, иррациональное или недостаточное… в мире патриархальной культуры женщину покупали, продавали, похищали, за нее бились, ее освобождали, но уже само существование общественных движений за права и свободы женщин подчеркивает ее подчиненное положение в мужском мире» 205. Слова З. Фрейда о том, что комплексы женщины связаны с изначальным чувством ущербности ее тела по сравнению с телом мужчины, лишено действительного научного смысла, так как на самом деле, по физической и духовной выносливости женщина стоит гораздо выше, чем мужчина, подтверждением чему служит банальный и в тоже время чудо-феномен материнства.

Отсюда вытекает, что мужчины рассматривают женщин (эту прекрасную и самую ценную, главную половину человеческого общества) как средство. В таком случае говорить о действительных социальных отношениях в плане взаимоотношения полов не приходится. Действительная радость половой близости при этом отчуждена от своей действительной, естественной сущности.

В «мужском обществе» женщина рассматривается как меновая стоимость, а жена — как потребительная стоимость (чему свидетельствует даже такое безобидное, на первый взгляд, обыденное выражение, как «моя жена»; правда, есть и противоположное по форме выражение — «мой муж»). В этой части важно отметить особенные стороны проституции как товара и особенность покупателя (мужчины). Дело в том, что проститутка как товар (стоимость) предназначена для многоразового пользования (вернее, временного пользования) в качестве потребительной стоимости, в противном случае как товар она не могла бы существовать. Что же касается женщины как потребительной стоимости (жена), то она более долговечна (по крайней мере, пока существует брак). Таким образом, «пока сохраняется положение, когда мужчина рассматривает женщину, с одной стороны, как свой придаток, как средство исполнения прихоти и предмет вожделения и, с другой стороны, как домработницу, прислугу и “средство производства потомства”, до тех пор ему грозит опасность мщения от “любящих жен” и “верных любовниц”. Господство мужчины в семье и в любви есть результат его экономического господства, и его утрата является необходимым условием освобождения не только женщин, но и мужчин и, в первую очередь, именно их, так как пока они рассматривают противоположный пол как средство, как носителя меновой стоимости, как предмет развлечения, они (мужчины) остаются воспроизводителями проституции…» 206

Таким образом, объективность существования патриархата подавила действительность женского образа, ее сущности и, как мы выявили, главной причиной этому служит воля не мужская (сильного пола), а воля экономической сущности совокупных социальных отношений, выраженной частной собственностью (частнособственническими отношениями).

В заключение этого параграфа отметим, что проституция — объективный и закономерный процесс, который не искоренить искусственным путем (то есть силой или пропагандой). Только пройдя период массовой проституции, человеческое общество достигнет кульминации — действительных (возвышающих) половых отношений, и женщина станет действительной женщиной. Однако это произойдет в том случае, когда институт частной собственности пройдет этап полного (исторический и субъективный фактор) собственного самоотрицания и товарно-денежные отношения перейдут в денежно-товарные отношения (то есть в электронные, расчетные деньги) 207, а последние — в производство действительного продукта. Следовательно, утвердятся такие социальные отношения, когда женский феномен приобретет свой природно-социальный действительный облик, ее естественная доминантность будет провозглашена и матриархат примет свою формальную сущность — не будет представлять никакой опасности для мужской половины общества.

Таким образом, до тех пор пока женская естественная доминантность не восторжествует и не утвердятся такие совокупные социальные отношения, где женская сущность будет представлять собой самую главную социальную ценность, человеческое общество не может называться действительным!

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

4.1. Кульминация отчуждения, проявляющаяся в глобальных проблемах

1

В третьей главе мы выяснили, что отчужденным социальным отношениям и отчужденному «человеку» свойственно развитое (действительное: Д—Т—Д') товарное производство и то, что действительное товарное производство и отчужденные социальные отношения находятся между собой в прямой причинно-следственной зависимости и обусловливают друг друга.

История процесса социализации лишний раз подтверждает, что действительное товарное производство проходит несколько социальных фаз своего самоотрицания. В настоящее время в развитых капиталистических странах социальные отношения претерпевают кульминацию своего отчуждения. Этот критический момент истории человека мы называем вторым этапом отчуждения и соответственно вторым этапом качественного самоотрицания социальной сущности «человека». Если провести историческую параллель между опосредствованными сущностями непосредственного природно-«действительного» очеловечивающегося человекоподобного существа — гоминида — и непосредственно-«действительным», примитивным продуктом, то получится, что сущность гоминида доросла до крайне отчужденного «человека», а сущность примитивного продукта (П) до капитала (Т—Д—К). Иными словами, примитивный продукт в своем опосредствовании дошел до капитала. Схематически это можно изобразить как П—Т—Д—К, или триадами: П—Т—Д и Т—Д—К. В настоящее время стало очевидным, что происходит интенсивное самоотрицание капитала, капиталистического способа производства. По сути дела, первые признаки самоотрицания капитала возникли еще в период расцвета капитализма, когда появился первый банковский кредит — «великий регулятор быстроты обращения» 208. С появлением первых акционерных обществ стало происходить интенсивное самоотрицание капитала, так как «в акционерных обществах функция отделена от собственности на капитал, следовательно, и труд (имеется в виду работа и рабочий. — В.П.) совершенно отделен от собственности на средства производства и на прибавочный труд. Это — результат высшего развития капиталистического производства, необходимый переходный пункт к обратному превращению капитала в собственность производителей, но уже не в частную собственность разъединенных производителей, а в собственность ассоциированных производителей, в непосредственную общественную собственность» 209. Из этого следует, что появление акционерных обществ знаменовало собой начало первой фазы самоотрицания действительного товарного производства. Капиталистические отношения стали усиливать роль конкуренции между отдельными капиталистами, что, в свою очередь, привело к возникновению монополий — сначала монополий однотипных производств (по однотипным или похожим отраслям внутри региона и в целом по отрасли), а потом монополий однотипных отраслей между государствами, что в конечном счете породило финансовые монополии. Примером последнего служат финансовые биржи, в частности международный валютный фонд (МВФ). Еще Энгельс подчеркивал, что «конкуренция заменена монополией и самым удовлетворительным образом подготовляется будущая экспроприация всем обществом, нацией» 210.

Разобраться в сущности действительного товарного производства для ученых-гуманитариев всего мира оказалось не простым делом. Появилось множество взаимоисключающих теорий (правда имеются и взаимодополняющие теории, например «постиндустриальное общество» Д. Белла и «постэкономическое общество» В. Иноземцева и др.), которые, на наш взгляд, не способны пролить свет на имеющиеся совокупные социальные отношения (рациональность имеющегося экономического строя, политического мышления, культурных ценностей и др.), поскольку в их основе отсутствует строгая научная методология. Настал такой исторический момент процесса социализации, когда необходимо новое мышление и новые научные подходы. В этом отношении мы считаем справедливым замечание В.Л. Иноземцева о том, что «сегодня мир подошел к рубежу, значение которого еще не оценено адекватным образом. Обращенная в будущее сущность человека получила возможность проявиться в наиболее полном и завершенном виде; в условиях, когда материальные цели уже не имеют над людьми прежней власти. Внутреннее развитие личности становится необходимым и достаточным условием прогресса человека и общества… Каждый момент настоящего есть не что иное, как столкновение между прошлым и будущим» 211.

В первую очередь нас интересует объективная сущность закономерности действительного товарного производства, поэтому мы стремимся показать роль субъективного фактора в объективном процессе социализации человеческой сущности, соотношение объективного и субъективного факторов в человеческой истории и научным методом обосновать причинно-следственные связи в виде конечного результата — «человека», степень его оконкреченности как особенного качества.

Многие зарубежные ученые-гуманитарии выступают против политики, проводимой западными государствами, в частности США, так как учитывают возрастание роли всеобщего человеческого фактора в объективных процессах социализации. Они понимают, что из-за усиления роли качественного человеческого фактора экономическую мощь этих стран нельзя измерять только количественными показателями. В сегодняшних социальных отношениях, как никогда, ощущается трансформация социальной сущности, и никакая субъективная воля не в силах приостановить этот объективный процесс. Безудержный научно-технический и соответственно технологический прогресс способствовал наступлению информационной эпохи. Многие ученые предпочитают в настоящее время информационные ценности материальным и считают, что предметом «труда» в скором будущем станет информация. Так, Б.В. Ахлибининский и М.Ю. Казаринов пишут: «До второй половины XX века можно было утверждать, что, по крайней мере, в материальном производстве, предмет труда — это вещественно-энергетические объекты, на которые осуществляется воздействие человека. Или, как полагал К. Маркс, предмет труда в широком смысле — это природа. Переход к информационному обществу заставляет скорректировать это определение, включив в него и информацию. При этом возникает вопрос: каким образом информация как предмет труда воздействует на человека, занятого в этом процессе?» 212 Заметим, однако, что информация не может стать предметом «труда», так как выступает новым научным знанием как следствие вечно неудовлетворенной и соответственно вечно познающей социальной сущности (по сути дела, это и является двигателем процесса социализации), она выступает главным «инструментом» для очеловечивания как самого предмета труда, так и процесса производства, а также социальных отношений. Кроме того, современная иррациональная совокупная информация претерпевает кульминацию отчуждения, она находится в процессе самоочищения, очеловечивания собственной сущности, готовясь занять достойное место в разотчуждающихся социальных отношениях. Интенсивно глобализирующийся мир застал врасплох многих ученых, в частности гуманитариев, так как современный исторический этап социализации, как никогда, открыто проявил свою сущность. Современная социализация из-за возрастания роли субъективного фактора — роли НТП — больше не может скрывать своих внутренних противоречий. Поэтому сущность социальных отношений стала меняться более заметным образом, чем даже адекватно отражающие эти изменения научные теории. Многие ученые упускают из виду, что «современность — это процесс, не имеющий конца» 213, тем не менее, они стараются исчерпывающе обозначить, определить имеющиеся социальные перемены и без каких-либо веских теоретических обоснований вынести окончательный теоретический вердикт по отношению к происходящим социальным переменам. В этом отношении любопытно высказывание ученого из Великобритании К. Коукера. Он пишет: «…наступающее тысячелетие часто подталкивает нас к использованию префикса “пост”. Этот префикс подсказывает, что существующий мир в каком-то смысле находится за пределами того, что случилось в прошлом, и тем самым вышел за пределы дальнейших изменений. Обратимся ли мы к постсовременной эпохе (Этциони), к постбуржуазной (Кан), постцивилизационной (Боулдинг) или постиндустриальной (Белл), изменения в каждой из них носили драматический характер. Но все они обновились и будут обновляться… В этом смысле все наши достижения носят условный характер. Все они обусловлены исторически. Нет ни окончательных решений, ни окончательных ответов, нет конца дороге, лежащей перед нами… каждый ответ становится временным» 214. Список предлагаемых выше новых обществ не ограничивается этим количеством — можно назвать еще постгуманное общество, постинформационное общество, постглобализационное общество, посттрудовое общзество, постэкономическое общество (Иноземцев) и др. В первую очередь отметим односторонность вышеперечисленных научных теорий. Все они только поверхностно отражают суть переоценки социальных ценностей, происходящих перемен в совокупных социальных отношениях. Несмотря на то, что эти теории претендуют на научное изложение трихотомной сущности развития явления, они не в состоянии вскрыть совокупную сущность всех причинно-следственных связей истории становления человека. Эти теории основываются не на результатах диалектического способа исследования; их теоретические умозаключения не выведены объективно из постоянно нарождающихся социальных противоречий, свойственных генеалогии продукта вообще; они базируются на субъективных вымыслах (в которых иногда оказываются правы), доводах и т.д. Поэтому названные научные теории никак не могут удовлетворить объективную сторону действительной науки и соответственно наши объективные требования. Главным недостатком этих теорий является то обстоятельство, что префиксом «пост» исследователи обозначают некий скачок в процессе социализации. Более того, они не охватывают всей совокупности социальных векторов, что выглядит как пренебрежение прошлым. Так, В.Л. Иноземцев пишет: «Становление постэкономического общества представляет собой результат медленной общественной эволюции, в ходе которой технологический и хозяйственный прогресс воплощается не столько в наращивании объема производимых материальных благ, сколько в изменяющемся отношении человека к самому себе и своему месту в окружающем мире. Материальный прогресс, безусловно, выступает необходимым условием формирования постэкономического порядка; однако достаточным условием является изменение ценностных ориентиров человека, созревание ситуации, когда главным стремлением личности становится совершенствование ее внутреннего потенциала» 215. Создается впечатление, что своим «постэкономическим» нововведением Иноземцев ограничивает сущность (объем охвата) собственных научных исследований (аналогичная картина наблюдается и в научных исследованиях Белла, в чем мы сможем убедиться позже). Связующее историко-логическое звено между современным, нынешним и «постсовременным» отсутствует. Все эти «пост…» общества уже стали сегодняшними, по сути они выступают собственностью современной исторической эпохи, которая называется концом самоотрицания отчужденных социальных отношений (кульминация сущности отчуждения) и началом нового витка в объективном процессе социализации — началом разотчуждения отчужденных совокупных социальных отношений. Таким образом, эти теории способны охарактеризовать только отдельные эпизоды (и то фрагментарно) истории социализации и никак не в состоянии претендовать на историческую социальную всеобщность в плане определенного исторического этапа. Например, к доэкономическому или доиндустриальному историческому этапу можно отнести непосредственного природно-«действительного» «человека», то есть абстрактного «человека», который «созрел» для участия в социальном становлении. Можно считать, что такой абстрактный «человек» (конкретное единичное) является и не является социальной сущностью, так как социальность в нем только начинает свое проявление. «Доэкономический» абстрактный (первобытный) «человек» добывает средства существования самым примитивным образом, почти аналогично животному (то есть это нельзя назвать «работой» и, тем более, «трудом», так как «работа» и «труд» суть социальные понятия), и тратит на это естественное время (никак не рабочее и не свободное). А целью этих раннепервобытных отношений выступает отдельный гоминид со всеми его сугубо животными инстинктами (здесь речь ведется не о цели как осознанном факторе, а о цели, вызванной объективностью, однако в первобытнообщинных социальных отношениях, до разрушения общинной сущности, вышеупомянутой целью выступала и принимала осознанный характер община). Что же касается «экономического» или «индустриального» исторического этапа, то к нему можно отнести перерожденного, отчужденного и отчасти разотчуждающегося «человека» (соответственно перерожденные, отчужденные и разотчуждающиеся социальные отношения), то есть «оконкречивающегося» «человека», который находится в процессе опосредствования своей социальной сущности. Такой «человек» выступает в качестве рабочего, свои способности работать он «демонстрирует» в отведенное ему рабочее время. Только с началом разотчуждения совокупных социальных отношений «оконкречивающийся» «человек» становится рабочим-трудящимся. И одним из главных социальных противоречий этой эпохи является то, что «оконкречивающийся» «человек» есть и не есть рабочий, есть и не есть трудящийся, есть и не есть отчужденный, есть и не есть разотчужденный, есть и не есть средство совокупных производственных отношений, есть и не есть цель этих производственных отношений, есть и не есть ограниченный, есть и не есть свободный; есть и не есть абстрактный, есть и не есть конкретный человек. Для этой исторической эпохи характерно практически полное самоотрицание тенденции «вульгарной» индивидуализации, иррациональное самовыражение конкретного «Я» — конкретного субъекта. Самовыражение конкретного «Я» посредством материальных ценностей начинает отходить на второй план, занимать подчиненную позицию, а человеческий фактор стремится занять давно уготовленное и действительно ему полагающееся главное место. Для большинства современных мыслителей очевидны все те социальные противоречия, которые вызваны отчужденными социальными отношениями и их влиянием на иррационально индивидуализирующееся конкретное «Я». Современный процесс социализации достиг такой критической точки проявления своей сущности, такого качественного уровня, что в инстинктивном противоборстве (проявлении сугубо животных начал), в безумном соперничестве самосовершенствующихся «Я» в целях самовыражения и самоутверждения, в этой бессмысленной, «вульгарной» индивидуализации используются все имеющиеся в социальной обыденности средства, в том числе конкретные индивиды. Кульминация отчуждения совокупных социальных отношений, в основном в развитых капиталистических и отчасти в развивающихся государствах, активизировала выявление сущности животного начала в «оконкречивающемся» «человеке», и соответственно «животное стремление к максимальному самоутверждению, сдерживаемое в природе естественным соотношением сил, приобрело искусственные формы (жажда власти, престижного потребления и «творческого самовыражения» любой ценой) и получило неограниченные возможности реализации» 216.

Постэкономическому обществу В. Иноземцева или грядущему постиндустриальному обществу Д. Белла соответствует разотчуждающийся «человек» (соответственно разотчужденные социальные отношения, разотчужденное общество), вернее, они являются (или их можно считать) фазой начала разотчуждения социальных отношений. На этом историческом этапе оконкречивающийся «человек» весьма уверенно шагает из царства работы в царство труда (разумеется, историческое время перехода будет равняться историческому времени существования разотчужденных социальных отношений), из царства рабочего в царство свободного времени, из царства несвободы — в царство свободы.

Наши замечания ни в коей мере не означают игнорирования огромного научного потенциала и научного вклада родоначальника постиндустриального общества Д. Белла и основоположника постэкономической теории В. Иноземцева. Речь идет всего лишь о том, насколько их теории соответствуют реальности. Возникновение постиндустриального общества Белл обосновывает потребностью в новых человеческих ценностях, «потребностью в новизне», в изменяющихся масштабах социального явления. Он справедливо замечает, что «революция в средствах передвижения и связи, превратившая мировое общество в одну огромную Ойкумену (Вселенную), означала распад замкнутых культур и слияние всех существующих в мире традиций искусства, музыки и литературы в новое, вселенское вместилище, доступное для всех и обязанное своим существованием всем» 217. Белл считает, что в разрыве между прошлым и настоящим главную роль играет технология, которая определяет характер социального времени; новое время приносит новые социальные оценки проблем и социальных ценностей, новое мировоззрение и новые возможности контроля человека над природой. Он выделяет пять способов (признаков и отчасти причин), посредством которых технология приближает новое социальное время, новый «культурный синкретизм», — качественно новых социальных отношений.

«1. Позволяя производить больше товаров с меньшими издержками, технические достижения являются главным средством повышения жизненного уровня повсюду в мире… Однако техника стала не только средством повышения жизненного уровня, но также основным механизмом уменьшения неравенства в западном обществе.

2. Развитие технологии создало новый класс, ранее неизвестный в обществе, — класс инженеров и техников…

3. Технологический [прогресс] сформировал новое определение рациональности, новый способ мышления, делающие упор на функциональные отношения и на количественные показатели…

4. Революция в области транспорта и передачи информации…

5. Радикально изменились эстетические представления, особенно касающиеся пространства и времени» 218.

По сути дела, Белл указывает на наступление особенных социальных отношений, особенной общественной фазы развития — постиндустриального общества. Однако абсолютно непонятно, что означает и что представляет собой как индустриальное, так и постиндустриальное общество. Так, все параметры социальных векторов, о которых говорилось выше, свойственны действительному товарному производству, то есть классическому капиталистическому производству. Правда, Белл не отрицает того обстоятельства, что «в новом обществе, которое формируется ныне, индивидуальная частная собственность теряет свое общественное предназначение и сохраняется лишь как фикция» 219 (или «собственность сегодня представляет собой просто юридическую фикцию» 220), однако он нигде не объясняет, почему это должно произойти, и в каком именно обществе. Нигде не говорит Белл и об объективной необходимости самоотрицания сущности частной собственности. Между тем, все условия постиндустриального общества, которые он считает основными, всего лишь подготавливают социальные условия для действительного самоснятия, самоотрицания отчужденных социальных отношений и завершения окончательной фазы действительного товарного производства (такого рода совокупные социальные отношения —этап процесса социализации — мы называем началом разотчуждения сущности этих отношений). Более того, Белл нигде не указывает на историко-логическую опосредствующую фазу, на переходный этап так называемого индустриального общества к постиндустриальному и т.д. Считаем необходимым сказать в связи с этим несколько слов о некоторых его методологических упущениях.

Белл не замечает, что основным механизмом уменьшения неравенства в западном обществе стала техника за счет десятков, сотен разоренных, экономически отсталых стран Африки, Южной Америки и Азии. Всем известно о природном балансе, который ничто и никто не в состоянии нарушить — раз в денежном обществе кто-то стал жить лучше, значит кто-то оказался в нищете. А развитие техники только ускорило этот экономический дисбаланс и приумножило сущность антагонизма. Поэтому социальная поляризация привела к тому, что в западном мире живут «дорогие» рабочие, а в восточном мире — дешевые. Только тотальное объективно-субъективное самоотрицание института частной собственности способно поправить как природный, так и социальный (как второе производное) дисбаланс.

Белл не замечает, что развитие технологии в «постиндустриальном» (или даже в «индустриальном») обществе не образовывает классов, а, наоборот, начинает стирать все социальные классовые признаки и отчужденное общество постепенно превращается в информационное.

Белл не замечает, что технологический прогресс с увеличением количественных показателей социальных отношений пока существенно не изменил способа мышления человека, он всего лишь подготавливает почву для смены, «переоценки» человеческих ценностей. Это количество (материальное «богатство») является сегодня отрицательным по своей сущности результатом иррациональных социальных отношений. В этом смысле, на наш взгляд, правомерны слова В.Н. Сагатовского о том, что «чем богаче возможностями среда, тем больше и “греховных соблазнов” для незрелого человека. К сожалению, наша возможность изобретать новые вещи далеко обогнала способность и желание контролировать и совершенствовать самих себя. И потому в условиях современного динамичного научно-технического развития злое основание выбора множит зло в окружающей среде в геометрической прогрессии…» 221 Виноваты в этом частнособственнические социальные отношения.

Современные социальные отношения западного общества известный социолог М. Кастельс называет новым обществом и справедливо указывает на то, что структурная реорганизация производственных отношений обязательно приводит к возникновению новой культуры. Он придает особое значение объективной сущности начавшейся информационно-технической революции, считает неизбежной глобализацию экономики, соответственно нового международного разделения труда, видит будущее в развитии информационной технологии, ставит под вопрос перспективы сущности патриархального общества. Однако окончательные прогнозы Кастельса весьма пессимистичны — он никак не может распрощаться с капиталистическим миром, глобальную экономику рассматривает как особенный способ новых экономических отношений и считает, что она открывает новые возможности для извлечения прибыли. Кастельс предлагает новые способы производства ради прибыли, выгоды. Не лишены интереса его высказывания о современной информационной глобальной экономике. Кастельс пишет, например: «Информационная/глобальная экономика является капиталистической (ее законнорожденным детищем. — В.П.), фактически более капиталистической, чем любая другая экономика в истории» 222. Все то, что Белл называет постиндустриальным обществом, Кастельс справедливо именует информационным капитализмом. Так, он пишет: «Производственные отношения были преобразованы как социально, так и технически. Несомненно, они остались капиталистическими, но это исторически иной вид капитализма, который я назвал информационным капитализмом» 223. На наш взгляд, именно этот «исторически иной вид капитализма» уже не есть капитализм (есть и не есть капитализм — это основное противоречие современного информационного капитализма), он находится на стадии кульминации своего самоотрицания. Это отрицание считается плавным явлением, однако, вопреки мнениям западных и отечественных гуманитариев, скорость превращения качественной сущности современных социальных отношений весьма существенна. Этот «иной капитализм» характерен для крайне отчужденного современного общества, где действительное товарное производство (Д—Т—Д') находится на своей завершающей стадии, на стадии инобытия (и да! и нет!). Такое общество пребывает в состоянии начала разотчуждения своей социальной сущности.

Рассмотрим теперь доводы о постэкономическом обществе В.Л. Иноземцева. То, что Иноземцев практически опирается на теории Д. Белла (можно сказать, его труд представляет собой переработанную с учетом требований современных социальных отношений теорию постиндустриального общества), не помешало ему во вступлении к книге Белла «Грядущее постиндустриальное общество» покритиковать основателя постиндустриальной теории за ненаучность. Иноземцев пишет, в частности: «…Белл, может быть, несколько неосознанно стремится применить в подходе к культуре триадичный характер своих прежних теоретических схем и, по сути дела, выделить в истории как бы “до-культурный”, “культурный” и соответственно “пост-культурный” периоды. Не отрицая такой возможности мы, однако, считаем подобное построение весьма искусственным» 224.

При этом Иноземцев сам оказался в плену вышеуказанной искусственности. Несмотря на то, что некоторые его тезисы не вызывают сомнений, мы не можем согласиться ни с основной его теоретической концепцией, ни с применяемой им методологией (в принципе, он и не настаивает на том, что его теория может «конкурировать» с другими подобными теориями). Иноземцев пишет: «Анализируя происходящие в современном мире социальные перемены, мы полагаем возможным оценивать их как формы становления качественно нового типа общества, которое мы называем постэкономическим… Понятие постэкономического общества означает новый социальный порядок, отличающийся от прежних общественных форм в первую очередь значением и ролью личности в социальной структуре» 225. Отметим, что качественные перемены современных отчужденных социальных отношений пока что являются результатом объективной сущности процесса социализации, и положительная роль субъективного фактора в этих преобразованиях ничтожна мала, более того, субъективный фактор всячески старается замедлить объективное течение социальных противоречий. Новые технологические достижения, как результат действительного товарного производства, приводят к тому, что субъективный фактор выступает на первый план, и количественная сторона сущности капиталистического способа производства заменяется качественными ценностными показателями, так как товарное производство приблизилось к завершающей фазе своего существования. Иноземцев считает, что внутри постиндустриального общества берет свой исток постэкономическое общество, что постэкономические социальные отношения подготавливают место новому способу мышления. На наш взгляд, причины появления нового способа мышления кроются совсем в других социальных противоречиях. Главным из них выступает объективная сущность научно-технического прогресса, вызванного жестокой конкуренцией капиталистического мира. Иноземцем прав в том, что в новых социальных отношениях «человек перестает быть простым элементом обезличенного социального действия, не составляет более часть той массы, которая по своей сути не может стать творцом нового общественного состояния» 226. «Человек» отчужденного общества понемногу приобретает свое индивидуальное лицо. Иными словами, в социуме из-за увеличения роли информационных (а в дальнейшем — духовных) ценностей, заметным образом возрастает роль конкретного единичного члена этого социума как незаменимого субъекта. Тут идет речь о качественном инобытии процесса индивидуализации. Иррациональная индивидуализации как единичного так и национального «Я», основанного на стремлении к приобретению безграничного количества материальных благ (материальных ценностей), переходит в свое противоположное качество — рациональную индивидуализацию, которая уже начинает основываться на принципе «обогащения», самосовершенствования информационным количеством (далее — духовными ценностями), то есть «человек-средство» отчужденных социальных отношений начинает уступать место «человеку-цели» разотчужденных социальных отношений.

Иноземцев считает, что «с методологической точки зрения деление человеческой истории на доэкономическую, экономическую и постэкономическую эпохи представляется одним из наиболее совершенных подходов к ее периодизации» 227. Но с методологической точки зрения постэкономическая теория не отвечает объективным требованиям нового времени, так как современные изменения никак не означают наступления постэкономического общества в силу доминирования товарно-денежных отношений, наличия финансовых монополий и т.д. Несмотря на то, что главной задачей постэкономической революции Иноземцев считает преодоление товарного обмена, частной собственности и эксплуатации, он вводит понятие «личная собственность» и даже не намекает на электронные деньги. Исходя из исторической первичности личной собственности Иноземцев, видимо, считает, что эта примитивная форма, опосредуя себя, вернется к своей действительной социальной сущности — личной собственности в постэкономическом обществе и примет свою действительную социальную сущность. Он убежден в том, что «важнейшим… процессом, модифицирующим отношения собственности и формирующим основы для вытеснения частной собственности личной, является переход к информационной экономике, когда самым главным конкурентоспособным ресурсом страны становится высокая квалификация и совокупные знания ее работников» 228. Но если мы говорим о неотвратимости наступления информационной экономики, тогда о какой личной собственности может идти речь? Как можно представить сущность соотношения личной собственности и человеческой ценности, личной собственности и информационного общества? Что это за общественная (социальная) форма — личная собственность? Дело в том, что уже при информационной экономике, то есть при ресурсо- и энергосберегающих технологиях человеческая ценность выступает на первое место, соответственно материальная сторона (экономическая сущность социальности) начинает занимать подчиненное положение. Это означает, что собственность вообще, вернее, любое непосредственное или опосредствованное собственническое отношение конкретного человека к окружающему миру вещей начинает выступать всего лишь средством для достижения всеобщих человеческих ценностей. Иноземцев говорит о том, что утверждение информационных, интеллектуальных социальных отношений означает увеличение роли субъекта в объективных процессах социализации. Но такая тенденция ничуть не означает отмирания экономической стороны общественных отношений. Речь идет об очеловечивании экономической сущности социальности, о том, что «человек» обречен на это очеловечивание, соответственно экономика должна начать служить человеку и стать бессменным стражем его благополучия, а не наоборот. Информационное общество не означает отмирания экономических функций — они трансформируются и станут разотчужденными. На самом деле, если мы согласимся с такой периодизацией становления человеческой сущности, то с действительной научной точки зрения «постэкономическое общество» будет означать отмирание товарного производства и наличных денег, соответственно частной собственности. Их место займут производство действительного продукта и электронные (счетные) деньги. Новые совокупные социальные отношения будут формироваться с учетом создания всевозможных условий для реализации потенциальных социальных возможностей каждым человеческим индивидуумом. Возрастет роль конкретного единичного «Я» во всеобщем «Я» (увеличатся функции, объем социальной нагрузки и ответственности). Новые социальные отношения должны способствовать максимальному выявлению качественных возможностей конкретного социального субъекта для самоутверждения посредством утверждения окружающего социального мира. Более того, новое общество должно способствовать созданию таких социальных отношений, которые постоянно «принуждали» бы каждого конкретного человека быть активным участником всех социальных процессов, участником создания всеобщего социального благополучия.

Таким образом, мы считаем необходимым приступить к более детальному научному рассмотрению завершающей фазы самоотрицания действительного товарного производства современного, уже посткапиталистического мира.

2

Современный капиталистический мир (развитые страны Запада и США) претерпевает качественную трансформацию, и процесс этот настолько существенен, что социальные отношения в этих странах можно смело называть посткапиталистическими. С. Коукер отмечает: «Западный мир потратил столетие или больше, пытаясь навязать истории свой голос. Он допустил грубейшую ошибку, думая, что представляет собой уникальную эпоху и является, по выражению Гуссерля, “философской идеей, которая имманентна истории духовной Европы”… иначе говоря, представляет будущее других народов» 229. При всей мощи этих стран, их экономика претерпевает серьезный кризис из-за проходящих в современном капитализме объективных перемен. В последнее время (конец ХХ — начало XXI века) капиталистический способ производства все меньше оправдывает надежды апологетов частнособственнических отношений. Прогнозы многих западных теоретиков, связанные с капитализмом, оказались под большим сомнением. Напоминание Л. Туроу о том, что «минимизация затрат и максимизация выручки — это и есть максимизация прибыли, в чем и заключается сердцевина капитализма» 230, тоже не в состоянии спасти будущее капитализма. С Туроу можно согласиться лишь в том, что современная экономика той или иной страны является «вездесущей», глобальной — она не может быть привязана к какой-нибудь географической части мира 231.

Современный информационный капитализм и посткапиталистические социальные отношения демонстрируют кульминацию отчуждения человеческой сущности и соответственно социальных отношений. Такого рода критическое состояние отчужденного мира предвещает начало разотчуждения сущности социальности. Из-за возрастания роли научно-технического прогресса от капиталистического способа производства, по сути дела, осталось одно стремление, желание сохранить свои прежние социальные функции. Однако деньги — главный оплот капитализма — из пяти общеизвестных функций практически уже потеряли четыре: средство обращения, платежа, накопления, мировые деньги. Даже основная их функция — мера стоимости ставится под вопрос, так как в информационном обществе все труднее становится оценить действительно полезную для человечества информацию в силу ее всеобщности. Сегодняшняя финансовая монополия в обязательном порядке перейдет в свое другое, в свою противоположную наличность. Этому процессу стали способствовать многие объективные социальные факторы — следствия процесса социализации, в частности интенсивное обнищание ряда государств второго, третьего и четвертого порядка (результат гонки за количеством, то есть за основным показателем капиталистического способа производства), перенасыщение мирового рынка товарами и в то же время отсутствие покупательной способности у населения стран «третьего мира». Научно-технический прогресс привел как к высвобождению миллионов рабочих из производства, так и к уменьшению производственных издержек и т.д.

На наш взгляд, необходимо рассмотреть историко-логическую причинно-следственную связь товарного производства, которая способствовала наступлению качественно новых социальных отношений и становлению нового, разотчуждающегося «человека». Частная собственность как результат биосоциальной сущности человека и как причина развития товарного производства и его кончины приводит к появлению феномена конкуренции, которая все превращает в средство для проявления своей закономерности. Если же в простом товарном производстве противостояние между единичными социальными объектами носило скрытый, примитивный и единичный характер, то в развитом товарном производстве оно вырастает до антагонизма между имущими и неимущими классами, до крайней формы конкуренции между капиталистами и между государствами. А межгосударственное противостояние зачастую заканчивается войной.

Конкуренция способствовала научно-техническому прогрессу, который постепенно стал вытеснять рабочих из непосредственного производственного процесса. Кроме того, достижения в науке позволяли заменять ресурсоемкие технологические процессы новыми ресурсосберегающими технологиями. Все вместе означало возрастание роли субъективного фактора. Информационный мир стал вытеснять материальные ценности с позиции целей общественных отношений, соответственно материальные ценности постепенно стали смещаться на второй план, так как, с одной стороны, научно-технический прогресс все более стал высвобождать человека от монотонного и изнуряющего «труда», от непосредственного процесса производства, с другой стороны, за счет меньших издержек стало возможно производить в тысячи и тысячи раз больше необходимого продукта. Более того, именно научно-технический прогресс в дальнейшем будет способствовать зарождению феномена свободного времени. В первобытном обществе (первобытнообщинных социальных отношениях) «человек» объективно был лишен свободного времени, необходимого для совершенствования его социальной сущности, так как естественное время, отведенное первобытному «человеку» природой для добывания средств существования, практически не оставляло возможности для проявления социальных признаков, отличающих его от непосредственного животного состояния. Поэтому развитие мышления и соответственно производство орудий «труда» происходило медленно. Настоящий прорыв в процессе социализации произошел примерно в середине XIX века. При этом до сих пор «человек» не имеет свободного времени. Переходный период качественной сущности современных крайне отчужденных социальных отношений стал наконец располагать такой возможностью. Последние достижения научно-технического прогресса — новые производственные ресурсосберегающие (как природные, так и человеческие) технологии и массовая автоматизация крупных промышленных производств стали интенсивно высвобождать «человека» из трудоемких и монотонных производственных процессов, тем самым способствуя появлению (начальной стадии) свободного времени. Происходящие в современном информационном обществе качественные изменения впервые за всю историю становления человеческой социальности, благодаря появляющемуся свободному времени, стали способствовать созданию условий для перехода человека от оскорбляющего рабочего состояния к утверждающему трудовому состоянию.

Технологические достижения последнего времени освобождают рабочего «человека» от отчужденных социальных отношений. Что же касается исторического времени зарождения начальной фазы действительного товарного производства, то тогда достижения научно-технического прогресса в развитых капиталистических странах служили основным средством «выжимания» последних возможностей из рабочего. По этому поводу К. Маркс писал: «Победы техники как бы куплены ценой моральной деградации. Кажется, что, по мере того, как человечество подчиняет себе природу, человек становится рабом других людей либо же рабом своей собственной подлости. Даже чистый свет науки не может, по-видимому, сиять иначе, как только на мрачном фоне невежества. Все наши открытия и весь наш прогресс как бы приводят к тому, что материальные силы наделяются интеллектуальной жизнью, а человеческая жизнь, лишенная своей интеллектуальной стороны, низводится до степени простой материальной силы. Этот антагонизм между современной промышленностью и наукой, с одной стороны, современной нищетой и упадком — с другой, этот антагонизм между производительными силами и общественными отношениями нашей эпохи есть осязаемый, неизбежный и неоспоримый факт» 232.

Современное информационное общество, информационный капитализм (посткапитализм) способствовал появлению глобальных проблем. С одной стороны, ресурсосберегающие технологии привели к удешевлению производимых продуктов (в несколько, порой в сотни и тысячи раз) и росту качественных и количественных показателей. С другой стороны, наметилась тенденция массовой безработицы как в развитых капиталистических странах, так и странах «третьего мира». Весьма «оригинальный» взгляд на данную проблему имеет «выдающийся» экономист Ф. Мизес. Он пишет: «Если человек, ищущий работу по найму, не может найти места, которому, он отдает предпочтение, то он должен искать другую работу. Если он не может найти работодателя, готового платить ему столько, сколько он хотел бы получать, то он должен умерить свои претензии. Если он отказывается это сделать, то он не получит никакой работы и останется безработным… Безработица в свободной рыночной экономике всегда добровольная…» 233 Причиной всех социальных невзгод, в частности безработицы, Мизес считает цивилизацию. Он полагает, что цивилизация создает неестественные условия для развития человека, противоречит человеческой природе быть хищником, то есть убивать и разрушать, «отдаляет человека от его животного происхождения, пытается подавить его импульсы и потребности» 234. По мнению Мизеса, цивилизация «сделала человека испорченным хилым существом, которое стыдится своей принадлежности к животному миру и гордо называет свою порочность подлинной человечностью. С целью прекратить дальнейшую деградацию человеческого вида необходимо освободить его от пагубного воздействия цивилизации. Цивилизация — это просто изобретение неполноценных людей» 235.

Не менее «оригинальными» являются также философские рассуждения французского мыслителя Ж. Бодрийяра — автора теории неокапиталистического общества. Он пишет: «…проект уже практикуемого в некоторых странах “отрицательного налога”… предусматривает минимальный базовый заработок для всех — домохозяек, инвалидов, безработной молодежи, — исчисляемый исходя из потенциального трудового вознаграждения. При этом безработица как критическое положение (со всеми своими политическими последствиями) просто-напросто исчезает. Труд становится результатом добровольного выбора, а зарплата — визой на существование, автоматически вписывающей человека в социальное устройство. Капитал по-прежнему предполагает оплату по найму, но только на сей раз в ее чистой форме — очищенной от труда, — как означающее, очищенное от означаемого (следуя соссюровской аналогии), которое было лишь его эпизодическим историческим содержанием» 236. К сожалению, мы не можем согласиться с Бодрийаром, так как безработица исчезнет только с исчезновением частой собственности (товарного производства), которое произойдет в завершающей фазе разотчужденных социальных отношений когда труд, как главная субстанция человека, при интенсивном уменьшении трудового свободного времени станет обязательным условием для каждого конкретного социального объекта. Обязательное трудовое участие каждого члена социума означает некую моральную «плату», возврат некоего человеческого долга за собственную индивидуальность, индивидуальную социальную качественную наличность (за определенные, уже имеющиеся «очеловеченности», «оконкреченности», или же «окультуренности», то есть степени социализации) предыдущему человеческому поколению и закладывание социального фундамента для будущего поколения. В этом отношении весьма ценны замечания известного французского социолога П. Бурдье, который ставит на первое место символический «капитал». Он пишет: «Деятельность — это не только экономический императив, но и долг жизни в коллективе. Ценностью наделяется деятельность как таковая, независимо от ее собственно экономической функции, поскольку она предстает как непосредственная функция осуществляющего ее человека… Осуждению подвергаются индивиды, бесполезные для своего семейства и группы, эти «мертвецы, извлеченные Аллахом из живых», как гласит часто цитируемый на их счет стих из Корана, и неспособные “вызвать ни дождь, ни вёдро”. Оставаться праздным, особенно человеку из большой семьи, — значит уклоняться от обязанностей, неотделимых от принадлежности к группе» 237. Однако в разотчужденном обществе обязательное трудовое время, продиктованное биологической необходимостью социального объекта (осознанной необходимостью, свободным временем), будет стремиться к минимизации. Что же касается трудового времени, необходимого для непосредственного увеличения социальной сущности каждого конкретного человеческого индивида, то оно — сугубо индивидуально и не поддается количественному измерению.

Несмотря на то, что в развитых посткапиталистических странах в последнее время наметилась тенденция роста численности людей, занятых в телекоммуникационных сетях и сфере обслуживания (отрадно отметить, что сфера обслуживания приобретает гуманную форму, то есть демонстрирует начало процесса очеловечивания социальных отношений), это не может спасти положение в отношении проблемы безработицы — она уже принимает глобальный характер, который характерен для любого переходного периода, когда происходит смена ценностей как количественного, так и качественного характера. Информационная эпоха и безработица — эти глобальные явления долго не в состоянии сосуществовать друг с другом. Борьба между ними должна закончиться в пользу рационального информационного общества, и в обязательном порядке начнется действительный «диалог цивилизаций». В XXI веке самыми насущными проблемами для всего человечества будут выступать проблемы безработицы, экологии, войны и мира со всеми вытекающими социальными последствиями. Совокупные социальные отношения отдельных государств миновали особенный этап проявления своей сущности и принимают всеобщий характер, становятся всеобщим достоянием. Такая тенденция в настоящее время самым существенным образом заявляет о себе. Современный научно-технический прогресс пока еще нацелен на увеличение количественной стороны общественных отношений, поэтому мало внимания уделяется экологическим и демографическим проблемам. Между тем они явятся причинами ускорения начала действительной глобализации (то есть начала возрастания роли человеческого фактора). Если перейти на язык цифр, то можно легко убедиться в том, что вся мировая экология находится в самом плачевном состоянии. «Общий объем товаров и услуг в развитых странах удваивается каждые 15 лет. Из недр Земли в год извлекается более 4 млрд тонн угля, нефти, железной руды, расходуется более 3 млрд тонн растительной массы, а в атмосферу попадает около 10 млрд тонн углекислого газа, свыше 30 млн тонн нефти попадает в воду, более 1/3 отработанных земель лишилось своего плодородия. В то же время запасы природных ресурсов ежегодно уменьшаются на 100 млрд тонн. При этом из 100 единиц вещества, изымаемого из природной среды, в качестве устойчивых компонентов “второй природы” оседает лишь 3–4 единицы, а остальное выбрасывается обратно в окружающую среду в виде отравляющих веществ и других отходов» 238. Несмотря на то обстоятельство, что многие ученые разных стран бьют тревогу об экологической катастрофе, не останавливается рост объемов выбросов в атмосферу и увеличение концентрации в воздухе таких вредных газов, как СО₂, СО, NO₂, SO₂ и др. В.Л. Иноземцев приводит следующую историческую динамику иррациональной сущности современного научно-технического прогресса: «Между 1950 и 1989 годами основные развитые страны увеличили выбросы СО₂ в атмосферу в среднем в 1,5-2 раза: так, для США этот показатель повысился с 2,5 до 4,9 млрд тонн, для Германии — с 0,51 до 1,0 млрд тонн, для Франции — с 0,2 до 0,36 млрд тонн, а в Великобритании рост оказался минимальным — с 0,51 до 0,6 млрд тонн. Страны же, активно развивающиеся на экстенсивной основе, показали гораздо более “впечатляющие” результаты: в СССР объем выбросов СО₂ вырос в 6,5 раза (с 0,68 до 3,8 млрд тонн), в Индии — в 10 (с 0,07 до 0,7 млрд тонн), а в Китае — в 30 раз (с 0,08 до 2,4 млрд тонн)» 239. Таким образом, экологический кризис является непосредственным следствием действительного товарного производства, когда ради количества (производства большей, то есть прибавочной, стоимости) оно не останавливалось ни перед какими разумными ограничениями. Научно-технический прогресс способствовал интенсивному росту населения земного шара. Более того, возникло новое социальное противоречие, которое выражается в противостоянии двух мировых религиозных направлений — христианского и мусульманского. В последнее время исламский фундаментализм превратился в опасное течение, которое уже приняло глобальный характер. Численность мусульманского мира растет гораздо интенсивнее, в процентном соотношении, чем весь остальной мир. Причиной этому служит в основном проводимая религиозная политика — религиозное зомбирование, основанное на концепции «исключительности», плюс проблема «третьего мира», так как бедность и высокая рождаемость всегда выступали взаимообусловливающими явлениями. При нынешних государственных устройствах мирового сообщества «несбалансированность в росте численности населения в различных регионах мира воздействует на международную и внутреннюю политику государств, их социальное устройство, обеспечение продовольствием, энергией, порождает массовые миграционные потоки, которые серьезно дестабилизируют внутреннее положение многих стран» 240. Это означает, что действительное товарное производство породило новые социальные противоречия. В настоящее время возросшая численность мирового населения выступает одной из главных среди всех имеющихся глобальных проблем. В данной момент первоочередной задачей должно стать искоренение бедности, безграмотности и технологической отсталости, осуществление разумного планирования роста численности населения. В противном случае достаточно будет каких-нибудь 50-100 лет для наступления всеобщей катастрофы. Именно развитые капиталистические государства в ответе за существующие глобальные проблемы, в частности за массовую бедность развивающихся стран.

Если в Азии и Латинской Америке наметились тенденции сокращения численности бедных семей, то в Африке их число выросло примерно в два раза. Такая ситуация является следствием недальновидной политики развитых капиталистических стран. Несмотря на это они не намереваются предпринять каких-либо существенных мер. А тем временем, количество социальных проблем все увеличивается. Например, «основной прирост населения идет за счет развивающихся государства Азии, Африки, Латинской Америки. По подсчетам демографов, на их долю к 2025 году будет приходиться 95% общего прироста людей. Если в целом по планете в 1990–1995 годах прирост составлял 1,7%, в Европе — 0,22%, то в Африке — 3%. Нехитрые подсчеты показывают, что к 2025 году в Африке будет жить в 3 раза больше людей, чем в Европе» 241. Такой безудержный рост населения в развивающихся странах является адекватной реакцией, своего рода логическим ответом нищеты, следовательно болезни и т.д. Если не произойдет искусственного регулирования рождаемости (это означает усиление роли субъективного фактора, его влияние, его вмешательство в объективный процесс социализации), то «в ближайшее 20-30 лет демографы прогнозируют удвоение и даже утроение численности населения в целом ряде развивающихся стран. По их оценкам, к 2025 году в Индии будет 2 млрд человек, в Пакистане — 267 млн, в Индонезии — 263 млн, Бразилии — 245 млн. Общая численность населения Африканского континента к 2025 году вырастет почти втрое и составит 1,5 млрд людей… Между тем, существенного прироста пищевых и других ресурсов в этих странах и в мире в целом не ожидается… За 20-летний период (1972–1992 годы) мировой валовый внутренний продукт (ВВП) возрос на 20 трлн долл. Из них на долю развивающихся стран выпало всего лишь 15%. Богатые страны непрерывно наращивают непропорциональное давление на окружающую среду, ресурсы и системы, поддерживающие жизнь нашей планеты. Ребенок, рожденный в развитой стране, потребляет в 20–30 раз больше природных ресурсов, чем любой ребенок третьего мира» 242.

Количество земных ресурсов ограничено, соответственно даже при идеальном информационном обществе останется проблема создания нормальных условий для рационального человеческого развития. Чрезмерное количество людей (сегодняшнее катастрофичное демографическое состояние можно квалифицировать как первую из глобальных проблем, а что касается рассуждений о возможности обеспечить всеми социальными условиями 15 млрд населения, то они являются абсолютно нелепыми) создает проблему «социальной тесноты», которая способствует исчезновению человечности в человеке, духовного богатства вообще. Уже на сегодняшний день критическое состояние количества населения земного шара породило свою противоположную сторону — отрицательное социальное качество. Более того, отчужденные социальные отношения в развитых капиталистических странах принимают крайне отрицательную нагрузку из-за частнособственнических устремлений. Например, «США, население которых составляет около 4% всех жителей земли, потребляют 25% мировой нефти. Среднестатистический американец наносит ущерб природе в 2 раза больше, чем швед, в 13 раз больше, чем бразилец, в 35 раз больше, чем житель Индии, в 280 раз больше, чем гражданин Республики Чад» 243. Думаем, что эти статистические показатели не требует комментариев.

Благодаря научно-техническому прогрессу ресурсосберегающие технологии развитых капиталистических стран стали способствовать минимизации использования непосредственных природных ресурсов. Следовательно, постепенно отпадает надобность активного экономического сотрудничества развитых капиталистических стран с развивающимися странами. «В результате сокращения спроса на сырье и иные виды ресурсов возник беспрецедентный дисбаланс в торговле Севера и Юга; индекс цен на большинство сырьевых товаров снизился с 1974 по 1991 год почти в 3,5 раза; для поддержания приемлемых уровней импорта промышленных изделий развивающиеся страны вынуждены были умножить свои усилия по привлечению кредитов западных правительств, частных банков и международных финансовых организаций. Если в 1974 году общий объем их внешнего долга составлял 135 млрд долл., то к 1981 году он достиг 751 млрд, а в начале 90-х — 1, 935 триллиона, после чего наступила некоторая стабилизация (между 2,1 и 2,3 триллиона долл.)» 244. Такая ситуация стала порождать новую глобальную проблему — проблему «третьего мира», которая сегодня становится крайне актуальной, проблемой всех проблем, так как уменьшение экономических отношений, основанных в основном на экспорте сырья и импорте товаров первой необходимости, угрожает развивающимся странам уничтожением. При наличии такой ситуации стала намечаться опасная тенденция социальной «цепной» реакции, которая уже начинает угрожать безопасности всего человеческого мира. Бедность способствует как непосредственному росту самой численности народа, так и увеличению количества безграмотных, что выступает стимулирующим условием для появления новых эпидемий, проявления агрессивности (террористических актов) и т.д. Огромная армия нищих и безграмотных людей станет серьезным препятствием для дальнейшего развития человечества. Дело в том, что искусственное, причем иррациональное вмешательство в природные закономерности, в частности в процессе социализации, не может пройти бесследно. Человечество уже начало расплачиваться за нарушение природного баланса. Поэтому так называемый развитой человеческий мир обязан (у него просто не осталось выбора) в кратчайшие сроки разработать особенную социальную программу (экономического, культурного и политического характера), которая всячески способствовала бы ускорению объективного процесса социализации стран «третьего мира», в противном случае человечество не будет иметь никаких шансов на дальнейшее развитие. Так называемый западный мир и США с позиции действительных человеческих ценностей «обязаны» всему человеческому миру началом утверждения разотчужденных социальных отношений. Они обязаны приложить максимальные усилия к тому, чтобы выровнять социальные условия на земном шаре путем перераспределения достижений науки и техники. Наступила эра (критический момент отчужденных социальных отношений) очеловечивания имеющейся социальной сущности вообще. В противном случае сегодняшний мнимый, отрицательный человеческий прогресс неминуемо зайдет в тупик, и наступит конец человеческой истории. Начало самоотрицания отчужденных социальных отношений означает естественную кончину политического противостояния между государствами, между развитым и отсталым экономическим миром. Более того, наша эра новых технологий выводит «человека» из прямой зависимости от природы и от самого же человека. На сегодняшний день всякого рода искусственные манипуляции, связанные с продлением экономической сущности (экономического доминирования) социальных отношений, исключены, так как возникло много серьезных глобальных проблем, причиной которых послужили крайне отчужденные совокупные социальные отношения. С их появлением стали зарождаться разотчужденные социальные отношения, для которых главной целью и основной ценностью выступит человек.

Все вышеизложенное означает следующее: кульминация отчуждения социальной сущности порождена действительным товарным производством, которое само претерпевает существенное качественное изменение (интенсивное самоотрицание), что в свою очередь явилось причиной появления таких глобальных проблем, как:

• перенаселение планеты,
  
• проблема «третьего мира»,
  
• экологическая проблема,
  
• безработица,
  
• экономический кризис (девальвация сущности денег),
  
• проблема межнациональных отношений (проблема языка),
  
• проблема войны и мира,
  
• терроризм,
  
• проблема гуманизации совокупных социальных отношений,
  
• проблема воспитания и образования.
  

Таким образом, кульминация отчуждения социальных отношений и соответственно человеческой сущности, как вторая фаза действительного товарного производства (Д—Т—Д') породила глобальные социальные проблемы, которые, в свою очередь, начнут разрешать свою отрицательную сущность в пользу положительной стороны с завершением третьей фазы действительного товарного производства и началом разотчуждения крайне отчужденных социальных отношений. Третья и окончательная фаза действительного товарного производства означает наступление информационной эры посткапиталистического общества, где могущество материальной сущности (экономическая доминантность процесса социализации и социальной сущности вообще) постепенно передаст свои объективные полномочия информационной эпохе, интеллектуальным, разотчужденным социальным отношениям. Частнособственнические устремления переходят в свое другое — общечеловеческие ценностные отношения, где целью начнет выступать самоутверждение посредством утверждения другого единичного конкретного «Я», и его самоутверждение примет всеобщий характер. В этом отношении можно отчасти согласиться с утверждением профессора Р. Гогохия о том, что «в постиндустриальной цивилизации собственность, как основной критерий социальной стратификации, все более теряет свою определяющую силу, и решающим становится интеллект, уровень образования и знание… наступила новая фаза эволюции собственнических отношений» 245. Такого рода естественное отмирание теории стоимости, частной собственности (и частнособственнических социальных отношений), то есть отмирание их взаимообусловленной сущности как следствия конечной фазы действительного товарного производства и соответственно крайне отчужденных социальных отношений породили новые социальные противоречия. В частности, последняя (третья) фаза действительного товарного производства, то есть начало разотчужденных социальных отношений, означает наличие и в то же время отсутствие товарного производства, частной собственности (частнособственнических социальных отношений), элементов капиталистического способа производства, экономического доминирования в производственных отношениях человеческих ценностей (информационной, интеллектуальной эпохи), духовной доминанты в совокупных социальных отношениях. И самое главное: капитал есть и не есть капитал. Сегодня налицо все признаки грядущего нового общества, качественно новых социальных отношений. «Главная проблема подобного социума, таким образом, — не классовый конфликт, который оставался побочным аспектом неограниченной конкуренции в сфере заработной платы, а нерегулируемый характер самой экономической функции, [имеющий нечто] даже тогда, когда наблюдается вмешательство государства… Контроль над обществом перестает носить в основном экономический характер и становится преимущественно политическим (роль субъективного фактора. — В.П.)… В новом обществе, которое формируется ныне, индивидуальная частная собственность теряет свое общественное предназначение и сохраняется лишь как фикция» 246. Классический капитал стал уже постепенно уступать место качественно новому информационному капиталу. В этом словосочетании понятие «капитал» остается лишь символом, напоминающим о прошлом в человеческой истории, но не имеющим ничего общего с ней. Современное информационное общество означает смену старых и утверждение качественно новых человеческих ценностей. Знание становится действительным тогда, когда оно становится всеобщим достоянием вне опосредствования частнособственническими отношениями, ибо сама природа знания предполагает быть всеобщим достоянием. Поэтому всякого рода спекуляции на основе интеллектуального «капитала», произведенные ради получения прибылей и сверхприбылей, нельзя не считать аморальными.

Следовательно, все человечество подошло к той черте своего развития, когда объективно неминуема смена старых (исторически изживших), иррациональных человеческих ценностей новыми ценностями. Этот переходный период объективного процесса социализации мы назвали разотчуждающимися социальными отношениями. Им будет посвящен следующий параграф данной монографии.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

4.2. Сущность феномена «разотчуждение»

Что означает феномен разотчуждения? В чем заключается его сущность? Если феномен «отчуждение» (отчужденные социальные отношения и отчужденный «человек») является историко-логическим следствием феномена «перерождение», то таким же образом «разотчуждение» выступает историко-логическим следствием феномена «отчуждение». Мы впервые вводим такие философско-политэкономические понятия, как «разотчуждение», «разотчужденные социальные отношения» и «разотчужденный человек», и считаем, что они способны заполнить некий теоретический вакуум, существующий в определениях современного исторического этапа социализации, с учетом логической обоснованности предыдущих исторических этапов становления социальности, их объективного самоотрицания и перехода в свое другое (то есть смена одной исторической эпохи другой). Разотчуждение процесса социализации означает наступление исторического момента завершения самоснятия отчужденной сущности социальности и начало проявления всеобщей сущности совокупных социальных отношений.

Мы уже указывали на то обстоятельство, что с увеличением роли научно-технического прогресса наметилась тенденция высвобождения непосредственно занятых в производственных процессах рабочих, что привело к началу проявления творческих сил людей как необходимого условия для максимального «оконкречивания» конкретного человеческого индивида. Иными словами, появившиеся вследствие объективных социальных процессов новые технологии способствовали возрастанию роли субъективного фактора в совокупных социальных отношениях, что можно обозначить как начало новой исторической эпохи — разотчуждения человеческой сущности. Разотчуждение «человека» является следствием (результатом) его биосоциальной сущности. Оно способствует максимальному очеловечиванию биологической стороны социального существа. В настоящее время экономическая сторона социальности как результат биологической сущности социального объекта начинает выступать средством, способствующим ускоренному самоутверждению «человека». Поэтому процесс капитализации стал перерастать в свою противоположную качественную сущность — процесс информатизации, целью которого начали выступать человеческие ценности и соответственно сам человек 247. Разотчуждение социальной сущности означает начало действительного синтеза объективного и субъективного факторов, начало действительного очеловечивания всех имеющихся на сегодняшний день человеческих ценностей.

Необходимо указать на причину проявления нашего особого интереса к «судьбе» товарного производства в разотчуждающихся социальных отношениях. Для рационального проявления разотчуждающейся социальной сущности в данное время важно максимально научно приблизиться к раскрытию сущности тех противоречий (отчасти экономических), которые будут сопутствовать новому способу производства. Наступление информационного общества и соответственно возрастание роли субъективного фактора диаметрально изменили суть капиталистического способа производства. Современное иррациональное информационное общество в свою очередь породило новые социальные противоречия. На сегодняшний день Капитал (К) есть и не есть капитал, есть и не есть производство прибавочной стоимости, есть и не есть сгусток денег, есть и не есть единство средств «труда» и рабочей силы, есть и не есть капитал информационного общества. Аналогично, конечный результат современного, так называемого капиталистического способа производства — товар — есть и не есть классический товар. Есть, поскольку конечная цель сегодняшних социальных отношений сводится к товарно-денежным отношениям, и в то же время нет, поскольку деньги уже потеряли четыре свои функции (средство обращения, платежа, накопления и мировые деньги), и «судьба» пятой — меры стоимости, всеобщего эквивалента — из-за внедрения новых информационных дешевых технологий висит на волоске; вследствие этого происходит удешевление конечного продукта производства; высвобождение миллионов и миллионов рабочих рук, перенасыщение мирового рынка товаром, с одной стороны и снижение покупательной способности — с другой, из-за монополии цен и т.д. Кроме того, современный товар выступает особенным синтезом материальных и социальных элементов, что способствует увеличению социальной нагрузки этого товара, другими словами, очеловечиванию товарной сущности.

Несмотря на то, что развитые посткапиталитические страны предпринимают всяческие попытки реанимировать утраченную сущность товарно-денежных отношений, современный товар, по сути дела, его противоречивая сущность (то, что он есть и не есть стоимость, есть и не есть потребительная стоимость) начинает свое самоснятие в пользу потребительной стоимости. Многие зарубежные ученые-гуманитарии давно пришли к выводу, что материальная сторона социальной сущности ограничивает человека, что человек как человек может начать свое утверждение во всеобщем понимании лишь тогда, когда все социальные фазы действительного товарного производства (Д — Т — Д') объективно сложат свои полномочия. Сегодняшние разотчуждающиеся социальные отношения означают качественное инобытие сущности товара, появление проблесков человеческой свободы и тенденцию превращения рабочего «человека» в трудящегося, а абстрактного «человека» в конкретного. Если же выше сказанное перевести на экономический язык, то получится следующая картина превращения примитивного продукта (П) в процессе социализации (генеалогия (П)): П—Т—Д—К—…—Д₁. Эта формула позволяет нам схематически представить историческое превращение примитивно-«действительного», простого продукта в свое другое (в данном случае в Д₁). Поэтапное самоотрицание примитивно-«действительной» сущности продукта можно разложить на следующие триады: П—Т—Д; Т—Д—К; Д—К—…—Д₁. Соответственно, получается три основных исторических эпохи становления социальной сущности, вернее, три исторических эпизода опосредствования человеческой сущности. В данное время наше внимание привлечено к третьей триаде, так как она показывает начало качественно новой исторической эпохи преобразования и утверждения социальных ценностей, конец отчужденных и начало разотчужденных социальных отношений. Многоточие в триаде Д—К—…—Д₁ означает наступление конца третьей фазы действительного товарного производства (Д—Т—Д' — всеобщая формула капитала) и начало такого способа производства продукта, целью которого будет выступать не количественная сторона, производство прибавочной стоимости, а качественная сторона — потребительная стоимость (производство потребительной стоимости, то есть производство рациональных человеческих ценностей). В таком случае главное (основное) противоречие всеобщей формулы капитала («не может возникнуть из обращения и также не может возникнуть вне обращения, он должен возникнуть в обращении и в то же время не в обращении») постепенно способствует появлению диаметрально противоположного противоречия, суть которого будет заключаться в том, что капитал, который был представлен в вещи и придавал этой вещи, принадлежащей определенное время определенной общественной формации, особенную социальную нагрузку в виде производственных отношений, будет заменен особенной вещью, которая будет представлена своим специфическим содержанием в виде информационных (интеллектуальных) социальных отношений. Иными словами, материальный (количественный) капитал рождает интеллектуальный (качественный) «капитал», объективный фактор — субъективный фактор, отчужденные социальные отношения — разотчужденные и соответственно отчужденный человек — разотчужденного человека, вопреки утверждению Л.А. Булавки, что «результатом снятия отчуждения или результатом разотчуждения неминуемо становится для индивида — самоотчуждение» 248. На самом деле результатом снятия отчуждения или самоотчуждения неминуемо становится как для единичного индивида, так и для общества в целом — разотчуждение социальной сущности. Производство стоимости (товара) постепенно перейдет в производство потребительной стоимости (продукта). Качественно новый капитал, который уже вовсе не капитал, а другое — качественно отличные деньги (Д₁), предназначенные в большей мере для учета движения материальных и производственных средств производства, для рационального планирования производственных процессов (производственных отношений) вообще, — представляет собой не монополизированные определенной частью общества средства производства, а обособившиеся по отношению к живой рабочей силе продукты и условия (средства производства), приводимые в действие самой этой рабочей силой. Средства производства в силу своей неестественной сущности образовывали социальное противоречие в виде антагонизма и были направлены на создание прибавочной стоимости, при этом полностью отчуждая сущность как совокупных социальных отношений, так и самого «человека». Общественные же средства производства нацелены на приумножение общественного блага посредством не эксплуатации «человеком» «человека», а обязательного трудового участия каждого трудоспособного члена социума. Такие социальные отношения можно еще назвать посткапиталистическими социальными отношениями, которые нацелены на производство человеческого капитала, утверждение новых, очеловеченных социальных ценностей. Если при капиталистическом способе производства прибавочная стоимость возникала в самом процессе производства и обращения капитала, то в разотчужденном обществе обобществленное производство не предусматривает производства прибавочной стоимости (у него отсутствует такая цель). Потребительная стоимость продукта будет возникать в процессе производства и обращения разотчужденного человеческого «капитала» — обязательного опредмеченного человеческого труда (средства производства) и живого труда (а не работы…). В разотчуждающемся обществе заблаговременное планирование сущности производства, в частности количества и качества производимого продукта, будет занимать главное место. Более того, разотчужденные социальные отношения ни в коей мере не исключают производства прибавочного продукта. Но это будет особенный прибавочный продукт. Суть его особенности будет заключаться не в безвозмездном присвоении одной частью общества (как правило, меньшинством) рабочего времени, конечных результатов труда другой части, а в безвозмездной отдаче своих трудовых возможностей для утверждения себе подобных (это моральная сторона разотчуждающегося «человека») до тех пор, пока будет возникать такая общественная надобность. Ведь при нынешних технологических процессах и полной автоматизации надобность непосредственного участия «человека» в производства все более уменьшается. Однако есть и останутся такие отрасли хозяйства, где машина никогда не сможет заменить человека, более того, роль человеческого фактора в сфере обслуживания все более возрастает. Поэтому в настоящее время непосредственная сущность прибавочного продукта переходит (превращается) в свое другое — в сущность очеловечивающегося прибавочного продукта. Следует отметить, что средства производства не выступают обособившимися (отделенными) по отношению к обществу в целом и производственным отношениям, вся совокупность социальных отношений будет осознанно спланированной для получения конечной цели, рабочее время будет заменено свободным временем, работа — трудом, а принуждение породит добровольные, осознанные социальные отношения. Такой способ производства мы назвали разотчужденным способом производства, новую форму социальных отношений — разотчужденными социальными отношениями, а вот вопрос, связанный с названием «новых денег» и «нового товара», остается открытым.

После того как мы попытались приближенно представить новый способ производства и связанные с ним социальные противоречия, которые диаметрально противоположны противоречивой сущности капитала, мы хотим предложить более детальное рассмотрение третьей триады Д—К—…—Д₁, которая отражает особенную историческую эпоху — переход от отчужденных к разотчужденным социальным отношениям. Историческая триада Д—К—…—Д₁, отражающая как производство капитала так и начало его самоотрицания, распадается на две части: Д—К и К—…—Д₁, где капитал (К) состоит из Д—Т—Д'. Д' в этой формуле представляет собой деньги в большем, увеличенном количестве — ΔД, которое получается за счет разности Д' и Д, то есть ΔД = Д'–Д. Именно ΔД представляет собой прибавочный продукт, прибавочную стоимость, прибавочное рабочее время, «отсвоенный» конечный результат рабочего в процессе производства и т.д. Иными словами, именно на сущности этого ΔД зиждется все мировое богатство, вся имеющаяся несправедливость и все мировое зло, которые на сегодняшний день породили глобальные социальные проблемы. Нас интересует сущность, социальная нагрузка качественно «новых денег» с их историческими переходными моментами — … — Д₁. Многоточие означает исторический период наличия и в то же время отсутствия новых денег, то есть новые социальные отношения. В указанных нами формулах Д—К и К—…—Д₁ капитал на самом деле предстает в разных качествах. В первом случае деньги, то есть особенные деньги, обратившиеся в средство производства и рабочую силу, превращаются в капитал, в новое качество — увеличенные деньги, которые представляют собой денежную форму присвоенного капиталистом прибавочного рабочего времени. Во втором случае капитал не является прежним капиталом, его сущность постепенно начинает изменяться. Его самоувеличение, основанное на эксплуатации рабочего, принимает качественно другую социальную нагрузку. В большей степени капитал представляет собой уже сгусток информационных (счетных) денег в виде результата очеловеченных социальных отношений, где субъективный фактор не обособлен от средств производства, а, напротив, создает особенный синтез, суть которого заключается в информационных совокупных социальных отношениях (новых технологических процессах производства). Это означает, что современный капитал есть и в то же время не есть капитал, он превратился в новые деньги, которые человечество в скором будущем назовет, возможно, счетными или электронными деньгами. Раз капитал в процессе самоотрицания теряет свои прежние функции и переходит в расчетные деньги, то соответственно товар как товар абсолютно теряет свою прежнюю социальную нагрузку. Его стоимостная функция заменяется всеобщей полезной потребительной стоимостью, то есть денежная сущность товара постепенно превратится в разотчужденную потребительную стоимость, его иррациональная опосредствованная данность перейдет в рациональную непосредственную данность. Следовательно, Д₁→Т₁, таким образом превращение П→П₁ на данном историческом этапе примет следующий вид: П—Т—Д—К—…—Д₁—Т₁. После капитала исторические переходы произойдут более ускоренными темпами, нежели переходы от примитивно-«действительного» продукта к капиталу. Если же всеобщей формулой капитала является Д—Т—Д', то основной формулой «нового капитала», то есть Д₁, станет Т—Д₁—Т₁. Соответственно превращение (переход) К—…—Д₁ примет следующий вид: Д—Т—[Д'—…—Т—Д₁]—Т₁. Сразу отметим, что Д' и Д₁ в триаде Д'—… Т—Д₁ диаметрально отличаются друг от друга. В первом случае Д' означает количество возросших денег после обращения (круговорота) капитала и в то же время его отсутствие, а во втором случае Д₁ означает качественно «новые деньги», противоположные по сущности капиталу (более точно: они — следствие самоотрицания капитала). Как мы заметили, исторически опосредствующим звеном выступает особенный товар, который в свою очередь есть классический товар и не есть классический товар, есть и не есть качественно новая потребительная стоимость, предназначенная для рационального, гуманного обращения в разотчужденном обществе. Что же касается триады Т—Д₁—Т₁, то здесь Т и Т₁ различаются между собой тем, что Т₁ уже полностью представляет собой результат разотчужденных совокупных социальных отношений, то есть выступает в качестве непосредственной потребительной стоимости. При этом отметим, что противоречивая сущность капитала посткапиталистических (информационных) социальных отношений в новых деньгах (Д₁) будет дана в развернутой, а в «новом товаре» (Т₁) — практически в завершенной форме. Это означает, что историческая сущность трансформации процесса социализации, выраженная переходом К—…—Д₁, породит в социальных отношениях новое противоречие в виде синтеза естественного и искусственного. Все социальные отношения будут направлены на максимальное очеловечивание этого синтеза (конечного продукта общественных отношений). Исторический переход Д'—… Т—Д₁ в социальных отношениях, или смена одних социальных отношений другими (кардинальная смена социальных ценностей), не может проходить гладко, как может показаться на первый взгляд.

Таким образом, завершая данный параграф, отметим, что на сегодняшний день созрели все исторические и логические предпосылки для наступления разотчужденных социальных отношений. Они уже дали о себе знать посредством проявления иррациональной сущности современной экономической глобализации в виде результата процесса капитализации. Однако эта отрицательная суть экономической глобализации станет залогом для утверждения развитой фазы разотчужденных социальных отношений и разотчужденного человека.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

4.3. Разотчуждение социальных отношений в аспекте глобализации

1

Начало разотчуждения отчужденных социальных отношений, отчужденного «человека» приближает процесс социализации к своей действительной, то есть объективно предполагаемой цели, — гуманным социальным отношениям. В самой сущности социализации изначально заложен такой феномен, как глобализация, поскольку человек, его социальность суть всеобщее. Сегодняшняя глобализация, отражающая экономическую сущность капиталистических отношений, выступает частным моментом проявления всеобщей сути социальности, ибо действительная сущность глобализации заключается в утверждении человека как цели и самоцели всех совокупных социальных отношений.

Что же такое глобализация вообще и как она соотносится с феноменом разотчуждения? Историческим моментом начала проявления феномена глобализации, то есть интеграции человеческих ценностей, условно можно считать появление первых форм письменности, закономерно приведших в последующем к возникновению такого средства связи, как письменное сообщение, которое в свою очередь приводило к зарождению элементов гуманизма. Общеизвестно, что еще в античную эпоху только за то, что люди состояли в переписке друг с другом, их называли гуманистами. «Отсюда гуманизм можно определить как дружеское общение при помощи письма… Первым важным посланием была греческая литература, а ее первыми получателями и читателями были римляне» 249. В дальнейшем зарождение элементов науки способствовало постоянно нарастающему процессу гуманизации и глобализации. Необходимо отметить, что здесь речь ведется о социальной глобализации. Представление о современной глобализации сведено к экономической интеграции. Между тем, глобализация и интеграция во многом различаются друг от друга, и главное различие этих явлений заключается в качественной нагрузке. Более того, на наш взгляд, проблема глобализации в ее современном популярном понимании отчасти надумана западной цивилизацией. Современную экономическую глобализацию необходимо считать результатом процесса социализации, или же первым, основным этапом начала разотчуждения совокупных социальных отношений. Не будем забывать о том, что несмотря на многочисленные исследования проблема самоутверждения человека остается открытой. И.А. Василенко пишет: «Не будет преувеличением сказать: никогда еще в человеческой истории человек не был такой загадкой для самого себя, как в наши дни. Возрастающее число частных наук, направленных на изучение человека, не только не проясняет наши представления о нем, но скорее еще больше запутывает общую картину. Психология, антропология, этнография, медицина, теология, философия, социология (глобалистика. — В.П.), политология и история с каждым днем увеличивают поразительно богатую массу фактов, но обилие фактов — совсем не то, что обилие мыслей и идей» 250.

Глобализация сама по себе, как положительное социальное явление, в ходе становления человеческой сущности проявляет себя отрицательно, причиной чего является экономическая нагрузка социальности (частнособственнические устремления человека). Неустанное стремление человека к познанию как самого себя, так и окружающего мира, плюс его частнособственнический дух способствовали революциям в науке, а последняя постоянно подпитывала положительную нагрузку глобализации.

Положительная нагрузка феномена глобализации означает развитие и становление науки и научных достижений, соответственно увеличения общего интеллектуального уровня «человека», которое проявляется качественно новым уровнем его самосознания. Однако при частной собственности совокупные социальные отношения все больше и больше превращают «человека» в абсолютное средство для множества создававшихся с целью сохранения и приумножения частного способа производства общественных институтов. Тем не менее, научно-технический прогресс ХХ века способствовал постепенному отмиранию магической силы частной собственности и превращению человека-средства производственных отношений в человека-цель. Человеческая сущность стала доминировать над экономической сущностью социальных отношений. В современном социальном мире уже наметилась тенденция окончательного утверждения человеческого фактора как основной ценности.

Мировое сообщество давно подготавливало себя к началу действительной глобализации общечеловеческих ценностей. Свидетельством этого начала можно считать учреждение Лиги Наций (сразу после первой мировой войны), призванную предотвращать любого рода войны посредством политического диалога. Продолжением этого процесса явилось создание Организации Объединенных Наций (ООН), Организации по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО), Продовольственной и сельскохозяйственной организации (ФАО), Международного валютного фонда (МВФ), Международной организации труда (МОТ), Всемирной торговой организации (ВТО) и др. Необходимо отметить, что «впервые за все время своего существования человечество действительно, фактически становится целостным взаимосвязанным, а не преимущественно номинальным единством, а цивилизационный процесс обнаруживает свою универсальность в глобальном масштабе» 251.

Мировое сообщество медленным, но уверенным путем продвигается к всеобщему разотчуждению совокупных социальных отношений, однако современные темпы глобализации ни по количественным ни по качественным социальным показателям не соответствуют действительным требованиям времени. Тенденции современной глобализации весьма противоречивы. Несмотря на существование вышеперечисленных международных организаций, дивиденды сегодняшней глобализации предназначены для ограниченного количества людей. Большинство же имеет доступ к этим дивидендам только опосредствованно (посредством денег), что является отрицательной стороной современной экономической глобализации. Антигуманный характер нынешней глобализации очевиден. Ее результаты и не могли быть человечными, так как она выступает непосредственным результатом процесса капитализации.

Экономическую глобализацию подпитывают современные развитые капиталистические страны, которые расширяют свое финансовое влияние на мировом рынке, ущемляя при этом интересы других стран. Так, Ю. Игрицкий пишет: «…усиление государства в одной сфере нередко приводит к нежелательным для него результатам в другой. В начале 80-х годов США ежегодно расходовали из своего бюджета 3 млрд долларов, чтобы искусственно поддерживать цены на сахар американского производства и ослабить конкуренцию со стороны государств Карибского бассейна. В итоге в 1982–1988 годах там закрылись около 400 тыс. рабочих мест, а более дешевая рабочая сила хлынула в США» 252.

В современной науке существует множество взаимоисключающих и взаимодополняющих теорий по глобализации. Так, В.А. Тураев считает, что «глобализация — ключевое понятие, характеризующее процессы мирового развития в начале ХХI века. Ее суть — в резком расширении и усложнении взаимосвязей и взаимозависимостей народов и государств, это — новая стадия общеизвестного развития в общепланетарном масштабе, новое качество социальных связей и общественных процессов, ставшее возможным благодаря достижениям науки и техники» 253. Похожее представление о глобализации демонстрирует Б.В. Марков, утверждающий, что «мы живем в условиях глобализации, которая является порождением уже не государств, институтов, индивидов, а универсальных структур техники, секса, денег, информации и коммуникации» 254. Трудно не согласиться с такими представлениями о глобализации, однако они не сполна отражают причинно-следственную связь этого социального явления, а всего лишь констатируют следствие процесса социализации. А.С. Панарин также считает, что «современная глобализация, генерируя все новые всеохватные планетарные поля и системы коммуникаций, открывает возможность разблокировать международную систему, создать принципиально новые “рынки активности”, в которых преимущества прежних гегемонов и монополистов, привязанных к старым правилам игры, автоматически не срабатывают» 255.

Суть наших претензий к имеющимся сегодня теориям о феномене глобализации заключается в том, что они не разграничивают глобализацию вообще и современную экономическую глобализацию. В них отсутствует теоретическая последовательность всех тех социальных противоречий, которые объективно породили неприемлемую с действительной точки зрения, но объективную экономическую глобализацию. Практически отсутствует анализ причин этого явления. А что касается теорий зарубежных ученых, то они надеются путем глобализации вывести капиталистический способ производства на новые рельсы, для чего изобретают все новые и новые лженаучные методы. На наш взгляд, заслуживают внимания слова Г.А. Зюганова, который пишет: «…явление, именуемое “глобализацией”, представляет собой клубок противоречий, который затягивается все туже и туже… Если исходить из очевидного факта неуклонного расширения масштабов человеческой деятельности, то вряд ли правомерно говорить о процессе глобализации как о каком-то качественно новом явлении в жизни общества. На самом деле ее начало практически совпадает с началом человеческой истории. Расселение первобытных племен по всему земному шару — разве это не один из первых ее шагов? Какое завоевание цивилизации ни взять — пользование огнем, одомашнение диких животных, земледелие, ирригация, металлургия, изобретение колеса, паруса, не говоря уже о достижениях промышленной революции XVIII–XIX веков, — каждое из них знаменует собой все более масштабное овладение человеком силами природы, расширение пределов его деятельности» 256.

Необходимо отметить, что завершающий этап крайне отчужденных социальных отношений и начало разотчуждения социальной сущности являет собой переходных период, который и означает экономическую глобализацию.

По большому счету экономическая интеграция и глобализация суть одно и тоже. Действительное товарное производство (Д—Т—Д') не могло не породить экономической глобализации, ее особенной сущности, так как процесс капитализации «не признает» каких-либо территориальных (государственных) границ, национальных менталитетов. Такова суть закономерности капиталистического способа производства. Производство ради продажи означает постоянный поиск рынков сбыта для изготовляемой продукции, в противном случае частный способ производства потеряет всякий смысл. Необходимо отметить несколько моментов, связанных с процессами капитализации и глобализации. С проявлением социальной сущности дают о себе знать и экономические закономерности, и в дальнейшем оба эти явления предстают как взаимоопределяющие и взаимообусловливающие. Такого рода причинно-следственная связь, формирует человеческую сущность как таковую вообще. Это означает, что экономическая сущность является всеобщей. Однако изначально, на заре процесса социализации, экономическая всеобщность социальных отношений наличествует в зачаточной, эмбриональной форме 257, по мере опосредствования сущности товара (самоотрицания продукта в виде развития товарного производства) экономическая глобализация начинает свое самоотрицание и, благодаря действительному товарному производству (Д—Т—Д'), ее опосредствующаяся суть порождает особенную сущность экономической глобализации, которая заключается в интеграции экономик всех государств мира. Такое состояние мировой экономики некоторые зарубежные теоретики называют «глобальной неопределенностью», однако подобная «глобальная неопределенность», напротив, выступает глобальной определенностью объективной закономерности процесса социализации.

Современную глобализацию породило товарное производство, его постоянно, беспрерывно опосредствующаяся сущность 258. Только объективная самовозрастающая сущность товарного производства способствовала появлению особенной сущности глобализации, ибо технологическая революция, как результат капиталистического способа производства (конкуренции частных производителей), порожденная действительным товарным производством, без всеобщей нагрузки лишается своего непосредственного назначения. Как можно заметить: социальность порождает экономику, экономическая сущность демонстрирует самоотрицание непосредственного, природно-«действительного» продукта. Непосредственная глобализация, которая изначально была заложена в процессе социализации, в капиталистическом мире выросла до своей особенной сущности. В настоящее время с полной уверенностью можно заявить, что современный мировой капитализм как непосредственная причина процесса иррациональной глобализации стал глобальным капитализмом. В XXI веке ни одно государство не способно будет удержать объективный натиск экономической глобализации, хотя бы потому что она уже породила ряд глобальных проблем, решить которые самостоятельно не сможет ни одно, даже высокоразвитое, государство.

Капитализация, стремясь расширить сферы своего влияния, выходит за рамки экономических интересов отдельного государства. Кроме того, она безудержно диктует новые рыночные условия для разных государств, мало считаясь при этом с их государственными интересами. Замечания многих теоретиков о том, что глобализация — это необратимый процесс, который управляется рыночными, а не государственными силами, не лишены основания. Правда, при этом редко кто из ученых дает ценностную оценку, характеристику сегодняшнему процессу глобализации как рациональному с точки зрения действительных человеческих ценностей явлению. Вопреки суждениям многих теоретиков, настоящая глобализация приводит к безудержному дисбалансу так называемых государственных бюджетов и обесцениванию национальных валют. А то, что сегодня в некоторых развитых странах сохранен баланс отдельных экономических показателей, — явление временное. Ведь удерживается он искусственно, за счет монополизации производства товаров и цен. В силу объективного требования закономерности капитализации, искусственная экономическая пирамида начнет рушиться, и в самое ближайшее время встанет вопрос о выравнивании мирового экономического дисбаланса. Причем выполнять эту «работу» придется самим же виновникам сложившейся ситуации.

Современная глобализация, по сути дела, означает окончательное разрушение крайне отчужденных социальных отношений, наступление конца частной собственности и отмирание производства прибавочной стоимости. Глобализация все чаще и чаще вынуждает многие развитые капиталистические страны на противоречащие интересам собственной национальной экономической политики шаги, на уступки и компромиссы со странами «третьего мира».

Современные транснациональные корпорации, которым, по прогнозам ученых, принадлежит будущее, являются не чем иным, как результатом компромисса, заключенного многими государствами. И такого рода временный иррациональный экономический синтез, рассчитанный на монополизированное производство прибавочной стоимости, прокладывает дорогу рациональному синтезу межгосударственных производственных отношений. В данный момент глобализация экономических отношений больше всего устраивает развитые капиталистические страны. Под маской утверждения демократических социальных отношений они всячески стараются прикрыть свою убогую, человеконенавистническую экономическую политику, которая направлена на новый передел мира. Такая политика абсолютно пагубно действует на экономику развивающихся стран, стран «второго» и «третьего мира». Не удивительно, что они воспринимают ее со страхом. Причин для опасения на самом деле много. Например, как утверждает А.И. Уткин, «более всего глобализация привлекает лидеров мировой экономической эффективности — тридцать государств — членов Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), в которых живет чуть больше десятой доли человечества, но которые владеют двумя третями мировой экономики, международной банковской системой, доминируют на рынке капиталов и лидируют в наиболее технически изощренном производстве. Они обладают возможностью реализовать свой потенциал в практически любой точке земного шара; они контролируют международные коммуникации, осуществляют наиболее сложные технологические разработки, определяют процесс технического обновления индустрии и образования населения» 259. Однако, несмотря на иррациональную сущность проявления процесса капитализации в виде современной глобализации, сближение так называемых «первого» и «второго» миров неминуемо. Экономическая интеграция неизбежна, вопрос лишь в том, насколько в состоянии те же члены ОЭСР очеловечить этот болезненный процесс слияния отдельных экономических хозяйств в одно целое. Разве факт создания Всемирной торговой организации (ВТО), в которую входят на данный момент более 120 стран, не подтверждает неизбежности экономической интеграции всего мира? На самом деле многие государства вошли в эту Организацию против своей воли, несмотря на очевидность того, что они постепенно будут лишаться своей государственной независимости и национального менталитета. Правда, основному гегемону глобализации — США в этом отношении терять нечего, и именно это обстоятельство порождает конфликт ценностей. Этот конфликт как результат начавшегося «диалога цивилизаций» приобретает уже глобальный характер. Человечество не было подготовлено к ускоренной — причем насильственно — смене общечеловеческих ценностей. Кроме того, «ценности западной цивилизации пытаются представить в качестве универсальных во влиятельных международных миротворческих организациях. Внутри западного мира эти ценности выполняют регулирующую функцию, а на международной арене они становятся средством подавления других народов» 260, однако в скором будущем такая форма подавления перейдет в общечеловеческую солидарность.

Несмотря на то, что в последнее время субъективный фактор приобретает решающее значение в общественных отношениях, экономическая сторона социальности пока еще выступает целью этих отношений. Но сама современная глобализация в дальнейшем будет способствовать созданию идеальных условий для участия каждого конкретного человека в процессе действительной социализации, то есть в утверждении его собственной действительной сущности (трудового пребывания). В этом отношении наши соображения совпадают с мнением японского исследователя К. Омаэ, высказанные им в работе «Мир без границ». В глобализации он усматривает процветание всех народов мира, достижение социальной стабильности и др. 261 Примерно такого же мнения придерживается А. Гидденс. Он считает, что глобализация окончательно трансформирует весь мир, произойдет сущностное изменение (эволюция) общественных отношений, что в корне изменятся формы правления социальными отношениями и изменится мировой порядок 262. Правда, Гидденс нигде не указывает причинно-следственных отношений процесса социализации. К положительным оценкам глобализации склонны многие зарубежные мыслители. Например: Дж. Розенау, М. Кастелс, Н. Манн и др. Они видят в глобализации будущее человечества 263. В противовес отечественным ученым, зарубежные теоретики глубоко уверены в естественной кончине суверенных государств. Начавшееся качественное превращение капитала К>Д' в обязательном порядке предполагает отмирание феномена государства и соответственно любой агрессивной политики. Институт государства как неустанный защитник частной собственности (духа частнособственнических социальных отношений) с началом глобализации экономики уже начал отмирать, и этот процесс завершится в действительно разотчужденном человеческом обществе. Вопреки вышеотмеченным объективным моментам, присущим современной цивилизации, многие государства все еще находятся в глубокой политической спячке, свидетельством чему является их неустанная борьба за приобретение политической и экономической независимости, абсолютного суверенитета. Такая тенденция имеет место, как правило, в отсталых государствах: на постсоветском пространстве, в странах «третьего» и «четвертого» мира. Однако подобная иррациональная политика отдельных государств не в состоянии менять «погоду» в целом мире по отношению к глобализации как всеобщей сущности современного процесса социализации. Так, И.А. Василенко пишет: «Если все цивилизации существуют в глобальном мире, то любая из цивилизаций, взятая сама по себе, есть не — реальность глобального мира: никто не может претендовать на универсальность и “эталонность” в мире культуры: следовательно, познание отдельных цивилизаций не есть познание глобального мира: каждая цивилизация прекрасна своей уникальностью … глобальный мир как целостность превосходит простую сумму всех цивилизаций: по этой причине подлинным знанием может являться только то, которое за единичным и противоречивым усматривает черты всецелостности глобального мира» 264.

Независимо от нашей воли мир уже оказался без информационных границ. Происходит интенсивное обобществление информационного пространства, вопрос только в том, насколько человечной по характеру является такая обобществленность информации. Естественно, что в мире без информационных границ вопрос о сохранении института государства находится под большим сомнением, то есть постепенное отмирание этого института неизбежно. Информационная эпоха в обязательном порядке явится прародителем мировой экономики. В.А. Тураев пишет: «Возникновение мировой экономики подрывает национальное государство в трех основных направлениях: разрушаются валютные и таможенные границы, с помощью которых правительства контролируют свои богатства (ибо удержание этих границ будет препятствовать экономическим интересам самих участников экономической глобализации. — В.П.); создаются каналы кредитования и подвижные рынки, которые охватывают всю планету, рассредоточивая производство и циркуляцию ценностей; стимулируется международное разделение труда, что ведет к массовым миграциям рабочих через политические границы. Все это ведет к эрозии национальных экономик» 265. Однако ни для кого не секрет, что обострение национального вопроса неминуемо из-за проявления «вульгарной» сущности глобализации. Во избежание наступления глобального межнационального конфликта необходимо создание некоего международного негосударственного общественного института, например института «глобального сотрудничества» или же международного института «Человек» и т.д., который начал бы заблаговременно разрабатывать социальные программы рациональной межнациональной политики в глобализирующемся мире. Ведь в скором будущем, как замечает Тураев, под вопросом окажутся такие понятия, как «национальная культура» или «национальное общество». Немало споров вызовет проблема мирового языка. Каждый, рационально мыслящий человек должен отдавать себе отчет об имеющихся в мировом масштабе сложностях, связанных с языковыми барьерами. Эти барьеры усложняют естественное сближение народов, обмен общечеловеческой информацией, увеличивая ничем не оправданные социальные издержки. На наш взгляд, любое требование или же любые теоретические суждения об обязательности отмирания национального языка являются не научными и алогичными. Любой мировой язык, любой национальный диалект имеет абсолютное право на существование. Общество должно заботиться о сохранности этих человеческих культурных ценностей, как исторических реликвий. «Требования» действительной глобализации (даже современной) заключаются в необходимости владения каждым членом мирового социума как минимум двумя языками, одним из которых будет являться мировой язык (появление его неминуемо).

Современная экономическая глобализация самым грубым образом намеревается упразднить институт государства, что продиктовано не рациональными соображениями планирования качественно новых гуманных социальных отношений (отмена частной собственности, товарного производства и др.), а тем, что государства-монополисты намерены трансформироваться в новое качество за счет других. Среди современных апологетов государственного мирового общества («мирового правительства») трудно найти хотя бы одного ученого-гуманитария, который надлежащим образом обосновал бы как объективную необходимость отмирание института государства со всеми вытекающими последствиями. Не является исключением и Г. Шахназаров, который утверждает: «Как при образовании государств племена и роды распадаются, оставляя после себя граждан, напрямую подчиняющихся новой, уже национальной власти, так постепенное ослабление и распад государств на фрагменты, а затем и на отдельных лиц, становящихся гражданами мирового общества, составляют, по-видимому, единственно возможный способ перехода мира в глобальное состояние. В исторической перспективе государства сменят более гибкие общины, которые лучше приспособлены к глобальной структуре, не имеют “синдрома независимости”, не придают сакрального значения территориальной целостности, ставят на первое место не принципы, отягченные тысячелетними традициями и предрассудками, а оперативные интересы» 266. Вопреки мнению Шаханазарова, мы считаем, что никакого распада государств на фрагменты не предвидится и в этом не будет никакой нужды ни при каком мировом сообществе или обществе. Государства потеряют национальную сущность, отпадет надобность национальной экономики, государственного языка, национальной валюты, национальной армии. Иными словами, объективно исчезнут все основные, ограничивающие человеческую сущность государственные признаки, но это вовсе не означает исчезновение Российского, Германского, Грузинского, Американского или любого другого «государственного» субъекта. Отмирание института государства не означает стирания субъектной всеобщности как особенного составляющего сегмента мирового сообщества, а далее мирового общества. Во всем мире даже при идеальных отношениях, где конечной целью выступает только человек, будут иметь место так называемые континентальные международные организации (это будет формальной, но необходимой стороной), которые в дальнейшем образуют мировую систему социальных отношений. Речь ведется о глобальном единстве человеческих ценностей, о том, что социальные отношения должны быть сформированы только с учетом основной цели — человека, а не о стирании национальных культурных традиций. Что же касается трансформации некоторых противоестественных традиций, то они трансформируются сами по себе. Останется только утверждающее человеческую сущность культурное наследие, которое станет всеобщим достоянием и гордостью субъектов этого наследия.

Завершающая фаза действительного товарного производства постепенно начала отнимать силы у процесса капитализации, поэтому даже в развитых капиталистических государствах роль государственного механизма в процессе регулирования социальных вопросов начинает ослабевать, все меньше поддается контролированию денежное обращение, обеспечение безопасности граждан от терроризма, миграционные потоки. Б.В. Марков отмечает: «Кризис 1987 на Уолл-Стрит, наконец, события 1997 и 1998 годов на биржах Азии, России и южной Америки — все это такие финансовые кризисы, которые порождаются не какими-то деструктивными процессами в реальной экономике. Этим они резко отличаются от кризиса 1929 года, который был вызван просчетами в промышленности. Если раньше деньги обесценивались вслед за снижением материального богатства, то теперь, наоборот, товары обесцениваются вследствие финансовых махинаций. Это означает, что сегодня деньги функционируют как знаки, которые уже не обеспечиваются реальной стоимостью и не регулируются трудом и богатством. Сколько “на самом деле” стоит доллар, не знает никто (более того, спекуляция деньгами означает полное отсутствие их полезной сущности. — В.П.). Идея золотого или иного натурального обеспечения денег сегодня кажется чересчур архаичной. Однако отрыв от закона стоимости приводит к тому, что экономика превращается в чистую спекуляцию — производство и циркуляцию символической продукции» 267.

По мнению В.А. Тураева, вышеперечисленные, как, впрочем, и другие социальные причины выступают основанием начала кризиса национальных государств. Он пишет: «По доброй воле или вынужденно государства отказываются от части своего суверенитета, а сам этот суверенитет все более наполняется новым содержанием. Кризис национальных государств, являющийся следствием глобализации, заставляет пересматривать такие еще совсем недавно неоспоримые категории, как суверенитет, национализм, этничность, национальная безопасность и т.п. На наших глазах глобализация трансформирует современный мировой порядок, угрожает вызвать распад и исчезновение многих элементов государственности» 268. Сегодня трансформация мирового порядка происходит негуманным образом и такое преобразование реально может привести к опасным последствиям. Несмотря на экономическую разнополярность и религиозные различия, мировое сообщество уже созрело для установления новых социальных ценностей, человеческий мир устал от постоянного напряжения, вызванного ядерным противостоянием (по данным 2000 года 44 страны владеют технологией производства ядерного оружия 269). Но, несмотря на то, что в ядерной войне никто не может выйти победителем, наращивание военной мощи не прекращается. Более того, остается еще немало стран, ратующих за политику, направленную на новый экономический передел мира, за вооружение, за производство и продажу оружия. Это означает, что необходимо все настойчивее говорить о «новом качестве всеобщности социального бытия, о том, что оно более не укладывается в привычные рамки национально-государственных преобразований… Национально-государственные нормы человеческого бытия постепенно утрачивают свою самодостаточность… Фактически речь идет о создании глобального сообщества, в рамках которого существующие национально-государственные образования выступают в качестве более или менее самостоятельных структурных единиц» 270. В.Б. Кувалдин называет такое сообщество мегаобществом.

Некоторые политики развитых капиталистических стран до сих пор не осознают того, что современное информационное общество невозможно долго регулировать силой или какими бы то ни было отвлекающими политическими маневрами. Они не хотят признать тот факт, что наращивание производственных мощностей и внедрение новых технологий с целью извлечения максимальной прибыли стало аморальным. Более того, наращивание военных мощностей для сохранения государственной целостности, государственного института вообще бессмысленно, так как «глобализация придает процессу развития социальной структуры современных обществ наднациональное измерение. Захваченные глобализационными процессами индивиды, сохраняя идентификацию с традиционными большими и малыми общностями (национально-государственными, социально-профессиональными, этническими, религиозными, территориальными), формируют новые идентичности, выходящие за прежние рамки. Они одновременно живут и в старой (национально-территориальной) и в новой (глобальной) реальности. Выпавшее на их долю переходное время сталкивает прошлое, настоящее и будущее в сознании одного человека. В условиях глобализации национальное государство перестает выступать в качестве единственного субъекта, монопольно интегрирующего интересы крупных общностей» 271, поэтому уже создаются условия для того, чтобы национальные параметры социальных ценностей перерастали в общечеловеческие параметры. Например, такие понятия, как «национальный герой» или «герой-победитель» со временем превратятся в сущую бессмыслицу.

Благодаря компьютерным технологиям именно сегодня, как никогда, человечество имеет уникальную возможность коллективного управления глобальными процессами, «то есть появилась техническая возможность формирования в мировом масштабе единой системы ценностей, единого образа жизни. Отсюда, с одной стороны возникает объективная потребность во всемирном Центре политического и экономического регулирования, а с другой — формируются материально-технические возможности возникновения и функционирования подобного Центра. Назрел качественный перелом в развитии человеческой цивилизации. Для него практически все готово: 1) человечество отныне может развиваться только как целое, иначе оно просто не справится со всеми проблемами; 2) оно в принципе не может сознательно и планомерно управлять этим развитием; 3) уровень современной техники позволяет решать самые сложные задачи, которые могут возникнуть на этом пути. Как говорится, в дверь стучится новое измерение технико-экономического, социально-политического и культурного прогресса. А вот каким будет это новое измерение — этот самый существенный вопрос остается открытым» 272.

2

Как мы уже отмечали, современные ученые-гуманитарии смутно различают естественную глобализацию, зародившуюся вместе с началом процесса социализации и длится по сегодняшний день, от современной вульгарной капиталистической глобализации, носящей односторонний (экономический) характер. Последняя выступает частным моментом, эпизодом, определенной исторической фазой, моментом, или, если угодно, обязательным историческим этапом завершающей стадии самоотрицания отчужденных совокупных социальных отношений — действительного товарного производства. Нас абсолютно не удивляет сущность современной глобализации, стремление развитых капиталистических держав к новому экономическому переделу мира, к обесцениванию совокупных общечеловеческих ценностей и т.д. Однако нельзя преуменьшать военной опасности, могущей возникнуть во время любого финансового передела мира.

Тем не менее, многие современные ученые пессимистически относятся к глобализации, с недоверием воспринимают необходимость, неизбежность этого явления, так как исходят из непосредственных ее последствий, из того, что ее дивиденды будут распределяться неравномерно и нарушится «принцип справедливости». Кроме того, еще никто не разработал единой действительной научной теории, отражающей сущность социализации, и поэтому практически невозможно вне целостной системы рассматривать те или иные социальные явления. Именно эти сложные моменты процесса социализации порождают обширный диапазон научных суждений, умозаключений, мнений и т.д.

Поэтому не угасают научные споры в оценках глобализации. Так, профессор Венгерской академии наук М. Шимаи считает, что «издержки и выгоды процесса глобализации распределяются между участниками неравномерно. Повышение производительности, сокращение затрат, рост доходов и благосостояния на одном полюсе достигаются ценой увеличения неопределенности, рисков, неравенства, бедности на другом» 273. Аналогичного мнения придерживается директор представительства МВФ в Женеве А.А. Тейт. Он пишет: «Первая угроза в связи с глобализацией вызвана тем, что ее преимущества, которые людям понятны, будут, однако, распределяться неравномерно» 274. Тейт ограничивается добропорядочным предупреждением, а вот Шимаи рекомендует современному мировому сообществу и будущему мировому правительству выработать новую межгосударственную политику, которая смягчила бы болезненные экономические и культурные последствия глобализации. Он пишет: «В международном контексте государства должны выступать за смягчение неблагоприятных последствий неравенства, асимметрии во взаимозависимостях. Для этого необходимо принятие более справедливых и демократичных правил игры в международных отношениях. Роль отдельных стран должна рассматриваться с учетом перспективы внешних возможностей и проблем, возникающих при появлении новых сфер взаимосвязей благодаря глобально интегрированному производству, ТНК, различным видам движения капитала, более тесной зависимости в торговле товарами и услугами, межнациональным информационным потоком… Вот почему “поиски безопасности”, понимаемой многоаспектно и всеобъемлюще, становятся главной задачей» 275. Как можно заметить, решающая для всего человечества социальная проблема сводится к выяснению частных моментов межгосударственных отношений. Например, профессора экономики и политологии Калифорнийского университета М.Д. Интрилигейтора интересует, кто окажется в выигрыше от глобализации. Правда, он не сомневается в том, что основную часть дивидендов ее экономической интеграции получают богатые страны или индивиды 276.

Имеется немало противников глобализации. Их «научные» суждения основываются на проблеме утраты национальных ценностей и государственной независимости. Необходимо отметить, что так называемые противники глобализации вовсе не выступают против действительного сближения национальных и общегосударственных, то есть общечеловеческих, интересов, они выступают против интенсивного вторжения аморальных капиталистических принципов в область «священных ценностей» — национальных традиций, которые веками вырабатывались и укоренялись целыми поколениями. Для многих наций традиции означают смысл жизни, их плоть и кровь пропитаны национальными «ценностями», ибо многие из них (особенно мусульманский мир) с первых дней своей жизни воспитываются в национальном и религиозном духе. Сегодня особенно необходимо помнить об актуальности национальной проблемы, так как современная экономическая глобализация, порожденная мировым капитализмом и выступающая как частный момент естественной глобализации (а последняя как результат общего процесса социализации) в грубой форме стремится нивелировать национальные ценности. Мы обязаны признать тот факт, что национальная проблема становится одной из самых существенных, наряду с экологической и демографической. Л. Мордвинцева и Н. Стивенсон пишут: «Сколько бы ни говорилось, что национализм часто прикрывает борьбу за экономические и политические преимущества, этого оказывается недостаточно. Чувство национальной принадлежности относится к “обыденным” явлениям в том смысле, что воспроизводится через представления “здравого смысла” и психологическое противопоставление “мы” и “они”. Его не так просто изменить или определить мультикультурным образом. Проблема национализма тесно связана с “борьбой за признание”» 277.

Национальный вопрос изначально мотивирован экономическими проблемами, а со временем так называемая национальная культура (национальный менталитет, национальные ценности, национальное самосознание и т.д.) приобретает самоопределяющее социальное значение для всей нации (населения, этнического сообщества) и начинает выступать как единый субъект (национальное «Я»), у которого уже сформировано национальное самосознание (особенный качественный синтез родовой сущности). Такого рода самосознание национального субъекта находит свое выражение при взаимоотношении с другими национальными субъектами, что, в свою очередь, способствует самовыражению каждой нации. Национальное самовыражение постепенно, в силу своей особенности и неповторимости, начало принимать крайне иррациональную социальную сущность, которая с началом глобализации стала проявляться как весьма серьезная общечеловеческая проблема. Необходимо разумное вмешательство субъективного фактора, чтобы эта проблема не стала причиной замедления или остановки процесса естественной глобализации социальной сущности. Весьма существенными, на наш взгляд, являются слова Б.В. Маркова по этому поводу. Он пишет: «Чтобы выжить, человечество должно расстаться со своими расовыми, политическими и иными предрассудками и сесть за стол переговоров» 278. Самые лучшие умы человечества должны заниматься этой проблемой, чтобы спасти мир от возможных катастроф. Например, в Европе уже наличествует научная идея создания «культурного гражданства», которое способно было бы посредством реформирования национальных культур создать «космополитичные культуры». Однако такого рода реформирование невозможно произвести до тех пор, пока не будет разработана и проведена экономическая политика, направленная на выравнивание социального дисбаланса (в основном экономического характера) между всеми государствами мира. Что же касается проблемы национальности, национального самосознания, то оно трансформируется постепенно, само по себе. Любые искусственные вмешательства приведут к серьезному обострению и соответственно национальному противостоянию. Как современная, так и естественная глобализация, помимо вышеперечисленных социальных проблем, создает еще и весьма существенную глобальную проблему, связаннную с различными религиозными конфессиями и с религией вообще. Многие мировые теоретики сошлись во мнении о том, что религия изменяется, однако будто бы не поддается глобальной закономерности, то есть что она не глобальна. Между тем, сама объективная реальность способствует созданию разумного компромисса между разными религиозными конфессиями и разными национальными «культурами», несмотря на то, что, например, в современном «исламском мире, где сама религия является формой жизни, неприятие западных стандартов будет означать неприятие модернизации вообще, а это обрекает его на дальнейшее отставание…» 279 Другого выхода у народов не останется из-за угрожающего всему миру катастрофой экологического кризиса, не говоря уже о других столь же серьезных глобальных социальных проблемах. И необходимость компромисса абсолютно не будет зависеть от того, глобальна религия или нет. Хотя исходя из того соображения, что религия является результатом социализации, она не может не быть глобальной. Не надо забывать о том, что в скором будущем перед мировым сообществом будет стоять вопрос не о том, какие национальные культурные ценности лучше, какой народ следует считать избранным или какое религиозное направление выступает более гуманным, а что потребуется сделать для того, чтобы сохранить на земном шаре главную и неповторимую ценность — человека и создать все возможные условия для продолжения его существования.

Теперь необходимо указать на некоторые «острые углы» современной глобализации, пренебрежение которыми может угрожать всему человечеству новыми катастрофами. Не секрет, что в нынешней экономической интеграции заинтересованы в основном развитые капиталистические страны. Они предпринимают всяческие попытки искусственно регулировать этот процесс во имя извлечения максимальной выгоды, абсолютно забывая при этом о человеческом факторе, об утверждении рациональных общественных отношений. Более того, развитые капиталистические страны стараются навязать остальному мировому сообществу свои так называемые культурные ценности, которые по многим причинам неприемлемы для него. Таким образом, они часто не учитывают следующее. Во-первых, разницу между национальными «культурами». Во-вторых, то, что современный западный ценностный образ давно потерял человечность и на почетное место ставит не непосредственные человеческие отношения, а получение пользы от отношений. В-третьих, различие религиозных конфессий. В-четвертых, то, что западные ценности игнорируют рациональную индивидуализацию, неповторимость и оригинальность конкретного единичного «Я» как временно фиксируемого всеобщего и не строят социальные отношения таким образом, чтобы самоутверждение конкретного единичного «Я» осуществлялось посредством утверждения другого «Я». В-пятых, то, что в цивилизованном и урбанизированном мире уже давно доминирует тенденция «удешевления», «упрощения» и соответственно исчезновения таких человеческих ценностей (качественных составляющих человеческой сущности), как честь, мораль, дружба, верность, гостеприимство, сострадание, милосердие. В-шестых, то, что усиление потока навязываемой информации грозит «деинтеллектуализацией» (более точно «дебилизацией») масс, деградацией даже тех имеющихся социальных качеств, которые вся мировая «цивилизация» вырабатывала и копила по сей день, поскольку эта информация носит в большей степени технический и, к сожалению, на сегодняшний день, неуправляемый характер.

Даже для многих развивающихся стран неприемлемо, что вся совокупность социальных отношений западного мира построена на рыночных отношениях. А.С. Панарина отмечает, что западная рыночная система (ее сущность) «является паразитарной в двояком смысле: она не включает в издержки производства, не оплачивает и не организует нормального воспроизводства факторов, относящихся к общим экологическим, демографическим и социокультурным предпосылкам экономической системы; ее массовое производство, основанное на экстраполирующих и тиражирующих принципах, рано или поздно ведет к перегрузке тех или иных природных и культурных ниш, объективно требуя перерыва и смены парадигм, что возможно лишь на основе творческого труда. Поэтому различие между творческим (первооткрывательским) и тиражирующим трудом можно считать не менее значимым, чем различие между продуктивным и присваивающим принципами» 280. Отсюда вытекает, что современная иррациональная, но объективная глобализация экономического характера будет иметь последствия неэкономического характера. Вполне вероятно, что она в виде информационно-культурной экспансии, которая проявится в форме агрессии и разрушения традиционных ценностей, приведет к всеобщей катастрофе. Во избежание разрушительных социальных процессов необходимо, чтобы политические лидеры именно развитых капиталистических стран выступили с инициативой о создании мирового, глобального центра управления совокупными социальными отношениями.

В завершение отметим, что формами проявления сущности глобализации являются мегаэкономика и мегаполитика, которые необходимы для создания мегаобщества. Временно обязанности единого органа, призванного решать общемировые социальные проблемы, можно возложить на ООН. При нем же можно было бы создать следующие международные институты:

• по проведению экономического анализа всех государств мира с целью выработать краткосрочную политическую программу, способствующую выравниванию экономического дисбаланса между государствами;
  
• по устранению межнациональных конфликтов с целью разработать гуманную программу совокупных социальных отношений;
  
• по созданию континентальных, а в дальнейшем мировых информационных центров и др.
  

У человечества нет иного пути, кроме утверждения в самое ближайшее время самых гуманных социальных отношений по всему миру.

Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному

Парцвания В.В. Генеалогия отчуждения: от человека абстрактного к человеку конкретному. CПб.: Университетская книга, 2003

In Conclusion

1.

Due to his controversial essence, a human being appears a complex dichotomized entity. Some scholars suggest that individual is a threefold entity that combines biological, social and cultural constituents. The fallacy of this view is evident. The phenomenon of culture is derivative from the social essence of human being. In other words, sociality, taken in its qualitative definition, includes all particular segments of humanity and, accordingly, all cultural matrixes. The contradictory essence of individual (dialectical character of a human being) consists in the very combination of the biological and social essences in the way that a highly intelligent being necessarily takes both sides of this combination as poignant: the biological element is perceived as “insult” whereas the social one is taken as damnation. Fundamental biological nature of human being will always remain a limiting factor for human freedom. Freedom as such is only conceived within the context of sociality based on the biological fundament whereas this biological fundament, as natural slavery, appears to be the “nature of man as such”, although human being is also capable of appropriating the social image up to a certain critical point.

As a dichotomized entity, a human being is constantly challenged to dissatisfaction by his double “nature”. The degree of this dissatisfaction varies from epoch to epoch. Historically, it may also have various manifestations. Revolts against conditions of one’s living in general, crisis of thinking, social revolutions, critique of technological advances, re-evaluation of human values are among them. The intensive growth of social industry (especially in the second half of the 20th century), with its positive and negative trends, has brought about the increasing feeling of diffidence. People have been losing their faith in traditional values, they often happen to foster attachment to illusionary idols. Human nature and character are determined (and such determination will persist until self-negation of the alienated social relations is completed) by the world market and the mode of production that are primarily influenced by the subjective factor (the representatives of big business, financial monopolies and leading countries, which take part in the repartition of the world). In its turn, such subjectivity is the objectivity inherent in the natural essence of human being and peculiar to the dialectical phase of mediation (the socialization process).

Currently, human being in general is more than ever overburdened with irrationality. Alienation of human nature has reached its apogee. However, it can not sublate itself yet; it can not annihilate the objective causes by means of mediation (development), it can not undertake a new qualitative leap towards actuality; it fails not only to declare, but also to enforce the true value of a human being and represent it as the aim of aggregate social relations.

In fact, though it may seem paradoxical, the ever growing progress, the increase in goods production and universal “civilization” began to affect general human conditions. Man is losing his foothold. Individuals find themselves dissolved in the abstraction of the humanity as such. Individual feebleness and the senselessness of individual existence is becoming more acute. Aggregate social relations do not generate the superior value of human being and do not take it as the highest purpose. By contrast, they tend to “devour” individuals for the sake of their abstract being. Aggregate social relations began to resemble one of a huge river that absorbs hundreds of small brooks for the sake its own pointless “good” and then gets “aimlessly” dissolved in the world whirlpool.

Upon his sober consideration of the situation, Erich Fromm pointed out that “although general production and comfort have been constantly increasing, the feeling of one’s individuality has been blunting and people perceive their lives as senseless often without clear understanding of this fact”. Thus, the main problem of the 19th century, the death of God, was followed by the death of Man in the 20th century. Self-consciousness, reason and imagination destroyed “harmonization” of human being. Man became an “anomaly”. For an individual, his own existence has become a problem; he has ceased being a rational and independent entity and turned into a mere servant of his passive ingenuousness; he came to perceive religion as “an empty shell”, etc. Man of the technocratic epoch is sure to suffer from “chronic schizophrenia”.

The alienated nature of social relations has reached such climax in its development (this situation is objective though in no case “fair”) that at the moment, chaos as to the superior “value” of the human social life, man in general, prevails over the consciousness of the general public (with the exception of particular individuals). It is a particular purpose of each individual expressed through the vulgar individualization that determines human life. it turns out that we all plainly take advantage of each other. Indifference towards the surrounding world of other people’s life dominates in the general life-attitude of individuals. This is especially notable in large cities.

2.

How does the man of the third millennium, meet the challenges of his epoch? To what extent is he socially mature? Is he in keeping with the historical possibilities of the present social and economic relations? Unfortunately, one has to note that the general consciousness of humankind has not undergone essential re-evaluation of basic values, which is necessary for the resolution of the global problems (those related to war and peace, national disagreements, the process of forming national states, environmental problems, unemployment, etc.). Under the conditions of such social relations, human being does not appear the superior purpose and bears no particular value for contemporary social politics.

What is the reason that prevents human society from the recognition of the fact that human being is its ultimate purpose and superior value? It is possibly the fact that human society because of its limitations can not conceive its existence beyond the context of the commodity-money and money-commodity relations, private property, religiousness, national state, territorial borders, and national army equipped with the weapons of mass destruction. Contemporary human society does not take any measures aimed at the humanization and comprehension of the alienated human life. Moreover, this society daily does its best to augment its wretchedness.

At the end of the 20th century, reforms in the USSR caused the collapse of the ideological barrier that had divided the world into the two opposite camps. This fall was also favored by the reinforcement of the irrational subjective role of the West and the USA, in particular, directed towards the new partition of the world (meanwhile, the human factor is relegated to the background and only serves as a means of attaining economic objects). But as very often history witnesses outcomes nobody allegedly aimed at, today both the advocates of “perestroyka” and its opponents are terrified by the results of their actions. The “orphaned” society of the former socialist countries (and mostly its working population) that has lost its ideology remains completely confused. It is natural that in this situation one witnesses the natural revival of eternal questions: who is to be blamed and what should be done? Some people argue that perestroyka was an abominable crime against humanity committed by the quasi-politicians that have been recently governing in the reformed states. Other people perceive it as a careless play with the laws of history.

In reality, both unconditional (objective) and conditional (subjective) factors predetermined what happened. As we have already pointed out, human world had been divided by the diametrically opposite vectors of values. However, these vectors have always been the opposites belonging to one and the same whole, namely the process of human socialization. What really happened was the defeat of the rational socialist social relations caused by the triumph of the dominating human animality that is characterized at the present historical moment by the dehumanized private-ownership relations solely aimed at the pecuniary profit. In other words, the evil (expressed in the highest possible commercialization of social institutes, which resulted in the suppression of independent human personality and the true formation of man) prevailed over the good that was, in a certain way, expressed in the humane socialist social relations. These relations had been actually realized for a short time in the history of the intensive formation of man as the social (cultural) quality.

The socialist relations have started degenerating (one can trace the beginning of this process back to the 1950s and its aggravation to the 1970s) due to the strengthening of the social contradictions caused by the growing significance of the commodity-money relations. As a result, the humane values have been gradually transformed into the private-ownership aspirations. By the end of the 20th century, one could notice the appearance (which was caused both by the objective and subjective reasons) of various pseudo-theories on the allegedly democratic conduct of social relations. These theories greatly contributed to the final destruction of the socialist system. It was the absence of the truly scientific theories related to the socialist doctrine that predetermined the absence of the true politics in the conduct of social relations. Accordingly, the sphere of politics has been overtaken by “petty personalities” both on the post-Soviet territories and all over the world, which is rather logical since it is “petty aspirations” that have come to govern and determine political agenda. Modern humanitarians immersed in their professional conflicts and debates have completely lost the feeling of responsibility characteristic of the great scientists of the past. it is necessary to revive the holistic understanding of the world based on the values of humanism.

The historical process of human formation continues revealing its negativity expressed in the inhumane social relations. In such a situation the majority of the population of the planet suffers from this process of discordance and alienation of social relations while the well-to-do minority has been greatly contributing to this process. However, such “historical mission” of the minority is determined by the regularity of the private-ownership social relations and by the private property itself. The time of their complete self-negation is not far off. Paradoxically, the maitres of humanities (at least, most of them) who were brought up in the traditions of the humane socialist relations and who are now recognized as the “civilized minority” reckon the socialist social relations as one of the most negative periods in human history. These so-called scholars began to characterize the essence of socialism as the “quasi-socialist re-feudalization” that allegedly suppressed en mass “personal self-consciousness”. To follow their logic, the whole human history — from the epoch of slavery up to the present — has been the history of maintenance of this “personal self-consciousness” while the period of the “quasi-socialist re-feudalization” appears as the only interruption of this smooth process. Such argument is clearly ridiculous. As we have repeatedly pointed out, the history of human society has been, in fact, the history of violence and coercion and has had nothing to do with the maintenance of “personal self-consciousness”. However, it is possible to agree with those scientists provided we take into account the fact that at the final stage of the socialization of human being violence acquires the opposite essence. Still their argumentation lacks such reasoning. In this case maybe it could be better to maintain and develop the theories that would expose the regularities of private-ownership social relations and reveal the “filthy” and coercive essence of the society based on commodity-money relations? Maybe it would be far more fruitful to prompt the development of the “personal self-consciousness” by the maintenance of the humane social relations?

Being a humanitarian scholar or claiming this rank implies taking tremendous responsibility for the whole humankind since any underestimation and misconception of the objective essence of social phenomena and any crude intervention in the processes of socialization may result in the starvation and death of millions and hundreds of millions people (the number of respective historical examples can not be overestimated). In other words, the influence of science, especially nowadays, has reached the largest possible scope in a short period of time. Therefore it is only a true dialectic who can utter — by means of dialectical logic — a valid judgement on the present and the future of the process of the formation of “man”.

Despite the fact that during the period of its socialization (humanization) the humankind has achieved considerable progress both in terms of the qualitative changes (degree of socialization) and the quantitative acquisitions (technical innovations, technologies and other material and spiritual values), contemporary theory and practice of politics in the sphere of social relations — considered from the point of view of its scientific character and validity — still lacks true humanism. The pursued policy is essentially far from reaching the relatively ideal world order possible during the natural period of the formation of man (socialization of his essence). Politics fails to reach it because of the crude intervention of the subjective factor “blinded” by the objective (and sometimes also subjective) process of the capitalization of social relations. Moreover, as we have already mentioned, the one-sided progress prompted by the advances of sciences and, respectively, industry and technology does — instead of contributing to the establishment of humane social relations — contribute to the transformation of human being (of the majority of people for the minority’s sake) into a perfect means of attaining direct financial profit for the sake of the well-to-do (privileged) part of society. In the context of such social relations, human being is considered as a minor value that, in terms of sociality, appears as the unity of contradictory aspects.

For the time being, the guilt of the leaders of the super - states whose politics is directed at the reinforcement of the state institutes and, thus, to the initiation of various international conflicts and local wars is evident. Equally evident is the guilt of the humanitarian scholars who are passive witnesses of this process. Moreover, from the point of view of the “actual reason” such position is criminal. We would like to remind them of the opinion of the great Russian thinker Pyotr Lavrov:

“Every generation is responsible to their descendants only for what it could do and failed to do. Accordingly, we have — in view of the verdict of posterity — to answer the following questions: to what measure is the unavoidable natural evil inherent in the process which got the high-sounding name of historical progress? How far had our ancestors — who left us, the civilized minority, with the possibility to use the fruits of this progress — gone in the unnecessary escalation of the toils and sufferings of the majority who never enjoyed the benefits of the progress? What are the conditions that would also render us responsible for this evil in the eyes of future generations?” 281

Nowadays, financial and monopolistic capitalism “possesses” material and spiritual values. Moreover, it makes everything possible to lay hands on the latest advances in sciences in order to derive the maximum profit in order to increase its own power. It takes great pains to knock down and suppress the rational kernel of truth shown by particular personalities who bravely hold “the banner of scientific critique” and reveal the regularities, “filthy” essence and historical transience of such capitalism.

Nevertheless, today the historical moment has come when the natural process of human socialization mediated by the negative (irrational) social relations has reached its critical point, namely the point of the objective self-negation. However, the scholars, who are adepts of the pluralistic system of rule and opponents of the natural annihilation of private-ownership social relations insist on their appeal to the democratization of social relations. Thus they either remain beyond the actual understanding of democracy as such or skillfully concealthis conception.

In effect, for the overwhelming majority of the suppressed people (let us set aside the fact that this majority voluntarily “allows” for such suppression due to its backwardness determined both by subjective and objective reasons) the imposition of the false democratic conduct of social relations is a great insult. Democracy — literary, the rule of people — can only be realized in the absolutely humane society beyond the capitalist mode of production and, respectively, beyond the commodity-money relations. Perhaps, this will become possible at the final stage of the de - alienated social relations. Therefore, democracy should not be understood as the “pluralistic system of rule”, as suggested by the self-confident American social scientist John Keane. Democracy may only be understood as the real rule of people. This prompts to ask whether it is possible to establish the true rule of people at the present stage of human society development. The answer is unequivocally negative because what we are witnessing at presentis antihuman social relations.

3.

Meanwhile, the past 20th century was the period when a subjective factor could have played an important role in improving political life of the society. However, neither the valiant working class nor political leaders found enough energy and knowledge to preserve what they had inherited and to augment this heritage effectively. The lack of due attention to the latest achievements of the humanities greatly contributed to the aggravation of the situation. Primitive market economy and vulgar politics conducted by those who have monopolized the right to make decisions on the future development of society were the only winners. Conceptions used by the reformers turned out to be purely ideological, which made it impossible to apprehend socialism as an attempt at building a social state. The reformers did not confine themselves to a mere critique of the old economic theories — they had to destroy the accepted forms of life. This precluded the only correct social formation of socialism from its transition into the qualitatively new stage and contributed to the degradation and final destruction of the whole system, which immediately pushed down the living standard of the majority of the population.

At the moment the post-soviet society finds itself — as to its social development — at the backyard of the world history and at the tail-end of contemporaneity. Its development and qualitative formation has stopped. Moreover, the social recession persists, which is testified by numerous local wars, unemployment, low living standard of the majority of population, poverty, consistent increase of the death rate, decrease of the birth rate, reduction of the average life span, reduction of the national gross output, growth of import, consistent rise in prices, inflation, etc.

Tired of the authorities’ surveillance, the post-soviet society happened to be easily enticed by the myth of the “free market” economy and took the way that had been long ago passed by the developed capitalist countries (all of them had started with the flourishment of the usurious and mercenary capital, subjugation of some people by the others, and the alienated social relations). Some of our alienated compatriots have really become autonomous individuals capable of arranging their profitable deals from early in the morning till late at night for the sake of augmenting their alienated essence. However, the vast majority of the population has turned into starving beggars who freeze in their apartments and are easily terrified by any slight rise in prices. From the powerful state whose strength largely rested on the moral solidarity of people, our society has turned into a passive lazy organism infected with the microbes of disease and degeneration. In other words, it has been taken ill in the social aspect — that is, it has acquired alienated essence.

Any decent person considers it insulting to take part in the social reorganization carried out by the reformers. For honest people it has become unbearable to live in the society where money is perceived as the sole goal of life, where honor may be easily bartered into dishonor and truth can be freely exchanged into lie, where people have become a means of gaining political capital and economic prosperity of a small part of the population. In the meantime, people in power are as ready as they have always been to retain their authority at any price. They frequently resort to force and violence with no disdain about using any means, including incitement of racial hatred, sales of armaments, and murders. If needed, they have recourse to the good offices of political showmen who use whatever contemporary technologies allow for to perform the political order.

People who were brought up as the members of a common social organism found themselves embarrassed. Drawn in the whirl of everyday needs and problems, they have ceased reasoning about big policy. Their life does not give a chance to pause, they do not have a minute to analyze the history of their predecessors, to compare it with contemporary social values and to finally make a rational move towards their future. It is this rational move that can only free them from their passive participation in the ignominious history of humankind. This history is ignominious because it has always been — since the rise of slavery till the present time — the history of violence, murders, wars, starvation, exploitation and restrictions as to the natural freedom of will. At the same time, this history has also been that of the formation of man — that is, the history of humanization and civilization of human being. The essence of such social contradiction inherent in the process of humanization of human beings has various manifestations. At the present moment, it is displayed via the crisis of values experienced by the contemporary irrational human society (this is particularly clear in the case of the post-soviet society). Contemporary society has fallen ill. The most evident symptoms of its disease are its idleness and dependency that are aggravated by the economic policy, which is dominant nowadays. However, these phenomena are objective in themselves, and characteristic of the extremely alienated society. One may rightfully ask whether any measures are being taken by the subjective factor in order to hasten the process of humanization and bring it to a close. The answer isunequivocal — none. Moreover, the “leading” world politicians have been making no headway and their insolvency jeopardizes the very life on the planet. fear of personal exposure and overall hopelessness keeps growing in the society.

The opinion that socialism has buried itself and that future belongs to capitalism is frequently promoted nowadays. In effect, future can not belong to the society where general economic policy is focused solely on gaining maximum profit whereas the human factor is by and large moved aside. It should be noted that in a truly democratic and, respectively, humane society profit is simply out of the question since the secondary economic category of “profit” is only typical of an alienated human society. Profit necessitates losses, which is particularly true in case of the private-ownership policy. Quantitatively, profits and losses are equal. The only difference between them is that losses are shared by the vast majority of human society whereas profits are only allocated between the minority representatives. Therefore, the economic policy that supports and promotes production and production relations aimed at the material profit is, from the realistic viewpoint, anti-humane, violent, and alien to people. This is proved by the fact that, given the constant increase in the rates of growth of production in developed countries, there should be produced plenty of useless but very profitable goods. These goods can only be sold by means of the advertisement zombie-ing of the population aimed at increasing consumption. Billions of dollars are spent for this purpose while the whole social sphere of the major part of the world is left to the mercy of fate. Millions of people are still starving and undernourished; the “labour” of women and children under legal age is still exploited. On the one hand, there is the constant growth of unemployment; one the other hand, there is the gradual growth of the working week of the workers employed in the production and services (a number of European countries are the only exception). It is fasilitated by the fact that developed capitalist countries make investments and locate their industries in developing and post-soviet countries in order to derive super-profits from the minimization of labour costs. (Although low labour costs can no longer be considered the basic factor of the profit maximization in the production process nowadays, as this was at the times of the rising capitalism, any additional factor contributing to the robust functioning of the capitalist mode of production has, nevertheless, retained its importance.) As a result, lots of “expensive” workers lose their jobs in developed capitalist countries.

Such economic policy engenders and supports the ill society because it professes the principle of “consumption maximization”, the principle of blind subordination, and the principle of the increase of production for the sake of money. In such society, there is no place for truly human values. Despite the public proclamation of democratic principles, people have been falling a prey to authorities that rule them both by means of threats and bribery. As a matter of fact, money does not only free people but also, quite paradoxically, enslave them. It deprives people of their freedom and, thus, from the very possibility of becoming humans in the proper sense of the word. People are forced to measure all social values financially and, thus, forced to “become wolves” in order to become able to outwit and overreach others in order to survive in contemporary society. In this way, the homo additus naturae has created his alienated image in the process of the objective formation and has thus turned into the homo homini lupus est.

The irrationality of contemporary social relations has reached its apogee and the progress seems to have stopped. This irrationality can be proved, for instance, by the availability of weapon — from the weapons of mass destruction to the rifle weapon — in the world community that robs us of the possibility of peaceful co-existence and thus reveals the barbarous essence of contemporary society. Moreover, it is necessary to point out perilous tendencies of profiteering on the very foundations of democracy that are nascent in the today’s “democratic” society. Such profiteering may have heavy after-effects. For example, the global problem of terrorism as a new form of waging wars has been engendered by the contemporary “democratic” world politics.

Unfortunately, the current politics of the leading states (the USA in particular) aimed at the nearest future does not raise any hopes. Great opponents of dictatorship and guardians of democracy have turned into aggressors. The USA has direct pretensions to the Americanization of humankind, with no attention paid to the destiny of other nationalities (including those presently belonging to the American state) and states. The recent events in Yugoslavia, Iraq, Afghanistan and the countries of the former Soviet Union can only confirm this thesis.

It is important to find out the basis of the economic and political strength of the economically developed capitalist countries and the USA in particular. To accomplish this task, one should objectively evaluate the very history of the capitalist mode of production. Objectively speaking, no state can develop its economy solely by means of its own economic policy conducted in the conditions of the private-ownership social relations (this factor is of crucial importance). Any state necessarily resorts to violence towards other states and plundering of other people (since the very notion of state implies the act of violence, the presence of enemies, the possession of its own means of defense and attack, etc.) as well as to the exploitation of its own population (or its majority). First, all developed capitalist countries sucked dry their colonies with regard to their natural and human resources. Second, they paid rapt attention to their foreign trade because its growth necessitates the growth of production inside the country (it is important for the reader to understand the essence of such economic policy) and stimulates (due to the competitive character of economy) the development of natural sciences. In its turn, development of science contributes to the further advances in technology (mechanization and automation of the production process) that results in the growth of the productivity of “labour”.To be exact, this results in the heavier exploitation of workers’ “labour” and the final reduction of the number of working places — that is, unemployment. In other words, such policy results in the constant growth of re-production that each time brings new means (profit) for a next round in the circulation of capital. Respectively, such policy necessitates the gradual freezing of production and the production relations. It also devastates economies of developing countries and the countries directed towards the humane social relations.

As early as in the second half of the 20th century, the top of the world capitalist economy pyramid has got the feeling of discomfort caused by the loss of its traditional spheres of influence it needed for the further development of the process of capitalization (this loss was brought about both by the anti-colonization processes and the restriction of economic regularities of the capitalistic mode of production). It is well known that the economic regularity of capital spares nobody, including those lucky capital owners who happen to take part in the process of capitalization since the very essence of this regularity consists in the fact that money — with no regard paid to the persons and things involved — should consistently increase their original quantitative essence with new quantities and thus “annihilate” the original qualitative essence of their originator, the man. This process continues until the subjective factor arises that — as a critical moment in the process of socialization — necessitates the alteration in the negative essence (enhances the process of self-negation) of the aggregate social relations and results in the appearance of the actual reason.

Aswe have found out, this factor is still absent while the capitalist world makes everything possible to support and improve the process of capitalization. By increasing its strength and power, capitalism enhances its final fall to the nothingness because it simply has no future. Proper time for this “long-awaited” fall has not yet come and the ruthless devastation of other countries still persists. This allows for the following conclusion: the USA and the developed capitalism countries of Europe are direct culprits of pauperization (both material and spiritual) in dozens of states; they are to be blamed for the inhibition of the process of civilization in these states; it is their prosperity that has deprived hundreds of millions of people all over the world of decent conditions of life and natural joy of being. As a famous Soviet professor B. Porshnev maintains, “the lag of certain nations appears a direct function of the advancement of some others. This is how it goes during the history of the three class-antagonistic formations” 282.

Since these countries are partly aware of the consequences of their anti-humane, but indispensable policy, they enact various political scenarios in order to cover up their guilt. They have learned very well how to hide it behind the democratic slogans while keeping on with economic growth and expansion (the “filthy” repartition of the world) by means of the local wars that result in the final economic collapse of the post - socialist countries and the countries directed towards socialism. With no disdain, these developed countries implant, here and there, the most inhuman free market economy and, therefore, the loan-mercenary and production capitalism accompanied by the imposition of the private-ownership social relations. Introduction of such social relations annihilates the humane essence that has been preserved in the post-socialist countries.

The USA flagrantly demonstrates their force — the force of an aggressive invincible monster, conducting anti-humanistic and inhuman policy all over the world. Paradoxically, the political leaders of almost all NATO-statesshare the US policy. Now Russia, as never before, is able to amend and alter the current policy of the “super-states” and take the leadership in the world policy-making, but it has assumed the position of collaboration that deserves no respect. Nevertheless, it is Russia that — both historically and logically — has the moral right to commence an absolutely new phase in the development of social relations, because it acts as a mediator (a peculiar, unique bridge) between East and West. In contemporary Russia, one will find all objective preconditions for the natural beginning of the real human values renaissance process.

As we have already pointed out, the current policy, carried out by the “super-states” blasts more and more hopes for gaining legitimate personal freedom that noone has the right to infringe or take away. The feelings of despair, unprotectedness, and loneliness have been growing. Human being as such has been renounced by the irrational industrial society.

4.

Today the honest-minded intelligentsia faces a complex dilemma. On the one hand, democracy promises economic and political freedom while, on the other hand, democratic reforms have resulted in the destruction of the formerly viable society. Intelligentsia is to show whether it is still able to make scientific achievements work for the welfare of humankind. Strangely enough, humanitarian scientists remain silent. Their silence may be caused by fears and censorship. It may also be motivated by the banal “exchange” of the honor of a scientist into money, renown and the reputation of an advanced “scholar” who preaches free market relations and predicts the forthcoming thriving of business instead of promoting real science. Intelligentsia should recover from its torpor. First of all, those who feel guilty for their participation in the “democratic” reforms of the last decade should find the pluck to uphold the principles of truth. Despite of all dismal reminiscences and shame for the euphoria that accompanied the destruction of the established social values, one should acknowledge that the moment has come for the new political thinking and the qualitatively new world perception and world outlook. The moment has come to replace the existing social values with the new, de - alienated, ones. The moment has come to commence the struggle for the qualitatively new society.

This monograph aims at the revealing of every single unconditional and conditional cause-and-effect relation that accompanies the objective process of socialization and humanization of hominid — that is, the pre-human being who is naturally actual and socially unmediated though biologically highly developed (from the general point of view).

Today there is a pressing need for the truly philosophical understanding of the history of the formation of man that implies the disclosure of all historical phases of this formation. In other words, there has appeared the need for “historical self-consciousness”. Therefore, the necessity of the anthropological interpretation of abstract man and the analysis of the process of its concretizing is evident. Despite this evidence, many humanitarian scholars oppose philosophical revision of the historical process aimed at forming of sociality and social relations arguing for its uselessness and harmfulness.

In fact, philosophy has a more important and urgent task at the present moment. From the scientific point of view, the necessity of revealing the objective nature of the presently forming historical reality as well as the need for the thoughtful establishment of human values in the historical and logical aspect (that is, the need for comprehension of the present epochal phase of “humanization”) is more compelling than that of the philosophical interpretation and reconstruction of human history in general. It is necessary to create the firm scientific basis for the further prognostication of the process of socialization, which should be directed towards the maximum harmony in the combination of nature and artificial synthesis, biosphere and “human being”. Such scientific prognostication should counterbalance the illusionary opinions of certain scientists who argue that in the course of its “civilization” humankind destroys nature (biosphere) and that this process has irreversible character, which makes impossible the harmony between nature and society however humane it might become. At the same time, these scientists see no danger in this situation since there are sufficient technological possibilities for the “artificial” continuation of life on the Earth. Such “scientific” opinions are devoid of any sound logic. With destruction of nature and biosphere, the very phenomenon of man loses its basic essence since human being is the synthesis of the natural and the social. Therefore, it is crucial to put an end to the destructive processes as quickly as possible until nature exhausts its reserves necessary for the continuation of the natural way life.

In the completely alienated human society alienated social relations should reach its climax, the peak of the pyramid of the negative social values in order to lay the basis for self-negation. At the present historical stage of the socialization, there emerged a need of subjective intervention to determine the further “destiny” of humankind since breaks — through in science, technology and technological process have acquired negative character as to its possible application to its actual purpose, namely the actual humanization of human beings and establishment of the actually de-alienated social relations, which are activated later on.

With the creation of rational economic policy (there are all necessary preconditions for that in the historical and logical aspects) and, subsequently, with the creation of mega-economy, the world community may enter the qualitatively new phase of its development, namely the phase of de - alienation. However, this will not happen without the participation of people. Creating new economic policy implies the worldwide rational redistribution of the scientific and technological achievements (humanization of politics, science and technology) as well as the sublation of the presently concealed social contradiction expressed in the polarization of social relations (common human values) on the axes “West — East” and “West — East — South” (Christian and Muslim worlds). Only after that the existing social institutes will acquire their rational and actual status.

Humankind does not have any alternative way of development. It either starts the actual progress (new renaissance) for the sake of man that should result in the aggregate social relations that would treat man as the only purpose of joint social relations or it will undergo the objective universal catastrophe that does not allow for winners and losers.

Methodology of the Study of Man

For centuries the problem of human being remained one of the major problems of philosophy in general and social and philosophical anthropology in particular. At the moment, this problem is becoming more and more grave. M. Heidegger's comment that today we know more about a human being than we did in the 19th century is absolutely correct — the only thing we still do not know is what a human being as such is. Our age of new technologies and the Internet has almost eliminated the barriers of time and space and hence has drawn closer the peoples of the world. However, the very essence of man gets more and more alienated since human being has been moving away from its original nature and natural mode of life.

At first sight this situation is paradoxical and contradictory. Nevertheless, it is objective. The cause and the core of this natural (historical) contradiction is rooted in constant mediation (development, formation) of the essence of human phenomenon. the beginning of the 21st century, the general development of the world human society has speeded up. This necessitated various re-valuations of social values — both positive and negative 283, and new epochal contradictions. The essence of these contradictions has been showing itself at the global scale.

The humanities have come to the critical point. Logical justification of the present historical events can mark the beginning of overcoming this crisis. Such justification should become their permanent and continual task.

As a rule, historical events related to the process of socialization pass ahead of their logical justifications. However, it is the present situation when logical justifications are to bring light to the historical essence of sociality and social relations that requires explanations which would predict history. At the moment, we have neither logical prognostication nor primitive logical explanations of the historical events that took place in the recent past and are taking place now. Contemporary humanities have no logical thinking left. It has died out and the history itself is playing the requiem for its decease.

The absence of logical justifications of historical events with regard to sociality has been caused by the absence of the truly scientific method in anthropological investigations.

Our own lives — from the very first day up to the end — may serve as good examples. This period of time spent in a certain place can clearly show both to us and to an objective spectator the constant alteration of the biological and social essence of human being as to its form and content. On the biologicalplane, the growth of a baby is the process of intellectual development, broadening of the world outlook, and hence the constant re-evaluation of values. Let us imagine the moment when our biological development takes the lead over our socialization — that is, the case of a biologically active individual (capable of reproducing another individual of the kind) who for some reasons is socially underdeveloped (the primitive social environment, etc.). In this case we will see a human being that does not fit the system of contemporary social relations.

A similar phenomenon can be observed in contemporary humanities and it is valid both for the post-soviet countries and at the world scale. It is widely recognized that technical “civilization” mutilates individuals and society in general rather than improves them. The reason is that the technical era has not been humanized yet. Political institutions exist by themselves and for themselves, without close relation to the society. Leading figures of these institutes may be said to have acquired the status of an independent “nation”. Social scientists whose duty is to show the causes of this situation and construct its scientific explanation seem to be fast asleep. One gets the impression of their absolute inability for scientific evaluation of the current global objective changes in the world alienated “civilization” 284. The consequences of their silence may appear quite deplorable or, at best, hardly remediable.

It would be no exaggeration to state that due to the absence of the logical human politics at the world scale, the whole humankind is wasting the time that could be used for the acquisition of its actual image.

Going back to the phenomenon of a human being, we have to point out that there is no integrate scientific discipline that would undertake complex consideration of the human phenomenon in all its conceptual aspects. However, various particular sciences, such as social philosophy, philosophical anthropology, political economy 285, and sociology lay claim to this role. From the actual scientific point of view, each of them can not — independently and without synthesis — construct the full-fledged theory capable of elucidating the problem of human being.

For instance, sociology as the actual science 286 can not exist independently from the social and philosophical anthropology, whereas all the aforementioned sciences taken together are not capable of uttering anything essential concerning human phenomenon without the doctrine of political economy. In fact, all of these sciences investigate one and the same field, namely social relations and human being in all its conceptual aspects. Apart from each other, they can not construct any integrate doctrine of human being since none of them embraces the whole complexity of social relations. This task can only be realized by the joint efforts of all these sciences.

Therefore, in order to meet objective requirements of contemporaneity it could be advisable to merge social philosophy, philosophical anthropology, political economy, political science, and sociology under the aegis of the actually scientific study of man 287. As regards the methodology employed in the study of man, it is clear that it should use the dialectical method as the only actually scientific one.

One more important problem of any scientific research is related to the phenomenon of perception. “The major difficulty of perception as comprehension analysis is surmounting psychologism on the one hand (it reduces perception to the phenomena of individual awareness), and transcendentalism, on the other hand. The latter views meaning as a self-sufficing entity. The theory of knowledge in dialectic materialism is the basis for solving this problem. This theory considers mental activity in the context of social-historical practice, which transforms reality” 288.

As to the main question of the study of man, one has to admit that it has still remained undecided what should serve as a starting point of the scientific investigation of human phenomenon. Scientific debates on this issue have been raging till nowadays. Many believe it necessary to study society in order to understand the human phenomenon, while man should be the starting point for the research. For instance, V. Yelmeev explains this scientific approach, stating that “man, being an elementary constituent of the society, it at the same time a common abstract form of society existence” 289, or “taking man as a starting point does not repudiate, but presupposes the acknowledgement of society substantionability. When a person is taken as the basos of society research, he should be regarded as a mere representative of the outlined existence, its prerequisite. Man shouls as well be the result of the research, gained via the cognition of human social essence. This prompts the necessity of making human comprehension more profound. The transfer to the analysis of its nature as a combination of social relations also becomes necessary” 290.

We consider the opinion that any investigation should start with the study of the developed concrete whole to be well grounded.

Any new investigation is necessarily contemplative. It is set on the surface of the phenomena that present the developed concrete whole in its virtual and cognizable mode. Historically and logically, investigation necessarily passes ahead of its written account since it deals with the achievements we already have — that is, with the developed phenomenon. The developed concrete whole under investigation differs from the investigated one by its status. Historically and logically, the investigated phenomenon appears as the asserted concrete whole — that is, from the point of view of science, as a conceptual and categorial definition.

Let us take the example of human phenomenon. To investigate this phenomenon, one should start with the developed concrete whole of the alienated aggregate social relations of people. One should study these relations from the point of view of the actual logic. In other words, one has to determine the degree of humanity allowed in these relations.

It is well known that man in its qualitative aspect should remain the purpose of any social relations. This means that these relations are to constantly produce the new, desirable, and harmonious qualities in the form of new man. When man is not taken as the purpose of social relations and these relations are aimed at certain conditions profitable for some societal minorities, there appears the alienated man and, respectively, we have the social relations alienated from the actual human essence.

Investigation of human phenomenon is not an easy task since man, as a biological and societal being represents a contradictory unity (it is a dialectical phenomenon). Dialectics of human being consists in its biological and social essence that, due to its non-actuality in the historical and logical aspects, undergoes the constant process of mediation (formation). In other words, human being, like any other being, can never become actual both in historical and logical aspects since the very essence of regularity of development as such consists in the fact that it can never be completed and that it is only capable of perfecting up to certain critical “point” of actuality, which is necessarily followed by the “outburst” of a new stage of formation (as new spontaneity) in the framework of the new quality.

It is necessary to emphasize the fact that conceptual aspect of the very category of “man” is a very complex subject for research. This category mainly refers to the clot of social qualities consequential to the general whole and vice versa — that is, the qualitative cultural presence. Importantly, the very category of “man” is an abstraction. The whole human history may only provide us with very scanty investigations related to the phenomenon of man that consider man in all his social aspects insufficiently.

In our case the object of consideration is not a concrete man but a human image — that is, man as general phenomenon. Humanities do not have appropriate terminology to distinguish the phenomenon of man and concrete given individual (that is, man as a singular social object).

The object of our investigation is the sum of qualities related to the man in general, man as the result of social relations (and vice versa) — that is, the abstract man.

A concrete man creates concrete social values. In other words, a certain form of the concrete man creates the qualitative side of social values. In this case, quantity is subordinate while quality is dominant. This means that a given man is impelled to create a given social value by certain concrete reasons (a few exceptions, such as global problems, etc. could be mentioned). These reasons may be of two sorts: constrained and voluntary. The fist work in the sphere of the production of material goods and, in their turn, may be divided into objective and subjective reasons (the latter are particularly peculiar to the monetary society); the second function in the sphere of “production” of spiritual values. It is necessary to have in mind that the constrained reasons were differently set in various epochs. For instance, primitive men were determined to act by the very objectivity, namely by the struggle for survival. The epochs of slavery, feudalism, and capitalism could set both objective and subjective reasons for human actions. The same holds true for the contemporary epoch. While in the primitive societies a man was comprehended as a primitive purpose of community (and vice versa), any other among the aforementioned epochs of development of human society took man as the absolute mean of social relations. For the people of the new, de-alienated, epoch, the subjective factors will gradually lose their importance while the objective ones will wholly retain their force.

Returning to the issue of the essence of abstract man, we will point out that he (man) determines the social (general) form of social values. In other words, he creates their quantitative side. Therefore, the qualitative side of social values acquires subordinate status while their quantity takes the dominant position. Let us consider a concrete example: in 1895 for the first time in human history Alexander Popov demonstrated a wireless receiver he had invented. The definite form of this Russian physicist and engineer created a concrete qualitative side in the form of the wireless receiver as a social value while as a scientist he created a definite social form of the concrete social value.

A human being taken as a result of the objective natural regularities is an uncompleted entity (biological and social) that has been permanently developing in time and space 291.

As any natural phenomenon, the phenomenon of man is contradictory. It is the objective essence of this contradiction that induces permanent formation and development of this phenomenon. Importantly, any mediation (development) acquires negative character at certain historical stage. In case of human society, this stage lasts from the beginning of the period of slavery up to the present. In this period of time, human being is to be characterized as a degenerated alienated being. This is the period of violence, brutality, wars and homicides, suppression of one man by another, and dictatorship of minority over the majority. This is the most shameful period in general human history. However, at the present moment this objectivity of human society in general has reached the critical point of mediation that should be followed by the transition to the qualitatively new contradictions. Thus, the alienated social relations are waiting for their transformation into the de-alienated social relations. Any nation engenders its opposite — such are the regularities of nature.

Ontological comprehension of the problem of man from the truly scientific point of view is beyond the capacities of our thinking. Ontologically, major philosophical and anthropological questions related to the sense of life and the essence of man will remain open forever. Nevertheless, despite the complexities of science, we are obliged to answer them with regard to the factual reality.

Before getting into the details of the dialectical method of the investigation of human phenomenon, we will pay proper attention to the dialectics of the singular, the particular, and the general, which consists in the fact that these three permanently undergo the process of mediation. Their mediation can closely approach the essence of its actuality, though it is not able to identify itself with this essence. There are several reasons for that. First, any actuality (in the form of phenomena) is the unmediatedness that is always being mediated and can never be fixed (and vice versa). Second, mediation is the essence of the unmediatedness and actuality of the singular, the particular, and the general. It is this “self-dependency” (the outstanding totality) that can push ahead the development of material being as such.

The singular is necessarily the potential general and vice versa. The transition from the singular to the general is developed by means of mediation from the unmediated presence to the actual and vise versa. Each transition is necessarily accompanied by the formation of a new quality, which means that any presence contains an undeveloped actuality in the form of unmediated potentiality (for instance, a child — a biologically mature individual, a child — a personality).

In its turn, reality, as the completed qualitative presence in the form of the general, is at the same time the unmediated presence of a new quality. This expresses the objective essence of development in general and the essence of the ascending development of man as generality in particular.

Development (formation, mediation) in general is a triple phenomenon while the essence of development is the objective regularity in the form of contradictions, namely the mutual penetration and unity of two opposites. Accordingly, phenomena are to be considered and analyzed by means of paired categories.

Singularity (a given man as an “articulated whole”), being a thinking actuality, posits its singularity abstractly. Though this is a temporal phenomenon, it suffices to provoke logical thinking and bring the conclusion that the essence and the reason of this singularity in the qualitative essence is generality (society in general) mediated by the social relation peculiar to it.

From the point of view of dialectical logic, singularity as such (in our case, certain man as a man — that is, as a social phenomenon) can exist independently and abstractly only in our consciousness because in the social reality (and not only there) singularity always appears as a particular aspect, particular state and particular result of the aggregate social relations (this aspect is at the same time general, mediated and simultaneously immersed in the process of mediation).

Though simple at first sight, singularity is, in fact, a very complex philosophical category. As such, singularity can not exist in reality. Therefore, the allegations that singularity is conceivable as abstract and empirically determinable as a self-dependent fact and reality are the false conclusions of formal logic. At any moment, singularity appears as the uncompleted developing generality.

However, this does not mean that singularity (a given man) can not be fixed as a thinking actuality. Quite the opposite. Man is capable of thinking, cognizing and recognizing (these abilities are consequent to the social relations). A given man as a thinking singularity is able to recognize the essence of both himself and his environment as the results of the generality. It is by means of thinking that man (qualitatively) — as a temporarily (abstractly) formed singularity (an “articulated whole”) — fixes the essence of his being, his place and his role in the social environment.

Let us get back to the direct consideration of the method of the study of man.

The essence of human phenomenon can not be investigated without the study of the developed concrete whole of the aggregate social relations. In their turn, these relations are to be considered in the historical and logical aspects 292. At the present moment, our society is in the apogee of alienation. This means, historically, that the critical moment has come for a new period of transition and the birth of the qualitatively new contradiction, namely for the de-alienation of the aggregate social relations. Respectively, we understand our task as the scientific investigation of the present social relations taken as the developed concrete whole directed to the abstract. We should start with the abstract and move towards the developed concrete whole.

Only this approach to the problem may serve as a starting point for the investigation of the human phenomenon (in the qualitative aspect) in the initial form of its existence — in the process of formation. This approach will also allow for the prognostication of its further historical and logical development. One would inevitably get lost in the labyrinths of science without this approach to the investigation of our problem.

First of all, one should make it clear that the categories of “man” and “society” as such are abstractions. However, these abstractions are in no way pure and free of well-grounded justifications. On the contrary, they are represented in the concrete and real (and they are able to fix their concrete presence). Numerous confusions occurring in the process of the investigation of human phenomenon are partly caused by this fact.

The category of “man” as such is abstract. However, it is concrete at the moment of action of a given individual (a concrete man, a concrete subject, a concrete whole articulated in time, etc.). In their turn, actions reflect and determine the qualitative side of a given man and his essence. Thus, the abstract man acquires the image of the concrete man in the qualitative aspect.

Objectivity inherent in the generality (in the form), including one inherent in society in the form of social relations (as their content), animates and renders essentiality to the society as a phenomenon. It is important to emphasize the objectivity of the mutual determination between the present state of man and the present state of society, in which social relations play the role of the determining factor. Social relations are the actual essence with regard to the present reality of both man and society as a whole.

Thus, on the basis of the actually scientific approach, we come to the conclusion that man and society have adual nature, namely abstract man and a concrete man, abstract society and the concrete society.

We are interested both in the qualitative presence of the unmediated abstract man and in the essence of the mediation of this abstract unmediatedness — that is, in the process of socialization and the process of concretizing of a human-like animal and its transformation into a concrete man. Therefore, the essence of the proposed approach of investigation consists in its complementary status as to the methods of the investigation of the process of socialization that were employed in the socio-philosophical doctrines of L. Feuerbach, I. Fichte, G.W.F. Hegel, N. Chernyshevsky, P. Sorokin, S. Frank, A. Schutz, G. Garfinkel, K. Popper, E. Durkheim, P. Monson, T. Parsons, J.-P. Sartre, G. Lukacs, I. Smirnov, N. Stefanov, V. Barulin, E. Ilenkov, V. Yelmeev, and others.

The main point of our complement is that we do not simply investigate a concrete man as a man — in addition, we study the objective process of the transformation of the abstract man into its qualitative opposite, namely into the concrete man (taken as the aggregate of social qualities) within the framework of the present social relations.

A concrete man (as a bio-social singular being) mediates his social essence in the process of objective relations with his fellows and thus shows his human qualities. By means of such mediation of qualities, a concrete man negates (this is the objective regularity of the negation of negation) the social qualities he possesses and posits himself in a new quality (whether positive or negative).

Before proceeding to cover the details of the subject, it seems worthwhile to discuss the essence of the social phenomenon that causes much confusion in the scientific investigation of the essence of human phenomenon as a general category.

It is impossible to study society as such as it is impossible to study, e. g. space and time. We can only study aggregate social relations or particular ones. Accordingly, we have no right to ask about the appropriate starting point for the investigation of the links “society — man” or “man — society”. Society can only be thought of as abstract and it can only be fixed at the moment of human communication in the process of the material or spiritual production.

However, such a statement does not imply that we should reject the very notion of “society”.

Thus, the methodological essence of the study of man consists in the investigation of the aggregate social relations. Any truly scientific investigation starts with the developed concrete whole and moves towards the abstract. The abstract is in our case the human phenomenon taken as the qualitative social presence in its potential actuality. The developed concrete whole is the aggregate social relations and, respectively, the concrete man.

The logical validity of any method of investigation should consist in the real and actual balance between the historical and the logical.

Upon the completion of the investigation of the developed concrete whole it is necessary to arrange the account from the abstract man to the concrete man in order to indicate the dialectical essence of the transitions between qualities, forms, and social values. After all the aforementioned features are synthesized, the historical and logical picture of the genealogy of the abstract man and the process of the “concretizing” of the abstract man resulting in the concrete man will appear in all its details.

What we are interested in is the naturally unmediated actual essence 293 of the human phenomenon (in its initial form of being) in the qualitative aspect and the phenomenon of this essence given in the form of sociality, with all the present and potentially attendant objective contradictions. In other words, what we are interested in is the process of “man-concretizing” or, to express it otherwise, the process of the transformation of the abstract man into its own other-ness. After that, it is necessary to find a scientific justification of historical reality (1) sublation (negation of negation), (2) the new qualitative result of each established social contradiction, and (3) transition to the qualitatively new social reality containing new contradictions. Respectively, there also arises the scientific necessity to reveal and consider the essence of the established social relations (in the historical and logical aspect and for each epoch of the formation of the human phenomenon) in the form of social values.

Additionally, we would remark that the truly scientific study of man should consider the essence of the human phenomenon as generality and that the aggregate social relations are to be studied as a causative-consecutive relationship (the effect is to be considered as a cause and the consequence is to be examined as an effect). Namely, the human phenomenon is to be regarded as the cause and the social relations — as the consequence. In this causative-consecutive relationship, the essence of a “concretizing” abstract man dominates both in the naturally unmediated actuality of an abstract man and in the actuality of the respective process of mediation directed towards the historical and logical actuality of this abstract man. The latter should be taken not as a singularity but as a generality.

Summing up the inferences related to the method of the study of man, it is necessary to point out the following: in order to understand, qualitatively, the essence of the alienated, de-alienated and the real (future) man in the general aspect and to understand the concrete man and the attendant social relations, one should start with the account on the scientific essence and proceed — by means of considering aggregate social relations — from a naturally-unmediated-actual abstract man through a degenerated, alienated and de-alienated man towards an actual concrete man. Such historical and logical determination of the form may be expressed in the following formula:

where the M_n-u-a stands for a naturally-unmediated-actual “man” (an abstract man),
the M_deg. stands for a degenerated “man”,
the M_alien. stands for an alienated “man”,
the M_de-alien. stands for a de-alienated “man”, and
the M_act. stands for an actual man (that is, a concrete man).

Our methodological account is schematically summarized in Scheme 1. We were compelled to the schematic summary by the difficulties caused by the abstract ideas concerning the formation of “man”. However, the objective process of socialization and humanization of the hominid is so complex that it hardly allows for such schematic presentation. We could only try to approach this actuality. Nevertheless, this scheme allows us to trace the past, present and future social transformations related to the formation of man as the super-complex social phenomena that can only be analyzed abstractly and only allow for temporal empirical fixation. In the scheme, these phenomena are shown to result from the aggregate relations between human individuals (reification and de-reification of these relations).

Only upon the completion of the investigation of the genealogy of the human phenomenon shall we thoroughly (in terms of philosophy and political economy) answer the questions what is man? and who is man?

Notes

[*] Lavrov, P.L. Philosophical Sociology. In: Selected Works in 2 Volumes. Moscow, 1965. V. 2. P. 82.
Back
[*] Porshnev B.F. On the Beginning of Human History. Moscow, 1974. P. 33.
Back
[*] Against the historical (ontological) background, such hesitations seem fairly justified.
Back
[*] The reasons for such reaction may vary from fears and censorship to the professional insolvency of the humanitarians.
Back
[*] The very fact that political economy as a science is absent from the current curricula can only confirm professional bankruptcy of the present day academia. Unfortunately, it has left the actual scientific path long ago.
Back
[*] The essence of contemporary sociology as a science has been reduced to absurdity.
Back
[*] The very name of this science is not crucial. One could find a more appropriate title.
Back
[*] Gusev S.S., Tulchinsky G.L. Perception problem in philosophy: philosophical and gnoseological analysis. Moscow, 1985. P.46.
Back
[*] Yelmeev V.Ya. Sociological method: theory, ontology, logic. St. Petersburg, 1995. P.105.
Back
[*] Ibid. P.105-113.
Back
[*] It is important to note that human being as a bio-social entity is mediated in time and space both in the biological and in the social sense. In this process, social mediation dominates while the biological component tends to acquire the maximum degree of sociality.
Back
[*] Such attempt was undertaken in the scientific monograph Do We Understand the Essence of Man Correctly? See: Partsvaniya-Charaiya V.V. Do We Understand the Essence of Man Correctly? Tver, 1996. P. 144.
Back
[*] This means that “man” as a biologically particular being is, in its historical unmediatedness, at once natural, unmediated, and actual being — that is, all these categories coincide with the essence of a primitive man. The primitive man was actual for two reasons: firstly, as a biological individual (say, such as a wolf) and, secondly, as a primitive social being that had been neither degenerated nor alienated since the primitive community took each member of the community as its general purpose (as the purpose of the communal relations) and vise versa. Therefore, such social actuality engendered by the first phase of mediation of the social essence can well be called “primitively actual”.
Back